Сейчас в моде, особенно в Соединенных Штатах, невероятно длинные, вычурные подзаголовки вроде того, что стоит на написанной Сильваной Патерностро биографии Габриэля Гарсиа Маркеса: «Одиночество и компания. Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса, рассказанная с помощью его друзей, семьи, поклонников, тех, кто с ним спорил, тех, кто его разыгрывал, тех, кто с ним пил, а также нескольких респектабельных особ». Это отражение тенденции к загадочным, почти непостижимым названиям, сопровождаемым словесным салатом. Так зачем заставлять подзаголовок, который наверняка будет забыт, брать на себя всю тяжесть?

Опубликованная в 2019 году в Washington Post статья «Книжные подзаголовки становятся все длиннее. Что происходит?» винит во всем Интернет: подзаголовки нашпиговываются «продажными» ключевыми словами, по которым издания легко искать в Сети. Это, конечно, так, но я иногда думаю: а не боится ли издатель честно заявить, о чем, собственно, книга?

Раньше на обложках документальной литературы часто стояли прямые, разумные названия – вы определенно знали, чего ждать от книги Энгельса «Положение рабочего класса в Англии», это название говорило о ее содержании и в подзаголовке не нуждалось. В то время как к названиям романов ставили цветистые, поясняющие и «выводящие мораль» комментарии, порою даже ироничные. Самые известные примеры – «Франкенштейн. Современный Прометей», «Ярмарка тщеславия. Роман без героя», «Тэсс из рода д’Эрбервиллей. Чистая женщина, правдиво изображенная» – и тот факт, что, говоря об этих романах, мы никогда не используем подзаголовки, лишь подкрепляет теорию об их ненужности.

Впрочем, я не склонна считать, что подзаголовки следует полностью упразднить. Они могут быть замечательными. Добротный, хорошо продуманный подзаголовок скрепляет сделку или дарит обещание – еще один дополнительный удар в цель. Он может поддерживать название, противоречить ему, раскрывать его: «Глупые белые люди… И другие неубедительные оправдания, почему страна оказалась в таком положении»[50], или «Истэблишмент, и как ему все сходит с рук»[51].

Подзаголовок может отражать настроение книги – «Очень британские проблемы. Как сделать свою жизнь все трудней и неудобней каждый ненастный день», или пародировать менторский тон – «Английский по Дрейеру. Предельно корректное руководство по прозрачности стиля». Почувствовали удар линейкой? Подзаголовок к книге Сьюзан Кейн, с одной стороны, разъяснял название, с другой – льстил аудитории, состоящей из тех, кто любит читать: «Тихая сила. Как достичь успеха, если не любишь быть в центре внимания»[52]. Такие подзаголовки, помимо того, что оживляют названия, дают нам понять, чего ждать, а также дарят ощущение, что мы оказались в хорошей литературной компании.

Может, подзаголовки потом и забываются, но в первый момент они способны радовать. Используйте их правильно, и подобно всем другим словам, напечатанным на первой обложке, они подарят настроение и заставят нас, читателей, что-то почувствовать – заинтересоваться, успокоиться, удивиться или хотя бы показаться самим себе хоть чуточку умнее.

Очень мудрый человек как-то сказал мне: если слишком трудно придумать подзаголовок, значит, и само название не очень удачное. А если очень трудно придумать хорошее название, значит, и книга, скорее всего, никуда не годится. Вот так-то.

По мнению многих, лучшие первые строки в мировой литературе – из «Анны Карениной» («Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему») или из «Моби Дика» («Зовите меня Измаил»). Но мне кажется, это потому, что подростками они не читали Стивена Кинга. Я постараюсь доказать, что Король первых строк – Кинг.

Вещественное доказательство А: начало «Нужных вещей». Всего одна строчка на отдельной странице: «Ты уже бывал здесь». Я здесь бывал? Когда? Ну-ка поподробнее…

Вещественное доказательство Б: первый абзац в «Оно»: «Начало этому ужасу, который не закончится еще двадцать восемь лет – если закончится вообще, – положил, насколько я знаю и могу судить, сложенный из газетного листа кораблик, плывущий по вздувшемуся от дождей желобу»[53]. Неужели вам после этого не захочется узнать, что это был за ужас?

Вещественное доказательство В: конечно же, «Кэрри». Эпиграфом стоит вымышленная газетная статья о камнепаде в городке Чемберлен, но первые строчки первой главы такие: «Когда это произошло, никто, в общем-то, не удивился, во всяком случае внутренне, на подсознательном уровне, где обычно и зреют, дожидаясь своего часа, недобрые чувства»[54]. Говоря словами Максимуса Децима Меридия[55], неужто вы сможете заскучать?

Эти строчки намекают нам на то, что будет происходить дальше, а также заставляют нас что-то почувствовать – беспокойство и любопытство одновременно.

В качестве Королевы первых строк я бы предложила Гиллиан Флинн, нашу отечественную предводительницу нуара. Доказательства? Первая фраза «Темных тайн»: «Во мне живет некая агрессивная, злобная сущность – реальная, как внутренний орган вроде сердца или печени»[56].

Или прямо-таки классическая первая фраза «Исчезнувшей»: «Когда я представляю свою жену, то прежде всего вижу голову»[57].

Это универсальные «крючки», или то, что Ричард Коэн[58] называет «уловками». Они задают читателю импульс, ставят перед ним требующие ответа вопросы – как это так: видит голову? Каждый копирайтер должен знать, что такое крючки.

Но мне кажется, что в первых строчках кроется нечто большее. Они создают атмосферу – пугающую, болезненную, порой ложную. Стивен Кинг сам блестяще выразил это в своей статье в журнале Atlantic, где говорил о том, как с помощью слов устанавливать связь с читателем:

Наверное, нет лучшей иллюстрации этим словам, чем начало книги «Над пропастью во ржи»: «Если вам на самом деле хочется услышать эту историю, вы, наверно, прежде всего захотите узнать, где я родился, как провел свое дурацкое детство, что делали мои родители до моего рождения – словом, всю эту давид-копперфилдовскую муть. Но, по правде говоря, мне неохота в этом копаться»[59]. И вы сразу же слышите голос Холдена Колфилда, кем бы он для вас ни был – мятущимся аутсайдером (если вы подросток) или вредным маленьким говнюком (если вы человек среднего возраста)[60].

Разные вступительные строчки, вовлекая читателя, звучат на разные голоса. Иногда они работают просто потому, что заставляют улыбаться, вроде признания, сделанного Эрикой Йонг в первой фразе романа «Я не боюсь летать»: «Рейсом компании “Пан-Ам” в Вену летели сто семнадцать психоаналитиков, и по крайней мере шестеро из них лечили меня». (И дальше: «А замуж я вышла за седьмого»!)[61]

Часто первая фраза сразу создает таинственное настроение, как в начале «Ребекки» Дафны Дю Морье: «Прошлой ночью мне снилось, что я вернулась в Мэндерли»[62]. Здесь ключом служит слово «вернулась»: рассказчица оглядывается на прошлое, и нам хочется узнать почему. И вам уже слышится, как потрескивает огонь.