Пока работают с глиной, деревянные формы отмокают где-то рядом в хаузе[11] или арыке.

Рядом с «куполом» глины – куча мельчайшего речного песка, в котором надо обвалять (изнутри) форму. Песок хорошо «прилипает» к мокрым стенкам деревянной формы. Из обработанной таким образом формы кирпич-сырец легче выпадает.

У меня на Родине размеры кирпича-сырца совпадают с размерами стандартного жженого кирпича. Потому что иногда приходится их сочетать при кладке: фундамент, угловые связки, карнизы, подоконники и т. д. Хотя дом часто строили полностью из кирпича-сырца – так дешевле.

Такой размер оптимален и потому, что двумя руками удобнее срезать именно такой объем глины, которым одним ударом заполняется ячейка формы в один кирпич. Лишнюю глину одним движением срезают ладонями и форма плотно заполнена глиной. Потом кирпичных дел мастер рывком поднимает заполненную форму на 2, 3, иногда 4 кирпича (зависит от физической силы формовщика), и относит до заранее подготовленной ровной площадки неподалеку.

Еще один плюс такого размера: такой кирпич жонглер-подмастерье играючи, без вращения в воздухе, «подает» на пяти-шестиметровую высоту прямо в руку мастеру, который, не напрягаясь, так же играючи укладывает его ряд за рядом на поднимающуюся все выше стену. Создается такое ощущение, что кирпич просто переходит из рук в руки, «ложится» в руку мастера. Это надо видеть!

Еще лучше, когда мастер – красавец-старец в белой чалме с белой же бородой, но черными бровями и угольно черными же глазами – успевает изумительным голосом петь древнеиранские поэмы. Это надо слышать! И у нас, подмастерьев, словно вырастают крылья: нипочем изнурительная жара, глина-раствор месится легко, кирпичи – что пух! У меня была такая счастливая возможность – портрет я списал с Усто[12] Саид Ризака, отца моего школьного учителя Азиз ака Багирова. Он тоже был талантливейший человек: немецкий язык, который преподавал, знал в совершенстве, даже писал на нем стихи. Я учился у него мыслить на этом языке – он часто задавал нам писать сочинения на свободные темы, потом их устно пересказывать. Он меня и привел к своему отцу в ученики.

В летнюю жару невозможно было работать днем, поэтому мы работали утром и вечером, иногда прихватывая лунные ночи.

Мой мастер, «красавец-старец в белой чалме с белой же бородой», любил говорить иносказаниями. Как-то он замечает сверху, со стены, своему помощнику:

– Акбар, на сегодня хватит! А то у Фархада луна светится.

В горячке Акбар не понял Мастера:

– Какая луна?

В это время я в своей яме доскрёбывал последнее ведро глины. На дне ямы, на зеркале воды, отражалась луна. Я тоже не сразу заметил: только не отражение, а крота, который с деловым видом пристроился на краю лужи. То ли хотел пить, то ли любовался Луной… Потом сообразил: кроты же не видят!

Иносказание моего Мастера с «луна светится» я привычно использую до сих пор. Правда, от моего бугристо-мускулистого тела тех лет остались одни воспоминания.

На площадке, где на солнышке сушатся кирпичи, нужно мастерски, точным движением, форму «уронить» верх дном: да так, чтобы форма легла впритык к предыдущему ряду готового сырца. Верхом мастерства считается, когда кирпичи-заготовки лежат безупречной македонской фалангой.

Уже к вечеру кирпичи можно выкладывать сеткой[13] и досушить со всех сторон.

Если глина замешана правильно и монолитом «влита» в форму, просушенный кирпич такой же прочный, как жженый: дом простоит сотни лет, в нем зимой тепло, а в летний зной – прохладно.

Фасад, мастерски выложенный из безупречно «сформованных» кирпичей, смотрится так же красиво, как из жженого кирпича – только серого цвета. Его можно и не отделывать ничем: мастер может вести кладку «набело», сразу выкладывая определенные, как сейчас говорят, дизайнерские элементы. Саманный кирпич-сырец смотрится не так эстетично: стены обязательно нужно оштукатурить, и даже побелить.

Поскольку, большая часть моей жизни проходит в России, достаточно долго жил в русской глубинке в деревне, держал личное хозяйство (огород, скотина, строил баню, ремонтировал дом и прочее), не могу не проводить параллели. Никого не удивлю, если буду рассказывать как избу срубить, баню и т. д. Здесь интереснее будет вспомнить жизненный опыт деда моей супруги, Андрея Григорьевича Ольшанского – сибиряка, участника Великой Отечественной войны, очень интересного собеседника. Во время наших долгих разговоров в его маленькой кухоньке в Троицке (г. Москва) он рассказывал много чего поучительного из своей долгой жизни.

Прослышав о новых плодородных землях, дед Андрея Григорьевича в конце XIX века аж из Белгородской области всей семьей двинул в Западную Сибирь. Получив земельный надел, ему в первую очередь нужно было на голом месте, не имея никаких стройматериалов, устроить жилье для семьи. Строить быстро, но основательно: в нем надо как минимум пережить суровую сибирскую зиму.

Сначала на берегу реки Карасук[14] выстроили избу-землянку, в которой жила вся семья. Землянка имела толстые стены, выложенные из земляных пластов с дёрном. Земляные пласты получали при распахивании (нарезании) целинной земли. Изба-землянка хорошо держала тепло, но в ней было сыро.

Постройки для скота и сеновала были также простыми. Ставили столбы по размеру помещения, устраивали каркас потолка и крыши. Крышу накрывали соломой или сеном. Стенки заделывали плетнями. Плетни делались из кольев и лозы, затем плетни штукатурили раствором, состоящим из глины, песка, соломы и коровяка. С внешней стороны сплетни утеплялись снопами из камыша. В Сибири зима очень холодная, поэтому постройки, как правило, утеплялись с внешней и внутренней стороны.

К слову о тепле в крестьянских домах. Оказывается, не только в Средней Азии, но ив Сибири как топливо использовали кизяк. У меня на Родине (Узбекистан) из навоза, смешанного с соломой и сухим сеном, лепили круглые «лепешки» и сушили, «украсив» ими глиняные дувалы (стены). В Сибири, оказывается, слежавшийся в хлеву за зиму под копытами скотины навоз выносили на улицу, размешивали водой до однородной массы и формовали кирпичи-брикеты, которые тоже сушили на солнце. Потом в долгие зимы, вперемешку с березовыми и осиновыми дровами, камышом и соломой, топили русские печи. Дрова прогорают достаточно быстро, а кизяк, «крестьянский уголь», горит медленнее и дольше держит тепло.

Амбары делались из дерева-кругляка. Овощи: картошка, морковь, свекла, соления и бахчевые, хранились в погребах. Погреба делали глубокими, а крыши толстыми. Только так можно было защищать овощные запасы от сильных морозов.

Дом из двух больших комнат у семьи появился только через несколько лет. Одна комната деревянная, а другая – саманная. Саманные блоки из глиняного раствора (глина, песок, солома) делали сами. Их делали с помощью рам-станков и высушивали на воздухе.

Таким образом, все постройки выполнялись из подручных материалов и своими силами.

В кишлаках Ходжа-Сахат, Панджаб и Дамарык в пригороде Самарканда, в которых компактно жили иранцы, традиционно в каждом доме пекли свой хлеб, сами своими руками лепили и тандыры. Вот об этом и хочу рассказать.

Наша семья, конечно, тоже не исключение. Как я уже упоминал, во времена моего детства (вышеупомянутые кишлаки – вторая половина прошлого века) «магазинский» хлеб (тогда в продаже были и «магазинские» лепешки по 13 копеек) покупали только в крайнем случае. Считалось, что хлеб, который пекут на заводе, не «живой», и есть его не полезно для здоровья. Правда, в нонвойхона (пекарня с тандыром) у нас пекли вкуснейшие лепешки «чап-чапа», по которым я сейчас очень скучаю. Они были нежно-румяные, почти ничем их не украшали. Только они очень быстро съедались, прямо у пекарни, прямо горячими. Вроде хотел разок откусить – лепешки нет, до «отломить» не доходило. Мамины лепешки были увесистые и сытные. Конечно, горяченькие тоже так аппетитно пахли! Только мама не разрешала: пусть отдохнут! Я очень любил корочку вокруг лепешки…