– Жаль, конечно. Хороший дед, знающий. Но тут уж ничего не поделать. Может быть, и надо встретиться с этим твоим товарищем из прокуратуры, дать показания. В конце концов, мы ведь были в числе последних, кто видел Ветрова…

Маслов перебил нарочито лениво:

– Да я уже все ему рассказал: и что были вдвоем, и что ушли вместе, и что Юля там оставалась, и что с девицами вечер провели в таких местах, где видео работает, а еще я ему обещал после обеда заехать, подписать протокол. – И так же лениво повернулся, посмотрел на Корсакова и повторил: – Значит, поедем вместе?

Корсаков снова задумался. Сейчас в нем проснулось то, что казалось давно и прочно забытым, придавленным толщей лет. Все происходящее он воспринимал не умом, а интуитивно. Когда-то его интуиции завидовали многие. В те времена он ее искренне благодарил: если бы не она, благоверная, кто знает, был бы он сейчас жив! А в данный момент интуиция нашептывала ему, что надо как можно быстрее отдаляться от всего происходящего, потому что все это переполнено беспокойством, неопределенностью. Ведь если все сложить вместе, то получается, что пустячная просьба найти автора статейки в какой-то газетенке получила серьезное продолжение. Подсознание и само еще не разобралось, что происходит – дурное или хорошее, – но сидеть и ждать сейчас становилось опасным.

И Корсаков решился, сказав задумчиво:

– Ты говоришь, что все ему рассказал, а он что?

Маслов пожал плечами:

– Да сказал, что все надо на бумагу с моей подписью…

– Ты ему сказал, что мы там были вдвоем, а он что?

– В каком смысле?

– Ну, он расспрашивал обо мне, требовал, чтобы я тоже явился?

Маслов помолчал, будто воспроизводя весь разговор мысленно, потом сказал:

– Вроде не требовал.

Корсаков пожал плечами, демонстрируя полное непонимание, и спросил:

– А что мне тут делать, собственно говоря?

Маслов вздохнул, пытаясь изобразить сомнение, но это ему плохо удавалось.

– Ну, если что, тебя могут и в Москве вызвать на допрос, верно?

– Конечно, – подтвердил Корсаков. – И потом, я же не обязан перед тобой отчитываться, где я ночую, верно?

Маслов несколько секунд смотрел в окно, потом спросил:

– Так что, на вокзал?

Им повезло: поезд отправлялся через полтора часа. Взяв билет, они пошли перекусить и вернулись за несколько минут до отправления.

Корсаков, отдав билет проводнице, протянул руку Маслову, и тот, подойдя вплотную, негромко проговорил:

– Помнишь, я говорил, что Ветрову как человеку, знания которого нужны всем, безопасность гарантировали на самом высоком уровне?

– Помню. Я и сам голову ломаю, кто же мог такие гарантии нарушить? Его ведь сейчас точно так же, все вместе, и искать будут? – сказал Корсаков.

– «Его»? Или «их»? – Маслов явно нервничал. – Видимо, от Ветрова хотели получить ответы на такие вопросы, которые сделали бы тех, кто их задавал, неуязвимыми! И кому теперь придет в голову с этими людьми связываться? Я таких не знаю и тебе советую подумать.

Он помолчал немного и, когда проводница слегка подтолкнула Корсакова – входите, уже вот-вот отправление, – спросил:

– Игорь, он не сообщил тебе чего-либо особенного?

– Что «особенного»? – ответил Корсаков. – Мы же вместе были!

– Ну, мало ли что. – Маслов слегка смутился, а тут и проводница грозно встала в дверях вагона.

– С начальством спорить опасно, – усмехнулся Корсаков, помахал рукой и, не отрывая глаз от лица товарища, шагнул в тамбур.

Теперь он быстро шел по вагону, думая только об одном: успеть!

Вытащил из бокового кармана сумки давно приготовленный универсальный ключ, каким пользуются проводники, пробежал в тамбур следующего вагона и открыл дверь, выходящую на другую сторону поезда.

Ему повезло: на соседнем пути стояла электричка, и он успел проскользнуть в нее до того, как поезд отошел, открывая обзор. Теперь Маслов его не увидит (конечно, если он остался наблюдать).

Вскочив в электричку, Корсаков, стараясь не прижиматься к стеклу, осмотрел перрон, с которого только что вошел в вагон. Маслов по-прежнему стоял на месте и глядел вслед ушедшему составу. Потом зашагал в направлении здания вокзала, вытащил из кармана телефон и заговорил резко, помогая себе взмахами руки.

Двигаясь по перрону, Глеб оказался около крепкого парня лет двадцати пяти, наголо бритого, но сохранившего усы и бородку. Маслов, продолжая разговор, остановился. Было ясно, что парень ждет его.

«Отсюда, с расстояния, разговор не услышать», – безнадежно констатировал Корсаков и уже хотел было отойти от окна, когда увидел, как к этой паре подошла… Юля! Та самая милая девушка Юля, которая вчера помогала в квартире Ветрова и от которой полиция и прокуратура получили информацию обо всем, что предшествовало убийству. Вот те раз!

Дождавшись, пока все трое уйдут, Корсаков выскочил из электрички. Посидев возле здания вокзала полчаса, он двинулся на привокзальную площадь. Дойдя до ближайшего таксофона, набрал номер, который получил от Ветрова, и тотчас был приглашен на встречу с подробными инструкциями о том, где и как все произойдет.

Встретились они возле Финляндского вокзала, где Корсакову пришлось несколько минут простоять в неизбежной толкотне, пока не зазвонил его мобильник и не прозвучал вопрос:

– Вы не меня ждете, молодой человек?

Новый знакомый, пожалуй, ровесник Ветрова, представился:

– Владимир Евгеньевич Льгов.

Пожимая руку, внимательно посмотрел на Корсакова и спросил:

– Вы и есть тот московский журналист, охотник за сенсациями, о котором говорил Леня?

Льгов постоял неподвижно еще несколько секунд, а потом, демонстративно вскинув голову, посмотрел на небо и сказал:

– Когда вы позвонили, я решил, что нашу беседу следует начать с прогулки! Больно уж день хороший, а? Самое время прогуляться!

Они шли в сторону от оживленного проспекта и молчали, пока рев машин заглушал все звуки, потом Льгов сказал:

– Леня сказал, что вас интересуют тибетские свитки, это так?

Корсаков предпочел пересказать то, о чем говорили вчера, и Льгов слушал, не перебивая, потом сказал:

– Вся эта возня с Тибетом, чакрами и тому подобной ерундой вносит такую сумятицу в мозги, что страшно становится. Поэтому помогу, чем смогу. Вас я выслушал, пафос понял… – сам себя оборвал: – А как у нас со временем?

– Время есть, – успокоил его Корсаков.

– Так вот, – удовлетворенно кивнул Льгов, – о рукописях, свитках и тому подобном. Начну с того, что точного учета подобных вещей у нас нет. Даже если вам предъявят какую-нибудь картотеку – она ничего не значит! Это относится и к вопросу о тибетских манускриптах в официальных хранилищах. Теперь – о частных. Начну издалека, раз есть время. Рукописи, свитки, копии и все прочее, что может вас вдохновить, стали поступать в Россию давно, хотя в большинстве случаев были, скорее, такими же атрибутами, как магниты для холодильников, которые сегодня привозят все туристы.

– Меня интересуют не свитки вообще, а… – вмешался Корсаков и был остановлен одним только жестом.

– Ваш интерес я уловил уже по рассказу о событиях семнадцатого года, поэтому не бойтесь отклонений. Скорее всего, как вы и сказали, Бокий заинтересовался Востоком с подачи «тибетцев». Сам я с ним знаком не был, но рассказы людей, которые с ним работали, помогают создать довольно целостный портрет. Он был человеком своеобразным, жадным в жизни, в чувствах, в ощущениях, в знаниях, во всем. Самой сильной его страстью была все-таки власть. Но власть не та, которая всем видна, власть простая, открытая, а власть особая, тайная, управляющая той, которая видна всем, понимаете?

– И для достижения ее Бокию требовались сокровенные знания, заключенные в тибетских рукописях?

Льгов помолчал, взвешивая что-то, потом, тщательно подбирая слова, ответил:

– Если бы такая власть открывалась всем, кто умеет читать, то мир давно рухнул бы от избытка властителей. То, что изложено в рукописи, пусть даже самой древней, самой редкой, уже известно людям. Не одному человеку, а многим. Известно и перестает быть сокровенным знанием, превращаясь в знание обыденное.