Литмир - Электронная Библиотека

Вздохнув, я вытянула из стопки ярко-оранжевый расклешенный сарафан с причудливым орнаментом, привезенный подругой из путешествия по Мексике. Вышла в коридор к зеркалу, приложила к себе – и с недоумением воззрилась на собственное отражение. Все-таки за несколько лет я успела основательно отвыкнуть от цвета волос, которым наделила меня природа… Колорист из салона постаралась на славу, устранив последствия многолетних и не самых удачных попыток преобразиться. А парикмахер оживила пряди, сделав аккуратное пышное каре.

«Какое чудо, малышка, сколько в тебе хрупкости, нежности! Прическа – в полной гармонии с твоей точеной фигуркой! А эти бездонные глаза… ты похожа на вспугнутого олененка! И нечего было столько лет издеваться над своей внешностью, – квохтала потом Дора. – Глаз не отвести, вылитая Одри Хепбёрн! Вся в меня!»

Если тетя и напоминала красавицу-актрису, то килограммов этак тридцать назад. А Дорин напор вспугнул бы не то что олененка – целый заповедник. Но в общем и целом мне оставалось не без удовольствия согласиться: темный цвет волос подчеркивал вишневый оттенок моих карих глаз, а новая прическа смотрелась модно и женственно. Кстати, яркий сарафан мне тоже шел. Эх, была не была, новый имидж – новая жизнь!

Победоносно тряхнув кудрями, я одним движением руки смахнула всю стопку «веселенькой» одежды в чемодан. Решено: на ближайшие три недели никаких тягостных размышлений о смысле жизни, зависти к чужим отношениям, досады на собственную незадачливость. Мы едем на отдых! И кто знает, возможно, Дора, обещающая мне море увлекательных приключений, окажется права и на этот раз…

– Итак, за новое начало! – вдохновенно провозгласила тетя и с такой силой стукнула о мой бокал своим, что вино чуть не расплескалось. – Ты отправляешься – ни много ни мало – в путешествие к самой себе. Познакомишься с интересными людьми, проникнешься духом творчества, поймешь, чего хочешь от жизни… Пора положить конец одиночеству, унылому существованию, заниженной самооценке, хандре! Да, не заладилась работа, да, развелась – пустяки, какие твои годы…

Таким бесхитростным образом весь вагон-ресторан узнал о моих метаниях, профессиональных и личных. В число неоспоримых талантов Доры входило умение обращать на себя внимание. Вот и теперь тост прозвучал столь громогласно и пылко, что на нас стали оборачиваться сидящие за соседними столиками. Кажется, пора перевести разговор с моей пропащей жизни на нечто более увлекательное. Тетя все уши прожужжала грядущим отдыхом, мифической Пегасовой бухтой и местным контингентом – сплошь богемой да талантами…

– Кстати, по поводу интересных людей… Кажется, в этом твоем «сногсшибательном местечке» концентрация гениев на квадратный метр будет зашкаливать. Мы ведь попадаем на какое-то литературное сборище, не так ли? – Мой отвлекающий маневр удался, судя по тому, что нарумяненные щеки Доры зарделись еще ярче. – А что же твой живой классик, неужели сподобимся пообщаться с самим Лазуревским? Слабо верится, что он удостоит нас вниманием…

Из уст Доры вырвался прямо-таки кошачий «фыр», столь громкий и негодующий, что окружающие снова принялись бросать в нашу сторону всполошенные взгляды. И угораздило же нас отправиться к вожделенному морю на поезде! На самолете ведь гораздо быстрее и проще. Ах да, это ведь Дора, панически боявшаяся авиаперелетов, настояла на своем. В который раз…

– Не только удостоит вниманием, но и примет как родных. А заодно даст тебе пару профессиональных советов. Это я могу гарантировать, – многозначительно бросила Дора, поправив на запястье свой обожаемый и не по возрасту легкомысленный браслет из камешков бирюзы и лазурита. – Это ведь с его подачи организован литературный фестиваль, который ты небрежно именуешь сборищем. Раз в два года собираются писатели, драматурги, сценаристы – как маститые, так и начинающие. Мне уже звонили из оргкомитета, чтобы подтвердить наше участие. Программа обширная: встречи, презентации книг, конкурс… И все это – в роскошном уголке у самого синего моря. Мечта! В бухте прячется чудесный крошечный домик, в котором я однажды останавливалась. Увидишь своими глазами и поймешь, какие красоты подпитывают талант Стаса… то есть Станислава Лазуревского.

Судя по хитрющим глазам Доры, оговорилась она не зря. Роман тети с известным поэтом, случившийся еще до моего рождения, давно стал в нашей семье притчей во языцех. Очная, если можно так выразиться, фаза их отношений оказалась до обидного короткой, сведясь к полному страстей, но мимолетному курортному роману. Уж и не знаю, почему, но любовная интрига не получила достойного продолжения, превратившись в невинную платоническую переписку, которая изрядно развлекала тетю два последующих десятилетия. Она периодически отправляла послания Лазуревскому, он же отвечал редко, хотя и с неизменной теплотой. А потом… тетя крайне неохотно и скупо упоминала о грянувшей однажды вселенской катастрофе, положившей конец этому общению. Кажется, тогда Дора получила пренеприятнейшее послание, в котором Лазуревский лаконично и формально извещал ее о прекращении общения. По какой причине – это осталось для меня тайной.

На память о поэте у Доры сохранились письма, фотографии и тот самый незатейливый браслет из синих камешков. А еще воспоминания, в которые она периодически ударялась, сыпля уменьшительно-ласкательными прозвищами, мельчайшими деталями обстановки, подробными описаниями одежды и природы – тем, что обычно в разговоре принято со спокойной душой опускать. Если, конечно, ты не желаешь особо подчеркнуть доверительный характер отношений.

Недостатка внимания тетя не испытывала никогда, но главным мужчиной в ее судьбе был провозглашен пресловутый Лазуревский. Который, насколько я знала, и Лазуревским-то не был – этот псевдоним писатель взял в начале своего творческого пути, когда однажды приехал к морю, да так там и остался… Видимо, обладал изрядной долей авантюризма, раз поддался очарованию лазурной водной глади, светлого рассыпчатого песка, графитово-серых шершавых скал – всего того, что потом с таким восторгом описывал в своих книгах, став известнейшим маринистом.

«Вот как нужно верить в мечту! Все бросил, в один миг, – всплыла в памяти одна из многочисленных нотаций Доры. – Стас ведь не учился литературному мастерству, он – технарь, после окончания института успел поработать инженером на заводе. Его вел талант, истинный талант! И конечно он не сомневался в своих силах. Учись, Ника! А ты даже надоевшую работу сменить не можешь…»

Мне действительно была неведома подобная храбрость. Да и стабильные 1970-е, ставшие для Лазуревского периодом радикальных решений, плохо вязались в моей голове с залихватской склонностью к риску. Похоже, писателя направляли не только путеводная творческая звезда и несгибаемая вера в себя, но и организаторская жилка. Иначе как объяснить тот факт, что он быстро устроился на новом месте, окружил себя единомышленниками и создал что-то вроде творческого сообщества. А в начале 1990-х на перемены в стране отреагировал по привычке категорично, отказавшись от любимых морских стихов в пользу остросоциальной прозы. И не прогадал, сумев заново, с иной стороны, раскрыться для преданных читателей. Дора, помнится, сетовала на потерю фирменного лирического стиля, но к тому моменту страсть ее поутихла, и поэт остался этакой мифической фигурой, пусть ярким, но все-таки прошлым…

– …а скала очертаниями напоминает коня, раскинувшего крылья над морем, – вторгся в мои мысли мечтательный голос Доры. – Стас говорил, этот пейзаж словно создан для того, чтобы дарить вдохновение! Домик утопает в зарослях дикого винограда, там можно с легкостью укрыться от палящего солнца и любопытных глаз. Вернемся в купе, напомни, покажу снимки, я прихватила свой фотоальбом. Да-да, тот самый! Ты обожала рассматривать его в детстве, но, наверное, с годами многое забылось… А ведь именно в том домике была написана лучшая – ранняя – лирика Стаса. Ты, конечно, помнишь эти произведения: «После шторма», «Парус на закате», «Солонее слез»…

2
{"b":"883181","o":1}