Олег тем временем с квартирной купли-продажи медленно, но верно дрейфовал к более рыбным берегам сделок с офисной недвижимостью и тому, что впоследствии будет названо щеголеватым и напыщенным для русского уха словом «девелопмент». Эту стезю в их компании Олег Истоков застолбил прочно. А Игорь, напротив, быстро срыл с этих галер – характер не тот, не упертый и жалостливый. И даже… верующий, вот что. Он однажды пришел ночью – Фидель тогда вместе с женой обретался в хате одной мажорки, она свалила за бугор и оставила их сторожить дом и обхаживать собаку. Игорек был пьяным, мокрым от дождя и покаянным. Волосешки кудрявые тонкие, из-за которых его наградили прозвищем Гарфункель, словно липкий опавший нимб, запомнились Вавилову странным символом того вечера. Все, что нес тогда Игорек, показалось Феде сильно помноженным на алкоголь. Какие-то несчастные, вышвырнутые Олегом на улицу старики… и все ради наживы. Не могло быть все так гнусно. Во всяком случае, тогда мысль о подобных деяниях в их дружеском кругу Фидель не допускал. А Игорек срывался на патетику о грехе… И хотя ему не верили, зерно сомнения он заронил.

Кем был сам Вавилов тогда? Хамоватым непризнанным хлыщом-графоманом. Психогеография в нем только лишь прорастала, не умела взлететь, как недоклеенный воздушный змей. Его неловкие идеи воспринял только Арчик. Но, впрочем, он, широкая душа, всем любил угодить.

Теперь Игорь спился, Макс все тот же пофигист на велике, с губной гармошкой, а Олег занимается продажей офисной недвижимости. Человек при деле. Но разве был в нем размах… Хотя деньги его любили. Однако подобные материально удачливые, но мелкокалиберные персонажи вызывали у Вавилова острую досаду. Ведь сколько пользы мог бы принести человек, у которого в руках – мощный материальный рычаг, и при этом он чувствует тонкие энергии, умен, изобретателен и имеет чутье. Но таких экземпляров единицы – тех, под чьим крылом дружат талант и деньги. А Олег был обыкновенным хватким кротом и вдобавок балагуром без искры божьей. И лицо у него краснело, когда он выпивал. Кому могла понадобиться смерть такого человека? Если у него жизнь средней паршивости, то и смерть без фейерверка…

Вавилов очнулся от крамольных мыслей. Не прав он в корне, дураку понятно! Дураку… все же почему это слово упорно приходило в голову. Олег был далеко не глуп, конечно, просто так выглядел. Но какая-то в его облике была ложь. Словно кабан напялил на Новый год костюм зайчика, который трещал по швам…

Ветер памяти поднял вихрь из кадров прошлых лет и новых моментальных мыслеформ, и тот круг вопросов, который Вавилов собирался прояснить в этом небезопасном месте, сумбурно сузился до анализа новогоднего угощения, которым потчевали гостей праздника. Но экспертиза, как выяснилось, еще не закончилась. Человека, который скрывался под маскарадным костюмом Орлушиного производства, пока не нашли, кто бы сомневался… а об остальном Фидель спрашивать поостерегся. Вавилов давно на ус намотал – с погонами молчок. И особенно тогда, когда тебе сильно любопытно и кажется, что за это тебе ничего не будет. Будет! Даже глазом моргнуть не успеешь.

– Вы с супругой пришли? – отвлекся от трудов праведных трудолюбивый писака.

– Нет! – поспешил ответить Фидель, словно мальчик, яро отрицающий перед дворовыми дружками, что пришел с мамой.

Последовала вопросительная пауза. Или она только показалась вопросительной?

– Это моя давняя подруга. Екатерина.

– Она замужем? – почему-то поинтересовался следователь.

– Нет! – с облегчением сообщил Вавилов. Нет мужа – нет проблемы. Никого нечаянно не заложишь.

– А состояла ли в браке?

– Не состояла. А почему вы спрашиваете? Познакомиться хотите? – взбодрился Вавилов, особенно заметив следы оживления на доселе непроницаемом полицейском лике.

– А дети есть? – не унимался представитель органов правопорядка, и Вавилов уже и не знал, чего опасаться. Но все же выдавил из себя: – Нет… насколько я знаю.

– Плохо, значит, знаете! – победительно рявкнул следователь. – Плохо знаете вашу давнюю подругу! – Он вспыхнул злорадным удовольствием от ощущения мелкого превосходства, которое, как водится, приносило окружающим большие проблемы. – Пригласите ее ко мне, пожалуйста.

«Орлова! Осторожно, он идиот!» – только и успел сообщить Фидель безмятежной Орлуше, ожидающей его в коридоре и уткнувшейся в свой смартфон. Она совсем не удивилась тому, что ее вызывают. И даже не удивилась тому, что у нее есть дети. Хотя, проявив несвойственное ей милосердие, обещала дать необходимые разъяснения, но позже. «А вдруг мы уже не увидимся! Вдруг тебя сгноят в подвалах Лубянки! – нетерпеливо оскалился Вавилов. – Давай, пока никто не заметил, свалим отсюда по-тихому!»

– Что за ребячество, право же. Вот не сечешь ты момент. Есть злой следователь, есть добрый. А есть – странный. Этот жути умеет нагнать получше тех двоих. Но и мы не лыком шиты, верно?

Верно. Но иметь тайных отпрысков, словно она незамужняя императрица, – это уже неподобающая приличной женщине мелодрама с элементами триллера.

Mea culpa[1]

Все эти дни Вавилов думал о Варе с тягостным чувством вины. Он вторгся в ее жизнь, втянул ее в криминальную историю – и снова смылся. Потому что погряз в случившемся – и бесконечно прокручивал теперь образы своих друзей, которые оказались в кругу подозреваемых. В ту сломанную новогоднюю ночь после прихода полицейского начался кошмар, который назывался расследованием, а на деле – происходящее только запутывалось в тугой и бессмысленный клубок. Но Варя с честью выдержала все допросы и даже порывалась ковылять на место преступления. От чего ее категорически предостерег полицейский. Смущало только одно: она говорила явно меньше, чем знала. После того как все формальности следствия были закончены – а также неформальности в виде Олиных припадков и отправка ее на «скорой» в больницу, рыдания, сумятица и оказанная Вавиловым сумбурная психотерапия девочке-официантке Полине, – он вернулся к Варваре. Ему казалось, что именно она все прояснит. Ведь почему-то Фиделя отослали именно к ней! В чем тайный смысл этого жеста, кто был его автором… Или нет никакого тайного смысла, а есть только явный: Фиделя хотели сделать подозреваемым. А кто хотел? Орлуша права. В сознании звучал древний сигнал опасности, надо было собирать информацию – а Варя на все вопросы уходила в несознанку, твердила, что не знает, кто такой Олег, а Олю и Сашу называла «милые странные люди». Притом что могла вспомнить только одну странную деталь – в их доме был какой-то игрушечный пистолет, идеальная копия настоящего, который абсолютно имитировал модель… «хотя в оружии я не разбираюсь».

– …и я однажды спросила у Саши, зачем им этот муляж, а он сказал, что это философская игрушка, и она символизирует необходимую нам всегда бдительность. Потому что никогда не знаешь, настоящий или игрушечный пистолет у тебя в доме, и когда он выстрелит, а может, никогда… но надо помнить, что он может оказаться в руках ребенка, и тот играючи может нажать на курок, а вот каковы будут последствия – кто знает.

Интересно, с каких это пор Саша философ? Или это отголоски опрометчивого криминального прошлого? Впрочем, у Сани давно вполне мирная стезя. Хотя Вавилов толком и не знал, чем занимается его старый приятель. Эта внезапная смерть заставила его понять, насколько он невнимателен к крупным деталям, упоенно копаясь в эстетских мелочах.

Одним словом, его неприятно удивила Варина неосведомленность. Его раздражали люди, которые мало знают о ближних. Особенно женщины. Тогда чем же они занимаются?! Основное занятие женщин – приносить на хвосте ворох сплетен. А уж умный человек отделит в этом колтуне зерна от плевел.

– Варюша, я ведь даже и не помнил толком, что ты с Олей знакома. Для меня новость, что ты живешь с ней рядом. Вообще все это – бредовый ребус! А у тебя даже версии нет, почему меня отправили к тебе…