Юйлоу только смеялась, слушая Цзиньлянь.

– И откуда ты всю подноготную знаешь? – спросила она.[1307]

– В Нанкине Шэнь Миллионщик,[1308] живет, в Пекине – местечко, где ива гниет[1309] – продолжала Цзиньлянь. – Да как же не знать?! Как за деревом тень, так и за человеком слава. Мертвеца как в снег ни зарывай, все равно вытает.

– Откуда ж у нее муж взялся? – удивлялась Юйлоу. – Раньше ведь не было.

– Пока ветер не подует, небо не проясниться. Не обманешь – не проживешь. Не скрой она, кто б ее взял. Помнишь, пришла – голодная, морда желтая. Как-то съежилась от худобы-то. Жалкая такая. И вот за два года до чего отъелась – мужа ей отдай. Не одерни сегодня, завтра она на шею нам сядет. Да еще чадо принесет. Чьим его считать будут, а?

– И умна ж ты, ничего не скажешь! – засмеялась Юйлоу.

Они посидели немного и пошли играть в шашки.

Да,

Тому свидетельством стихи:

В Цинхэ Симэнь прибыл за полдень. Бэнь Дичуаню и Ван Цзину с вещами было велено ехать прямо домой. Симэнь же проводил Хэ Юншоу в управу и, распорядившись, чтобы прибрали помещение, верхом поспешил домой.

В дальней зале его встретила Юэнян. Умывшись с дороги, Симэнь велел служанке поставить во дворе стол.

– Приготовь курильницы и благовония, – наказывал хозяин. – Я обрекся вознести молитву Небу и Земле.

– Это почему? – спросила Юэнян.

– И не говори! как только живым вернулся, – Симэнь стал рассказывать о поездке. – Двадцать третьего в одиннадцатой луне, как только мы переправились через Хуанхэ, у Восьмигранного городка,[1311] в уезде Ишуй, начался ураган, да такой свирепый, что песком хлестало в глаза. Ехать было невозможно, а время клонилось к вечеру, и куда ни глянь – ни одной живой души. Страшно нам стало. Не с пустыми руками – добра много. Неровен час нападут грабители, что тогда? Тут нам старинный монастырь попался. Братия в такой бедности живет, что огня вечером не зажигают. Достали мы, что с собой было, – пожевать. Огонь развели. Соевой похлебкой накормили, а лошадям сена задали. На одной лежанке с Хэ Юншоу кое-как ночь скоротали. На другой день ветер утих и мы двинулись дальше. Да, натерпелись мы тогда за всю поездку. Жару все-таки легче стерпеть. А тут и холод, и постоянный страх. Как еще мы успели через Хуанхэ переправиться! Я вначале дал обет помолиться, в первый день двенадцатой луны принести в жертву Небу и Земле свиную тушу и барана.

– А зачем в управу заезжал? – спросила Юэнян.

– Ся Лунси ведь остался в столице, – объяснял Симэнь. – В Императорском эскорте служить будет. А в помощники мне назначен Хэ Юншоу, племянник старшего дворцового евнуха-смотрителя Хэ. Юнцу не больше двадцати – молоко на губах не обсохло. Чего он в делах понимает?! Дядюшка меня очень просил, чтобы я опекал и наставлял племянника. Вот и пришлось его в управу провожать. Надо было насчет жилья распорядиться. Сам-то он разве бы управился! Пока в управе поживет, а как Ся Лунси переберется, так в его доме поселится и семью перевезет. Это я ему дом схлопотал. За тысячу двести лянов покупает. Но до чего ж вероломный этот Ся Лунси! Кто ему мог шепнуть из столицы? Только еще до нашего отъезда он подкупил его высокопреосвященство Линя. Сколько он отвалил серебра, не знаю, но тот замолвил словечко у главнокомандующего Чжу. Ся Лунси не желает, мол, переходить в императорский эскорт, а хотел бы остаться еще на три года в надзирателях. Главнокомандующий обратился с просьбой к его превосходительству Цаю, чем поставил государева наставника в весьма неловкое положение. Хорошо, сват Чжай постарался как мог, а то бы я без места остался. Пришлось от свата упрек выслушивать. Ты, говорит, тайну хранить не можешь. И кто бы мог Ся Лунси предупредить, ума не приложу.

– Что! Не хотел меня слушать! – воскликнула Юэнян. – Я ж тебе говорила: в делах будь осторожней. Ты ведь не спохватишься, пока у тебя под ногами не загорится. Повороватее быть надо. А то всякому встречному да поперечному все выкладывает. Похоже, силой похваляешься, богатством красуешься. Они себе на уме, а ты их за простачков принимаешь. Кто оплошал, тот врасплох попал. Тебе и невдомек, а люди тайны твои выведывают, потом под тебя ж потихоньку подкапываются.

– Меня Ся Лунси упрашивал не оставлять вниманием его семью, – продолжал Симэнь. – Купи как-нибудь подарки да навести его жену.

– Второго у нее как раз день рождения, – заметила Юэнян. – Вот с сестрами и навестим. А ты впредь брось свое бахвальство, слышишь? Как говорится, поведай дум не большее, чем на треть, с душою нараспашку будешь век терпеть. Случается, даже жена затаивает недоброе, что ж говорить о посторонних?!

Пока они вели разговор, в комнату вошел Дайань.

– Батюшка! – обратился он к хозяину. – Бэнь Дичуань спрашивает, идти ли ему в дом господина Ся.

– Вели сперва поесть, а потом пусть идет, – распорядился Симэнь.

– Слушаюсь! – отозвался Дайань и удалился.

Появились Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь, Сунь Сюээ и дочь Симэня. Отвесив поклоны, они поздравили хозяина с благополучным возвращением и уселись. Начался разговор.

Симэнь вспомнил, что после прошлой поездки в столицу его встречала и Ли Пинъэр, и прошел в переднюю комнату в ее покоях. Со сложенными на груди руками он поклонился перед ее дщицей. У него навернулись слезы.

Вышли Жуи, Инчунь и Сючунь и отвесили хозяину земные поклоны.

Юэнян послала Сяоюй пригласить Симэня в дальние покои, где был накрыт стол. Хозяин распорядился наградить сопровождавших его в поездке четырьмя лянами серебра.

Визитная карточка с выражением благодарности была послана воеводе Чжоу. Лайсин получил наказ приготовить тысяцкому Хэ полтуши свиньи, половину барана, сорок цзиней лапши, пакет риса, жбан вина, два копченных окорока, пару гусей, десяток кур, а также сои, уксуса и множество прочих приправ и подлив, дров и угля. В услужение молодому помощнику Симэнь выделил повара.

Когда Симэнь, прежде чем послать Дайаня, проверял в зале припасы, явился Циньтун.

– Учитель Вэнь и батюшка Ин пожаловали, – доложил он.

– Зови! – тотчас же откликнулся Симэнь.

Сюцай Вэнь был в зеленом атласном халате, Ин Боцзюэ – в лиловой бархатной куртке. Они приблизились к Симэню и, сложив руки на груди, засвидетельствовали хозяину свое почтение, потом посочувствовали лишениям путника.

– Благодарю вас, господа, за постоянную заботу о моих домочадцах, – сказал Симэнь.

– Еще как заботился! – воскликнул Боцзюэ. – Даже у себя дома! Вот и нынче. Рано я поднялся. Слышу, на крыше кричат сороки – добрые вестницы. «Уж не господин ли наш почтенный воротился?» – говорит мне жена. – «Сходил бы, проведал». Брат, говорю, двенадцатого в путь пустился, так что не мог никак за полмесяца обернуться. Не проходит, говорю, трех дней, чтоб я к нему не наведался. Пока никаких известий не слышно. «А ты все-таки проведай», – настаивает жена. Оделся я, иду. И вот – приехал, оказывается. Я поспешил напротив – прямо к почтенному Вэню. Гляжу, он уже одет. Вот вместе, говорю, и пройдем. Да! – тут же, как бы спохватившись, продолжал Боцзюэ. – Что это здесь за люди со Столичного тракта? А на носилках, гляжу, вино, рис.