После жертвоприношения гостей пригласили в крытую галерею, где их ждала трапеза, но не о том пойдет речь.
Затем жертвы душе усопшей приносили госпожа Цяо, мать свояка Цуя, супруга цензора Чжу, супруга ученого Шана и Дуань Старшая. Их поклонение сопровождалось ударами в гонги и барабаны, а также исполняемой под музыку пляскою загробных судей, звенящих копьями и алебардами. Вместе с женщинами у гроба стояла и Юэнян. Потом она пригласила их в дальние покои, где после чаю были накрыты столы, но говорить об этом подробно нет необходимости.
Симэнь между тем угощал в крытой галерее именитых гостей. Вдруг в разгар возлияний до него донеслись удары в заоблачный щит.[1046] Вбежал запыхавшийся слуга.
– Его сиятельство Ху, здешний правитель, пожаловали, – доложил он. – У ворот из паланкина выходят.
Симэнь второпях накинул на себя траурные одеяния и поспешил к гробу Пинъэр, а встретить прибывшего велел одетому в траур сюцаю Вэню.
Слуги поднесли правителю благовония и жертвенную бумагу. Облачившись в траурное платье с золотым поясом, он приблизился, наконец, к гробу. Его сопровождала целая свита чиновных лиц, каждый из которых старался как мог услужить и выказать внимание высокой особе.
Перед гробом правителя встретил Чуньхун. Он, стоя на коленях, высоко поднял руки и протянул подошедшему благовония. Воскурив фимиам, правитель Ху отвесил два поклона.
– Ваше сиятельство! Не утруждайте себя, прошу вас! – обратился к правителю Симэнь, низко кланяясь.
– Прошу прощение за столь запоздалое выражение соболезнования, – говорил правитель. – Когда наступила кончина? Мне только вчера стало известно о постигшем вас горе.
– Не беспокойтесь о ничтожном семействе. Моя жена болела, – объяснял Симэнь. – Спасти не удалось. Очень тронут вашим вниманием!
Стоявший рядом сюцай Вэнь отвесил поклон правителю, и все трое сели выпить по чашке чаю. Потом правитель встал и откланялся. Его провожал за ворота к паланкину сюцай Вэнь.
В крытой галерее разошлись после обеда.
На другой день в паланкине прибыла певица Чжэн Айюэ. На ней была белая расшитая облаками накидка из тафты и голубая шелковая юбка. Ее прическу поддерживали жемчужный ободок и белый с бахромою платок. Айюэ предстала пред гробом и зажгла благовония. Видя, что певица принесла с собою восемь блюдец пирожков с кренделями и отвар с мясом трех жертвенных животных, Юэнян тотчас же поднесла ей сшитую из целого куска тафты траурную юбку. У Иньэр и Ли Гуйцзе пожертвовали на заупокойные службы по три цяня серебра, о чем Юэнян сообщила Симэню.
– Дай каждой по куску тафты и по траурному платку, – распорядился он.
Юэнян угостила их чаем и оставила на ночь.
К вечеру собрались родные, друзья и приказчики, чтобы провести ночь с Симэнем. Была приглашена хайяньская театральная труппа.[1047] Актеры Ли Мин, У Хуэй, Чжэн Фэн и Чжэн Чунь прислуживали гостям.
Поздним вечером в крытой галерее накрыли пятнадцать столов, за которыми расположились сват Цяо, шурины У Старший, У Второй и Хуа Старший, свояки Шэнь и Хань, сюцаи Ни и Вэнь, лекарь Жэнь, Ли Чжи и Хуан Четвертый, Ин Боцзюэ, Се Сида, Чжу Жинянь, Сунь Молчун, Бай Лайцян, Чан Шицзе, Фу Цзысинь, Хань Даого, Гань Чушэнь, Бэнь Дичуань, У Шуньчэнь и двое племянников, а также человек восемь соседей. На столах стояли блюда с обильной снедью. В десятке высоких подсвечников ярко горели толстые свечи.
Залу закрывали спущенные занавески. Женщинам устроили столы неподалеку от гроба, и им приходилось смотреть представление из-за ширм.
После поклонения у гроба Симэнь и Цзинцзи поблагодарили гостей, и все сели за стол.
Актеры ударили в гонги и барабаны. Началось представление под названием «История нефритового браслета, или Любовь Вэй Гао и Юйсяо в жизни минувшей и после возрождения».[1048]
Симэнь распорядился, чтобы четверо солдат подавали закуски и блюда, а Циньтун, Цитун, Хуатун и Лайань – сладости. Ли Мин, У Хуэй, Чжэн Фэн и Чжэн Чунь разливали вино.
Сперва на траурной сцене появился актер, исполнявший Вэй Гао. Когда он спел арию и удалился, на сцену вышла героиня Юйсяо, тоже исполнившая арию. Подали отвар, рис, мясо и гуся.
– Брат, я слыхал, у тебя три барышни-певички находятся? – обратился к хозяину Боцзюэ. – Почему бы их не позвать, а? Почтенному свату Цяо и господам шуринам услужили бы. Чего будут зря представление-то глядеть? Больно они ловки!
Симэнь кликнул Дайаня.
– Ступай сестриц позови, – распорядился он.
– Не надо, – остановил его сват Цяо. – Они ведь пришли с покойной проститься. Зачем же их заставлять?
– Э, вы не правы, дорогой сватушка! – возразил Боцзюэ. – Этим потаскушкам только дай волю… – Он обернулся к Дайаню: – Ступай и тащи их сейчас же! Скажи, батюшка Ин, мол, понимает, что вы пришли отдать последний долг усопшей, но должны и у стола послужить.
Дайань ушел и долго не появлялся.
– Как узнали, что вы, батюшка Ин, зовете, ни одна не пошла, – доложил, наконец, вернувшись, слуга.
– Ах так! – воскликнул Боцзюэ. – Я сам пойду притащу!
Он встал из-за стола, сделал несколько шагов и вернулся на место.
– Чего ж не идешь? – засмеялся Симэнь.
– Меня так и подмывает притащить этих потаскух, – говорил Боцзюэ. – Дай только немного успокоиться. Я им покажу!
Немного погодя он опять послал за певицами Дайаня.
Наконец, не спеша, вышли три певицы, одетые в белые накидки из тафты и голубые атласные юбки. Они поклонами приветствовали гостей и, улыбаясь, встали в сторонку.
– Тут вас ждут, а вы мешкаете, выходить не желаете? – выговаривал Боцзюэ.
Певицы молчали. Они обнесли гостей вином и сели за отдельный стол.
Послышались удары в барабан и музыка. Объявление возвещало о начале представления.
На сцене появились Вэй Гао и Бао Чжишуй.[1049] Они приблизились к дому, где жила Юйсяо, и навстречу им вышла мамаша.
– Ступай, вызови ту барышню! – приказал Бао Чжишуй.
– Зачем же вы, сударь, так грубо? – говорила мамаша. – Как это «вызови»? Моя дочка не ко всякому выходит. Только когда ее вежливо попросят.
Ли Гуйцзе засмеялась.
– Этот Бао ни дать, ни взять Попрошайка Ин, – заметила она. – Лезет нахрапом, нахал.
– Ах ты, потаскушка! – откликнулся Боцзюэ. – Может, я и нахрапом лезу, да меня мамаша твоя вон как обожает.
– Обожает, когда за ворота провожает, – заключила Гуйцзе.
– Хватит! – прервал их Симэнь. – Дайте посмотреть! Кто слово скажет, большую чарку пить заставлю.
Боцзюэ примолк. Актеры после очередного выхода удалились.
Из залы слева, из-за траурных штор, представление смотрели невестки У Старшая и У Вторая, золовка Ян, матушка Пань, свояченицы У Старшая и Мэн Старшая, супруга У Шуньчэня – Чжэн Третья и госпожа Дуань Старшая. Рядом с ними были У Юэнян и остальные жены хозяина. По правую руку из-за штор за игрой актеров следили, столпившись, Чуньмэй, Юйсяо, Ланьсян, Инчунь и Сяоюй. Когда мимо них со сладостями и чаем проходила кухонная служанка Чжэн Цзи, ее окликнула Чуньмэй.
– Это ты кому? – спросила она.
– Тетушке У Старшей и матушкам, – отвечала Чжэн Цзи.
Чуньмэй взяла с подноса чашку. Тут Сяоюй услыхала со сцены, что героиню зовут Юйсяо и схватила ее тезку, горничную Юйсяо, за рукав.
– Чего стоишь как вкопанная, потаскушка? – обратилась она к горничной Юйсяо. – Слышишь, тебя мамаша кличет? Ступай, хахаль пришел.
Сяоюй так толкнула Юйсяо, что та, не удержавшись, отскочила за занавеску, задела невзначай Чуньмэй и расплескала чай.
– Вот потаскуха нескладная! – заругалась на нее Чуньмэй. – Ишь, расходилась! С чего это тебя бесит, а? Всю юбку залила. Как еще чашку не разбила.
Перебранку услышал Симэнь и послал Лайаня узнать, что там за шум.
