Дорсин выходит из-за стола и посыпает останки орков порошком – от них клубами валит оранжевый дым. Фейри отходит к дальней стене и отодвигает тяжелые складки гобелена, прибитого к камню. За ним обнаружилось большое окно; Дорсин открыл его и взмахнул рукой, в комнату ворвался поток свежего воздуха, стремительно утянувшего оранжевый дым в ночь.

Я наблюдаю за ним, широко раскрыв глаза. Ветер ведет себя так, как будто он – послушная пастушья собака, а не мощная дикая стихия. Это сравнение оседает в моем сознании, словно туман. Я видела нечто подобное и раньше. У Дорсина есть какая-то способность, я, хоть и с досадой, признаю ее, но не могу дать ей название. Даже не могу вспомнить, когда или где я видела, как могущественный фейри использует свой дар, но я точно знаю, что видела подобное.

Дорсин тихо стоит у окна, наблюдая за чем-то. Звезды дразнят меня, я вижу их за его плечом, и мне кажется, что я слышу их небесный зов, чувствую, как они подбадривают меня вырваться из этих цепей и сбежать от этого места подальше.

Лунный свет тянется ко мне, его невидимая ласка – бальзам на мою измученную страхом душу и раны, которые теперь украшают мое тело. Руки и плечи начинают чесаться – это заживают ожоги от железа.

Я тянусь через плечо, чтобы ощупать порезы на спине, и цепи, сковывающие мои запястья, звенят. Но под кончиками пальцев я чувствую лишь гладкую, неповрежденную кожу, и я хмурюсь в замешательстве.

– Я позволил тебе исцелиться, потому что ты нужна мне здоровой, – говорит Дорсин, и я перевожу взгляд на него. Он все еще стоит у открытого окна, но его жестокие голубые глаза теперь устремлены на меня. – Но твоя боль и покалеченное тело тоже могут сослужить мне хорошую службу. И я хочу, чтобы ты помнила об этом, пока мы… проводим время вместе. – Он отодвигается от окна и делает шаг ко мне.

Я все еще жмусь в углу, упираясь спиной в камень, и вытягиваю руки перед собой – будто смогу защититься, если он нападет.

«Когда он бросится на меня», – поправляю я себя, потому что он сделает это – это написано на его лице, я вижу.

– Но время, проведенное со мной, не обязательно должно стать для тебя кошмаром. Ты понимаешь это, Осет?

Желудок вновь скручивает от тревоги, а фейри неторопливо подходит еще ближе. Паника заставляет мое сердце биться быстрее, в глазах резь от страха и горя.

– Я задал тебе вопрос, Осет, ответь мне, – резко говорит он, и от его тона я непроизвольно выпрямляюсь.

– Это… это мое имя? – заикаюсь я, вместо того, чтобы ответить на угрозу, которую он замаскировал невинным вопросом.

Он замирает на полушаге, его темная бровь вновь вздрагивает, приподнимаясь, – этот тик я заметила раньше.

– Не вздумай играть со мной, девчонка, – предупреждает Дорсин. – Ты уже достаточно взрослая, так что наверняка слышала страшные истории о том, что я делаю с теми, кто смеет меня расстраивать. Не думай, что положение твоего отца или то, что я от него получу, поможет тебе.

– Кто мой отец? – требовательно спросила я и тут же вновь вжалась в стену, заметив пламя гнева, вспыхнувшее в глазах Дорсина.

– Простите, – поспешно добавляю я, но он уже приближается ко мне: его черты выглядят угрожающе, в сжимающихся кулаках – обещание боли. – Я ни во что не играю. Клянусь, я ничего не знаю!

Он хватается за цепи, прикрепленные к полу, и с силой дергает их. Кожа на моих руках вопит от боли, но меня рывком отрывают от стены, и я падаю к ногам убийцы. Внезапно его пальцы путаются в моих волосах, он тянет меня вверх, и я кричу, пытаясь подтянуть скованные ноги к себе.

– Я не обманываю вас! Клянусь, не обманываю, – кричу ему я, и он приближает свое лицо к моему – в нем читается раздражение.

От него пахнет первой травой и свежей утренней росой, и в своей голове я пытаюсь как-то соединить этот аромат невинности с яростью, что плещется в его глазах.

– Я что, должен вбить в твою бестолковую головку, кто ты и что твой отец задолжал мне? – рычит он, его глаза бегают по моему лицу, ища ответ. – Может, вместо этого я должен втрахать в тебя эти знания? – Голос Дорсина нежный, как шелк, но его руки трясут меня так, будто он ожидает, что ответ сам вывалится сейчас наружу.

Я хнычу и пытаюсь оттолкнуть своего мучителя, но от этого становится лишь больнее.

– Он спрятал тебя подальше, надеясь, что никто ничего не узнает, но он забыл, как вообще ты у него появилась! – Дорсин рычит мне в лицо, брызжа слюной. – Я знаю, чего он от тебя хочет, что, как он надеется, принесет ему лишь факт твоего существования, – добавляет он злобно. – Он думает, что один такой хитрый. А сколько лордов и наследников побывали меж этих бедер, изливая свои тайны вместе со своим семенем? – Дорсин рычит и по-прежнему держит мои волосы, другой рукой срывая с меня грязную, изодранную ночную рубашку.

Я кричу, но он засовывает порванную ткань мне в рот и швыряет меня к стене.

Я не успеваю выставить руки и врезаюсь лицом в шершавую стену. От удара я теряюсь, падаю на пол, не в силах защититься, пока Дорсин пинает меня. Жесткий ботинок бьет в живот, по рукам, ногам и ребрам. Он орет на меня, но я не могу разобрать его ядовитых слов, потому что их заглушают мои крики.

Боль взрывается в моем теле, я безуспешно пытаюсь свернуться так, чтобы защитить все жизненно важные органы, но его ярость обрушивается на меня, находя все новые открытые участки тела. Я не могу ничего сделать, не могу выдержать эти бесчисленные удары, как бы ни старалась. Ребра ломаются, и боль проникает в меня не только с каждым ударом Дорсина, но и с каждым дрожащим, отчаянным вдохом.

Мои крики постепенно превращаются в жалкое мычание и скулеж, я больше не пытаюсь остановить эту пытку – теперь я… принимаю ее.

Просто давай покончим с этим. Дай мне умереть.

И стоит мне принять эту мысль, как Дорсин останавливается. Я беспомощно скулю, с виска капает кровь, все мое тело – это сплошные синяки и ссадины. Я на мгновение теряюсь в боли, и тьма начинает просачиваться в мою душу.

Затишье длится слишком долго, и я рискую поднять взгляд от холодного каменного пола. Мои глаза пылают ненавистью, и я одновременно жажду оттолкнуть этого ублюдка от себя и заставить его подарить мне сладостный покой в смерти, которого я так внезапно возжелала.

Я ожидала встретиться с жестким голубым взором Дорсина, ожидала, что мои ослепшие от боли и ярости глаза наткнутся на его, полные злобы и силы.

Но нет, и увиденное шокирует. Я наблюдаю, как отблеск волшебного света играет на остром лезвии, что прижимает к горлу Дорсина… скелет. Я моргаю, пытаясь избавиться от этого морока, но костяная белая рука, держащая рукоять кинжала, не исчезает. Я не могу понять, что происходит: два других скелета появились из-за спины Дорсина и двинулись вглубь комнаты.

Наконец до меня доходит: это чары. Я наблюдаю, как скелеты уверенно входят в комнату, их сильные ноги, руки и конические торсы обтянуты черной кожей. Я вижу ее там, где ее не закрывают доспехи или оружие, она кажется чернильно-темной, особенно на фоне белизны костей обнаженных частей тел. Вместо мужских лиц – черепа, вместо рук – пястные кости и фаланги.

Одно из этих существ поворачивается ко мне спиной, и я могу сосчитать его шейные позвонки. Однако вместо пустых глазниц – ониксовые глаза, холодно и внимательно оглядывающие все кругом. У каждого существа были черные, как вороново крыло, волосы, собранные в тугой узел на затылке. И, как и орки, при движении никто из них не издавал ни малейшего звука.

Я ошеломленно гляжу на Дорсина, на его лице шок быстро сменяется яростью. Он открывает рот, но сияющее лезвие плотнее прижимается к его горлу, и Дорсин, кажется, решает еще раз обдумать, что он собирался сказать.

– Нашел, – слышится глубокий, бесстрастный голос, и прежде, чем я успеваю повернуть голову, чтобы узнать, что же нашел незнакомец, лезвие впивается Дорсину в горло, и из раны на меня брызжет горячая кровь.

Ужас и отвращение охватывают меня, и я отворачиваюсь. Но, отключив эмоции, наблюдаю, как скелет отточенным ударом топора отрубает руку Дорсина и небрежно бросает ее одному из своих напарников. А затем, наконец, позволяет тому, кто только что избивал меня, свалиться с глухим шлепком на пол.