– Вот я ее и толкнул, чтобы не сожрать. Гороха взял, лайт-спека пару таких пузырьков, на всякий случай, – Грубер задумался, покосился на Занозу, и продолжил. – Остальное на ксера спустил, думал, что сможет импульсных гранат сделать, хоть парочку. Не получилось. Но зато обычными гранатами разжился.

– Интересно, здесь есть ванная? – Снегирь встал с дивана и принялся осматриваться, едва ли не пиная себя за то, что непозволительно расслабился, даже как следует не обследовал комнату, в которой они очутились, и что уж тут говорить, совсем забыл про свой флакон лайт-спека, презентованного Радисткой.

– Вон та дверь, – Грубер махнул рукой на дверь, которую Снегирь даже не сразу разглядел. – Тащи ее туда, а то правда инсульт схлопочет. А у нас времени возиться с ней не так чтобы слишком много.

– Ты просто эталон доброжелательности и сострадания, – прошептала Заноза.

– Я тебе помог, выделил дорогущее лекарство из собственных запасов, и при этом, заметь, в отличие от Снегиря, которого я могу назвать своим другом, я тебя вообще в первый раз вижу. Так каким еще образом я должен был продемонстрировать, что, в общем-то, неплохой парень? – Грубер прищурился, наблюдая за тем, как Снегирь помогает Занозе подняться, с нескрываемым призрением.

– Не обращай внимания, – Снегирь в очередной раз покосился на блевотину, с трудом сдержав подступающую к горлу желчь. В этот момент он отчаянно завидовал Груберу, которого, похоже, мало чем можно было пронять. – Он просто оголтелый шовинист.

– Не правда, – Грубер откинулся на спинку стула и потянулся. – Я открою тебе страшную тайну: я всегда был обеими руками за равноправие женщин. Более того, я признаю за женщинами право быть во всем наравне с мужчинами, но… Любые права влекут за собой определенные обязанности. Почему-то многие об этом успешно забывают. Мои друзья женщины об этом помнили, всегда помнили, даже когда оставались наедине с умирающим и тянущей к нему лапы старухой с косой. Можешь называть меня как хочешь, но если я увижу, что любая дамочка начинает творить дичь, то она вполне может за это от меня огрести, и оправдания типа: «Но я же девочка!» – лично мною в расчет приниматься не будут, – жестко закончил Грубер и снова занялся ящиком стола, пока Снегирь сопровождал Занозу в ванную.

В чем-то бывший капитан был согласен с другом, но… Проклятое «но». Снегирь аккуратно открыл флакончик и отдал Занозе, которая в это время успела умыться холодной водой. Самое смешное, что женщины не слишком обижались на Грубера, который никогда не скрывал своего к ним отношения.

Внезапно вспомнилась Радистка, которая в «Убежище» считалась нежным декоративным цветком. И которая до крови закусив губу, держала зеркало, в котором отражалась жуткая рана на животе Грубера, в тот момент, когда он ее сам зашивал. Он тогда не спрашивал, хочет она делать это и не тошнит ли девушку от одного вида его вываливающихся кишок. Нет, он сказал, делай, и она делала, потому что так надо, так правильно.

– Он такой странный, – пробормотала Заноза, рассматривая себя в зеркале.

– Да, – кивнул Снегирь. – Да, он самый странный тип, из встреченных мной. Ну как, лучше? – Заноза неуверенно кивнула. – Тогда пойдем. Если этому странному типу что-то взбредет в его бедовую башку, то нам придется только догонять.

Они вышли из ванной в тот самый момент, когда Груберу удалось открыть ящик.

– Так, что тут у нас? – он выгреб из ящика довольно тонкую папку и заглянул внутрь. – Какие-то накладные. Приход, расход, приемка, передача, акты о проверках. Ничего не понимаю, – он потер лоб. Бросив папку на стол, Грубер посмотрел на Занозу. – Отвратительно выглядишь.

– Спасибо, ты сама любезность, – Заноза приложила руку ко лбу. Отголоски той боли, которая скрутила девушку совсем недавно, все еще присутствовали, и это доставляло определенные неудобства. Вообще создавалось ощущение, что та вещь, она совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки.

– Так, а сейчас колитесь, на что эта красота так необычно отреагировала? – Грубер вышел из-за стола, подумав, взял папку и засунул ее в рюкзак.

– Предмет, который мы должны добыть согласно контракта очень близко, – Заноза прикрыла глаза. – Очень близко.

– Снегирь, – Грубер вздохнул. – Переводи.

– Видишь ли, Заноза чувствует вещи, которые предстоит найти, – тихо проговорил Снегирь, разглядывая стену за спиной Грубера.

– Представь себе, что я не полный идиот и как раз этот момент я понял. Что за вещь-то?

– Грубер, это… – Снегирь запнулся, а потом решительно посмотрел на друга. – Я сначала не был до конца уверен, но проявление дара Занозы подтвердило мою догадку. Институтский хмырь поручил Падре и его команде найти в этом кластере твой пугио.

Грубер поднялся по лестнице в зал, где, как он помнил, была выставлена экспозиция. Огромный полукруглый зал встретил его многочисленными витринами, оснащенными собственной подсветкой и развешанными по стенам картинами известных художников.

В тот прошлый раз Грубер разбил одну из витрин, чтобы достать древнеримский пугио, который с тех пор постоянно висит у него на поясе. Пояс, кстати, шел в комплекте. Оглядев зал, Грубер не увидел никаких следов его тогдашнего пребывания здесь.

– Ну, в общем-то – это было довольно ожидаемо, – пробормотал он, настороженно осматриваясь по сторонам. – Если кластеры перегружаются, значит, это кому-то надо. Но вот конкретно этот кластер… – он покачал головой.

Как Грубер не пытался вспомнить, был ли коридор, ведущий из холла в то помещение, в котором он оставил Снегиря и Занозу, вспомнить данный факт он так и не смог.

Почему-то ему казалось, что никакого помещения не было, более того, он не помнил даже коридора, который бы выходил из холла. Хотя, вполне возможно, он просто тогда был слишком перепуган, чтобы замечать и тем более запоминать такие подробности.

Но вот то, что и мозаика на полу холла была другая, и картины на стене были представлены совершенно другими авторами – вот это был факт. Если в прошлый раз здесь в основном были представлены импрессионисты, то сейчас… Грубер не особо разбирался в искусстве, но «Купальщиц» Сезана узнал сразу.

– Фовизм, как неотъемлемый элемент постимпрессионизма. О, а вот и «Ирисы» Ван Гога. Никогда не понимал, с какого перепоя, вот это стоит миллионы?

К витринам он пока не подходил. Непонятно откуда взявшаяся паника, заставила Грубера держаться от этих светящихся окон в древность подальше. За время, прошедшее с тех пор, как он остался в одиночестве, ему пришлось повидать многое, и Грубер думал, что его уже ничем нельзя ни напугать, ни удивить. Но этому кластеру это удавалось на раз. При этом ничего слишком уж опасного ни в прошлый раз, ни сейчас с Грубером не происходило, не считая элитника, но какой-то первобытный ужас проникал, в считающегося уже опытным рейдера, заставляя вставать дыбом волоски на затылке.

Помотав головой и несколько раз ударив себя по щекам, Грубер подошел к первой витрине. На белоснежном бархате лежала булава с навершием, выполненным в виде головы быка.

«Гурза’и гав-сар – булава Траэтонона последнего царя Ирана Фаридуна, принадлежавшего к династии Пишдадидов. Из-за слегка зеленоватого оттенка можно сделать вывод о том, что в металле, из которого выкована эта булава, присутствуют примеси бронзы. По легенде именно этой булавой Фаридун убил последнего дракона, но подтверждения этой легенды, так же как подтверждения существования драконов, найдено не было».

Грубер потер шею и задумался, нужна им булава или нет. Так и не придя к определенному выводу, он двинулся дальше, решив спросить у Снегиря, когда закончит разведку и вернется в комнату, в которую они перебрались, после небольшого конфуза с Занозой.

Вообще-то Снегирь не хотел его отпускать одного, но Грубер настоял, мотивируя это тем, что девушка неважно выглядела, тащить ее не проверив здание, было не слишком умно, а оставлять одну – опасно. В итоге Снегирь, скрипя зубами, признал правоту Грубера и остался караулить напарницу, предоставив Груберу снова побывать на выставке в одиночестве.