Это заверение, к моему изумлению, быстро убедило меня в искренности её слов.
– Хорошо, – ответила я, – Я согласна на стоимость. Половину отдам вам перед выходом, половину – на месте.
– Справедливо. Договорились. Я, как вы уже поняли, Линда, – сказала она, протянув мне руку.
– Изабелла, – в свою очередь представилась я, пожав протянутую мне ладонь.
– Помимо цены, я выставлю вам ещё несколько условий нашего похода. Вы должны будете согласиться со всеми, иначе я отзову предложение. Все условия, кроме одного, разумны и нужны для того, чтобы обеспечить вашу безопасность.
– Если так, то я с радостью на них соглашусь. Но что же это за одно таинственное условие? – спросила я, позволив себе лёгкую улыбку – меня преследовало абсурдное ощущение, что мы уже успели подружиться; дело, скорее всего, было в том, что она мне действительно понравилась, несмотря на все свои странности.
– Мы будем непрерывно находиться в компании друг друга несколько часов. Я ненавижу жеманство. Либо мы с вами переходим на ты, либо… – она прервалась, так как хозяйка, со словами «приятного аппетита, милые барышни», поставила на наш стол две порции сытного ужина такого размера, с каким я бы не справилась, даже будучи необыкновенно голодной.
– Либо? – спросила я после того, как Линда не продолжила свою речь, а почему-то уставилась на свою порцию еды так, как будто сомневалась, что именно она должна была с ней делать.
– Либо мы переходим на твой родной язык, который лишён этого досадливого расслоения местоимений, – подняв глаза, ответила она на том языке, которому я была научена с рождения; она, к моему удивлению, говорила почти что без акцента.
– Я, конечно же, не против… – удивлённо пробормотала я, поздно подумав о том, что моё удивление могло смотреться неуместно – никто ведь не удивлялся тому, что я знала их язык, – Озвучь, пожалуйста, другие условия.
– Хорошо. Слушай внимательно. Во-первых, хорошо поешь, – Линда кивнула на мой недавно принесённый горячий и сытный ужин, – Во-вторых, закажи себе котомку с провизией в дорогу. Не думай, что плотно поев сейчас, ты избавишь себя от необходимости есть в пути. Не избавишь: в лесу не прямые дороги и тебе понадобится много усилий, чтобы идти по петляющей тропе. К тому же там холодно. Поэтому, в-третьих, тепло оденься. Если, выбрав наряд, тебе покажется, что тебе может быть в нём жарко – не будет, поверь мне. В-четвёртых, мы будем делать привал каждый час, даже если тебе будет казаться, что это лишнее. Это не лишнее, поверь мне на́ слово. Пятое: ты должна идти только туда, куда иду я и не отходить от меня далеко. Это очень важно. Справишься?
– Конечно, – ответила я, чуть вздёрнув подбородок в жесте задетой гордости: по её мнению, мне не хватило бы ума соблюсти эти простые инструкции?
– Мне не кажется, что тебе не хватит ума соблюсти все эти пункты. Я просто заручаюсь твоим открытым согласием.
Тут, читатель, настал один из тех очень редких моментов моей жизни, когда я забывала всё воспитание, так прилежно привитое мне родителями и гувернантками.
– Ты читаешь мои мысли? – воскликнула я, подавшись вперёд и так исказив лицо от своего безмерного удивления, что, как мне показалось, исполни я этот номер перед театральной комиссией, меня бы тут же приняли в труппу.
– Я не читаю мысли, – уверенно сказала моя собеседница, направив на меня свой холодный взгляд, – Я отлично читаю лица.
Мы так и застыли в этой красивой безмолвной сцене: она – чуть откинувшись назад и плашмя положив одну из ладоней на стол, я – наклонившись вперёд и смотря на неё широко распахнутыми от изумления глазами. Неожиданно я подумала, что я тоже была не так уж и плоха в считывании людей: её реакция показалась мне немного обиженной – как будто в то время, как я негодовала от того, что она усомнилась в моей способной выполнить простой список предписаний, она была возмущена тем, что я сочла её неспособной считать простейший жест слегка оскорблённого достоинства. Эта обида впервые сделала её похожей на живого человека – до этого мгновения она казалась мне выросшим в глуши отшельником, которому в некой воображаемой школе рассказали, как ведут себя люди, но не показали, как именно они это делают. Эта ассоциация показалась мне весьма забавной.
– Я сказала что-то смешное? – не меняя ни позы, ни взгляда, спросила Линда, посмотрев на мою расцветшую улыбку.
Я рассмеялась. У меня никогда не было близких подруг, и я вдруг подумала, что мы с ней могли бы неплохо сойтись.
– Извини, пожалуйста, за мою реакцию, – ответила я, сев прямо и продолжив улыбаться, – И извини за комментарий, который я собираюсь дать, но я никогда не видела таких манер, как у тебя. Точнее, не манер, а взглядов и интонаций. Они выглядят так, как будто ты не привыкла много разговаривать с людьми. И извини, если мой смех тебя задел. Я не имела намерения уязвить тебя.
Судя по её смягчившемуся взгляду, моё объяснение показалось ей не только удовлетворительным, но и забавным.
– Да, я и правда нечасто разговариваю с другими, – ответила она, снова отведя от меня взгляд так, будто его предыдущая упрямая направленность в мою сторону отняла у неё много энергии.
Сквозящая через её образ непривычка к разговорам, которая для меня, как для её собеседника, выливалась в отсутствие той вовлечённости и поддержки, выражаемой взглядами, мимикой, позой, жестами и интонациями, которую мы все, как я только что поняла, всегда принимаем за должное, действительно делала её необычной, и заставляла меня думать о том, что она, возможно, была по своей натуре робким человеком; но нет: присмотревшись внимательнее, я увидела, что, как она и сказала, это было всего лишь следствием непривычки – уж чего-чего, а робости в ней не было.
– И в-шестых, – вдруг сказала она, – Мы не пойдём вот с этим, – она кивнула на мой чемодан.
– Ты предлагаешь мне оставить все мои вещи? Это будет неудобно. Я не могу появиться на приёме у бабушки в пыльном дорожном платье.
– Нет, я не предлагаю тебе оставить тут свои вещи. Купи у хозяйки пару тряпичных рюкзаков, а чемодан оставь здесь, чтобы потом вернуться сюда; или обменяй рюкзаки на него – если он тебе не настолько дорог, чтобы возвращаться за ним. Сложи в рюкзаки свои вещи. Один их них понесёшь ты, другой – я: так будет лучше всего для нашей скорости. В мой можешь положить чуть больше: я уверена, что у меня больше выносливости, чем у тебя. Я не хочу тебя обидеть, если что: просто мой образ жизни научил меня ходить даже по нехоженым лесам. Так что я уверена, что я более выносливая, чем ты.
– Я не обижаюсь, – ответила я, хотя это была неправда: меня немного задело это замечание – я выросла за городом, немало ездила верхом и считала себя стойким человеком.
– Допустим, – усмехнулась она, вызвав на моём лице невольную улыбку, – Настоятельно советую тебе сделать так: хорошо поужинай, закажи у хозяйки провизию в дорогу, сними комнату и, разобравшись с вещами, тут же иди спать. Короткий сон должен тебя взбодрить. Я буду ждать тебя в одиннадцать часов вечера у входа в таверну. Договорились?
– Да, спасибо. Договорились, – кивнула я, и Линда, не удостоив меня прощанием (я и не надеялась на него: она выглядела не очень прилежной ученицей на тех уроках человеческого поведения, которые, как я представляла, она посещала в своей выдуманной школе), быстро встала и ушла, так ни разу и не прикоснувшись к заказанному ей ужину.
Я не расстроилась из-за того, что мне придётся за него платить: я просто-напросто попрошу использовать его, как часть моей провизии навынос.
Сделав всё так, как мне и посоветовала моя новая знакомая, я устроилась в своей небольшой дощатой комнате, единственным украшением которой было старое выцветшее настенное панно, изображавшее ночной лес, кишащий сверчками и летучими мышами. Заранее тепло одевшись, я легла на кровать и, не укрываясь одеялом, быстро уснула.
Мне показалось, что стук, разбудивший меня, раздался через одну секунду после моего засыпания. Я попросила мальчика-слугу, чтобы он постучал в мою дверь без пятнадцати одиннадцать. Встав с кровати, я приоткрыла дверь, поблагодарила мальчика, дав ему несколько монет, и, совершив последние действия, необходимые мне для того, чтобы быть полностью готовой для ночного путешествия, взяла в руки по рюкзаку и осторожно спустилась на первый этаж, а затем – на улицу.
