— Валя, я работаю в техникуме и не могу ему помочь, ты же знаешь это! Вот моя жена, — я скосил глаза в сторону Светланы, ища у нее помощи, — она работает в той же отрасли, в которой работал Виктор, наверное, имеет связи, может что-то и подыщет ему. Ну, пока! Нам нужно торопиться.

Но мы уехать так сразу не смогли. Валентина рассказала нам о причине увольнения Виктора. На заводе было плохо: зарплата стала мизерной, ее постоянно задерживали, порой не выдавали месяцами. Мой друг, да ни он один, так многие делали — стал таскать с завода, что можно и продавать тут же у проходной.

В сквере у них образовался произвольный рынок. Чего там только не было: электрики несли лампочки, патроны, розетки, вилки, провода и другую всячину; водопроводчики и сантехники выставляли краны, патрубки, прокладки, а мой товарищ не мелочился — вытащил на продажу сварочный аппарат. Он никогда вором не был — деньги были нужны. Его кормили обещаниями, что вот-вот дадут зарплату, не дали. Он мне после, когда мы встретились, так и сказал:

— Ну, сколько можно терпеть? Руководство виновато! Не мы исполнители должны заботиться о работе — они. Наше дело выполнять эту самую работу. Андрей, ты знаешь, что они говорят, ни за что не догадаешься… Потерпите немного! Вот, что они нам советуют. Пусть бы сами терпели. Ты бы видел, какие они заимели себе машины. С твоей машиной — «копейкой», которой уже, наверное, лет пятнадцать — не сравнить. У них шестисотые «Мерседесы», вот!

Отец нас встретил на крыльце и сразу же повел в дом. Николай Валентович о деле не говорил ни слова, молчал. Внука он отправил к бабушке — Любови Ивановне, а меня и Светлану Филипповну пригласил к себе в кабинет.

— Проходите, — сказал он, открывая перед нами двери, — здесь нам никто не помешает.

Николай Валентович не стал садиться в свое кресло, а завалился на диван. Рядом с ним устроилась моя жена, а мне пришлось сесть в кресло за массивный дубовый стол, хотя я и не хотел.

Отец выглядел усталым и очень постаревшим. Он раньше умел скрывать свой возраст. Наверное, время уже настало такое, когда это сделать невозможно. Или же он не стремился — того требовал предстоящий разговор.

— Я предлагаю вам развестись! — выпалил вдруг Николай Валентович и, не давая нам сказать, изложил свои мысли.

И я, и Светлана Филипповна молчали. То у нас было много всяких слов, а тут вдруг ни одного. Молчание длилось вечность. Не выдержал сам же Николай Валентович:

— Ну, вы что? Светлана? Андрей? Вы как жили, так и будете жить вместе. Ничего в вашей жизни не изменится.

У нас ситуация была не лучше, чем у моего друга Виктора Преснова. Его, заставив воровать, уволили с завода, хотя понимали, из-за чего он пошел на преступление, но не пожалели. И здесь отец не жалел ситуация того требовала. Еще не было приватизации жилья. Нам бы немного подождать, но ждать было невозможно. Это был самый лучший вариант. Отец так и сказал:

— Я ничего иного придумать не могу. Страна разваливается. Инга уехала, но она приедет. Я это знаю. Да и вы знаете. Я должен ей помочь. — Он помолчал, поерзал на диване и сказал: — Мы должны ей помочь.

— А что скажет Филипп Григорьевич? — спросил я у отца. — Ты подумал?

— Да, я подумал. Я с ним разговаривал. Он выразился прямо: «Светлана, уже ученая. До каких пор ей быть папенькиной дочкой — пусть решает сама!».

У него самого трудное положение. Он не знает, что делать. Я его подталкивал. Но Филипп Григорьевич не решителен или же очень любит Марию Федоровну не может сделать шаг.

— Не только Марию Федоровну! — сказал я и посмотрел на Светлану.

За дверями вдруг неожиданно раздался громкий смех Максима. Даже толстые дубовые двери не смогли удержать его и пропустили. Смех больно резанул по ушам и заставил задуматься. Если честно, запись в паспорте ничего не решала. Родители Светланы Филипповны, она мне однажды сказала — Филипп Григорьевич и Мария Федоровна долгое время жили без штампа в документе, то есть фактически не были расписаны. И ничего страшного.

Николай Валентович торопить нас не стал. Дал нам время подумать. Мы должны были развестись в течение месяца. Для этого нужно было придумать причину.

На слова отца по поводу причины моя супруга решительно сказала:

— Причина есть. Мы тут встретились с моей подругой Валентиной. Вот она и причина. Пусть будет нашей разлучницей!

— Ерунда, какая-то! — буркнул я в ответ. — Причина должна быть серьезнее.

— Ну, серьезнее не придумаешь! — снова сказала Светлана Филипповна. — Отец поднялся с дивана. За ним поднялась моя супруга, затем я.

Слова жены меня несколько выбили из колеи. Я не думал, что она ухватиться за свою подругу. Светлана Филипповна порой бывала бесцеремонна, я ее жалел и не мог ей все сказать, что думал о ней, боясь причинить боль, она же, что думала, то и говорила.

Предложение отца нас взвинтило и заставило как-то иначе и меня и Светлану взглянуть на наш брак. Мы стали выискивать причины для развода. Не я — Светлана Филипповна вдруг напомнила мне, что я уже давно не ревновал ее к Анатолию Никитичу.

Я был проще, мне недоставало выдумки. Мы бы, наверное, никогда и не развелись, если бы не моя супруга. Светлана Филипповна вскользь информировала о разводе своего руководителя, не сообщив ему причину, и он, хотя и без того часто звонил к нам домой, тут просто обнаглел и не пропускал ни одного вечера. Максим, подняв телефонную трубку, бежал через всю квартиру мимо меня и кричал: «Мама, мама тебя к телефону дядя Толя». Не знаю, что такое сказала Светлана, Валентине, но ее подруга, выпятив свою большую красивую грудь вдруг ни с того, ни с сего снова набросилась на меня. Наши пути не пересекались: я работал в техникуме, который вдруг отчего-то переименовали в колледж, а она на заводе — встретиться нам было сложно, а тут она чуть ли не каждый день стала мне попадаться на пути.

«Андрей, привет!» — слышал я ее звонкий голос. А однажды Валентина залезла ко мне в машину, прижала грудью и принялась просить меня о помощи.

— Андрей, ты же друг Виктору, помоги ему. Он никак не может устроиться на работу.

Отчего раньше работы было много, а теперь нигде не берут — все остановилось. Только в Москве можно что-то найти. Михаил тот молодец! Он сам бросил завод. «А что мне за него держаться?» — сказал он и пристроился в столице. Он ни капли в рот не берет, а мой, денег ни копейки, а каждый день пьяный! Я, ведь еще молодая, но скоро охладею, замерзну! — Валентина прижалась ко мне, и я задрожал, мелкой предательской дрожью. Она, недолго думая, обняла меня и набросилась с поцелуями. Я, как мог, уклонялся. Но Валентина — женщина была сильная и еще страстная. Мне трудно было противостоять, хорошо, что это происходило в машине, и рядом было полно народа. Едва освободился мой рот, я сказал:

— Валя, постыдись! Мы же не одни! Вон уже в окна заглядывают, ты, что это вытворяешь?

Мы долго приходили в себя. Я рад был тому, что подруга моей жены успокоилась и уже не пыталась меня зажать. Перед тем как выбраться из машины она сказала мне на дорожку:

— Ну, раз поцеловались, вот делов! Твоя Светлана, наверное, со своим руководителем вовсю зажимается и не стесняется.

Я не успел ничего ответить ей. Валентина тут же выскочила из машины, хлопнула дверью и быстро пошла по улице.

Причиной нашего развода явилась так называемая супружеская неверность. С суда я ушел возбужденным оттого, что не знал, Светлана Филипповна виновата или нет. Анатолий Никитич причем или же все это враки. Порой ее поведение позволяло мне сомневаться в честности жены. Она, подобного рода претензии, могла предъявит и мне. Кто-то меня из доброжелателей — свидетелей не раз видел вместе с Валентиной. А это для суда что-то да значило. Было мгновение, и нам чуть было не дали испытательный срок, чтобы мы попытались успокоиться и помириться, но Светлана Филипповна напряглась и выдала:

— Я, люблю Анатолия Никитича. Я, не желаю жить с человеком, который меня обманывает и с кем, с подругой — моей лучшей подругой! — Нет, Валентина не была ее лучшей подругой. Я сразу же успокоился и не поверил словам жены — Анатолий Никитич тут же отошел на второй план. Я Светлану Филипповну уже не ревновал.