Однажды я, забрав сына, подрулил к дому и остановился под нависшими ветвями каштана. Он тут же осыпал автомобиль почерневшими от первых морозов листьями.

Мы выбрались с Максимкой из автомобиля и отправились в дом. На пороге я вдруг неожиданно столкнулся со сводной сестрой. Ее было трудно узнать. Черные глаза Инги были еще чернее. Она приехала вместе с маленьким сыном. Родила все-таки, подумал я. Родила, не смотря на трудное время. Захлебываясь от избытка слов, Инга принялась мне объяснять свое положение:

— Андрей, я не могу там жить, не могу! Мой дом уже не мой. Люди обезумили. Друзья, даже родственники, в прошлом добрейшие люди теперь готовы перегрызть друг другу глотки. Меня не может защитить даже муж. Он мне стал чужим. Мы днями спорим о том, чья раса главнее, его или же моя. Там я русская, а значит враг, хотя какая я русская? Вот ты, русский.

— По паспорту — да, по матери тоже, но по отцу — трудно сказать. Он, конечно, больше русский, чем… — и я задумался. Наш отец родился в месте смешения народов. В селе, где он жил было много русских, но хватало и украинцев, и белорусов. Были татары, евреи, грузины, молдаване и еще, я не знаю кто. Прадед был заядлым картежником, хотел назвать сына Валетом — причины такого обстоятельства мой отец не знал. И часто недоуменно говорил: «почему не назвал королем». Наверное, валет приносил ему удачу, выигрыш, поэтому. Поп не возражал, однако записал в метриках — Валент. После слезно клялся, что вышла ошибочка.

Валент жил вдали от родины. Он был отменным печником — клал печи. Печи его никогда не дымили и были долговечны. Жена у Валента была — молдаванка. Однажды она родила мальчика — моего отца и умерла. Его вырастила русская женщина. Этого оказалось достаточно. Я ни раз замечал, что в обществе русских людей, дети с ярко выраженными внешними чертами другой национальности с годами менялись и были неотделимы не только внутренне, но и внешне от живущего рядом народа. Что выдавало отца, так это смуглый цвет кожи, который он приобрел, живя на юге, но за то он там стал интернационалистом и до конца своей жизни придерживался принципов равенства людей. Николай Валентович не любил копаться в родословной. Наверное, поэтому и ничего не рассказывал мне о своих родных.

Инга первый человек, который заставил отца задуматься. Он не сразу нашел выход. Я, не знаю, что Николай Валентович сказал, когда Инга предстала у него перед глазами, не присутствовал. Уже значительно позже я услышал:

— Дочь, живи у нас! Дом большой места хватит, — и он посмотрел на жену. Любовь Ивановна возражать не стала. Моя комната была отдана в распоряжение моей сестре и ее сына.

Инга прожила у нас в городке несколько месяцев. Я за это время узнал ее ближе. Мне было интересно с ней общаться. Еще я пытался найти сходство, сравнивая ее, и отца. Мне приходили на память слова Николая Валентовича: «А глаза, глаза у нее — мои!»

Порой я видел это сходство, порой ничего не находил и недоуменно качал головой, высказывая свои соображения матери.

Несколько месяцев, которые Инга вместе со своим сыном, прожила в доме отца и моей матери Любовь Ивановны, подтолкнули Николая Валентовича, и он начал действовать — выбивать квартиру в Москве. Он давно имел на нее право. Сейчас она была просто необходима.

— Андрей, как ты думаешь, что, если я возьму квартиру и поселю в ней твою сводную сестру?

— Это будет просто отлично! — сказал я, и отец, загоревшись, принялся действовать. Мне трудно понять, как он сумел все провернуть. Он прописал Ингу и ее сына в своем доме. Затем дом отец оформил как дачу. Николай Валентович не был бы Николаем Валентовичем если бы у него ничего не получилось. Ему помогло обаяние — это значит, ему помогли женщины. Они всегда рядом возле нас мужчин. Женщины не могли оставить своего любимца в беде и не оставили. Чуть более года потребовалось отцу, чтобы получить на жилье ордер.

У нас в городке, глядя на отца, только удивлялись такому стечению дел. Мой тесть еще раз сказал:

— Николай Валентович горы свернет. Я другого такого человека не встречал. У меня нет слов!

Моя сестра не сразу заняла квартиру в Москве. Ее муж прислал слезное письмо и стал просить Ингу приехать. Он винил себя и всеобщее помешательство, которое обуяло всеми людьми страны Советов. Однако я, прочитав его письмо, отчего то ему не поверил и сказал сестре, стоящей уже с чемоданами наготове:

— Инга, ты ему зря веришь! Я согласен, он так и думает, как написал, но он не крепок, он может изменить свое мнение. Толпа напрет на него, и он снова будет не твоим. — Еще, я чтобы ее поддержать добавил:

— Ты там, далеко, не забывай, каким был долгим для тебя путь к отцу, сколько прошло лет, прежде чем ты смогла сказать: «Здравствуй папа!» Мы всегда будем тебе рады! Приезжай!

Инга обняла меня крепко-крепко, и несколько подумав, притянула к себе и поцеловала. Возможно, она думала, что прощается навсегда. Я так ни считал и поэтому расстался с ней просто без слез.

Моя жена не смогла проститься с Ингой. Она задержалась на работе. Ждать ее было опасно: мы могли опоздать к поезду. Это еще был один симптом того, что моя сводная сестра должна была вернуться. Изменений к лучшему, тех на которые она надеялась, ожидать не следовало.

Наш отец был печален. Он не хотел отпускать дочь, мою сводную сестру даже после того, когда ее вещи были занесены в вагон, уложены, просил остаться. Но она рвалась на родину. Родина ее была там — далеко на юге на территории другого государства — чужого государства.

20

Николай Валентович запутался с квартирами. Вначале все шло хорошо, как надо, но после у него случайно появился завистник из администрации нашего городка, выбранный жителями. Уже практиковались, так называемое свободное волеизъявление народа — выборы и этот тип имел все черты свободного человека, то есть такого, который был готов сделать плохо, тому от кого его судьба не зависела.

Однако мой отец не долго ходил с грустным видом. Он был находчив и быстро нашел выход. Правда, для этого ему понадобился я. И не только я, моя жена Светлана Филипповна с сыном.

Положение с квартирами было осложнено тем, что дом в городке никак не подходил под дачу, как был освидетельствован благодаря напористости Николая Валентовича. Новый глава городка напирал и требовал пересмотра дела.

— Все, пропала квартира в Москве! — сказал однажды отец, — пропала, если я, что-либо не сделаю такое… — и он многозначительно крутанул головой.

— Я, должен ее получить! — выдохнул он. — Должен.

Наверное, неделю размышлял Николай Валентович, просчитывая в уме все варианты. Ничего лучшего он придумать не мог, как позвонить мне — сыну и попросить помощи:

— Андрей, приезжай вместе со своей семьей я хочу с вами поговорить! Я, завтра вечером, жду вас. Вот так! — сказал Николай Валентович.

— А мать знает, что ты задумал? — спросил я.

— Знает! — ответил голос в трубке.

Я понадеялся на Любовь Ивановну. Она всегда хотела, чтобы я не был похожим на отца. Отличался от него, нет не лицом — поступками. Любовь Ивановна не могла разрешить Николаю Валентовичу экспериментировать со мной и со Светланой Филипповной. У нас ведь был ребенок — их внук — Максимка. Любовь Ивановна дала Филиппу Григорьевичу слово приглядывать за его дочерью. Она уже не была рядом, но соглашение оставалось в силе.

Наступил день, и я вместе с семьей забравшись в «Жигуленок» отправился навстречу с отцом. По дороге мы заехали в магазин — хотели купить хлеб — дома не было ни крошки, однако не смогли, нам повстречалась Валентина. Она отвлекла нас:

— Мы теперь живем отдельно от родителей, подфартило, — сказала женщина, — купили дом, да и еще, — вывалила она вдруг, взяв меня за пуговицу пиджака, игнорируя стоящую рядом Светлану: «Виктора уволили с завода, и он не может найти себе работу. Не знаю, что и делать. Андрей, помоги ему!». — Я, находясь рядом, ощутил странную дрожь в теле. Еле себя успокоил и тут же поспешил ретироваться.