– Все это продлится недолго, – произнесла она, выпуская изо рта дым.

Затем повитуха потянулась через стол, собрала карты в общую колоду и завершила свою мысль:

– Тебе не придется наблюдать за мучениями своего сына.

Что же касается второй из проблем Марицы, которая касалась Шандора Ковача-старшего, то у тетушки Жужи имелась прекрасная идея и на этот счет. Марица уже давно уяснила для себя, что у повитухи всегда было наготове решение для любой проблемы.

Летние урожаи принесли деревне неплохую прибыль. Арбузов и картофеля было в изобилии, а к концу сентября начали жать пшеницу, которая тоже хорошо уродилась. Однажды в конце сентября деревню вдруг поразила новость о том, что Шандор Ковач-старший умер. Его смерть потрясла весь Надьрев. Шандору-старшему было всего сорок четыре года, и все лето он усердно работал в поле. Для деревенских стало полной неожиданностью то, что такой привычный к физическому труду человек мог внезапно скончаться.

Если бы Марица проявила толику мужества или же, по крайней мере, хотя бы любопытство, то она бы пошла в сельскую ратушу, чтобы взглянуть на реестр смертей. В таком случае она могла бы прочитать, что было указано в качестве причины смерти ее бывшего мужа. На этот раз тетушка Жужи велела звонарю в этой строчке написать «апоплексический удар».

Шандор-старший не хотел иметь ничего общего с Марицей с тех пор, как она вернулась, но Марица тем не менее чувствовала присутствие своего бывшего мужа везде, куда бы она ни пошла. Ей казалось, что его тень маячила в каждом проходе магазина, за каждым углом, за каждым поворотом дороги. Он был подобен тяжелому туману, который постоянно пытался окутать ее, и с его смертью этот туман рассеялся. Теперь Марица ясно видела, что ей следовало делать дальше.

Она не смогла заставить себя принять решение тетушки Жужи относительно ее бедного сына, но она тем не менее придумала способ, как вычеркнуть его из своей жизни в Надьреве. Теперь, когда Шандор-старший не мешал ей, она, не теряя времени, приступила к реализации своих планов. У нее все еще оставались полезные связи в Будапеште, и через них она смогла устроить там Шандора-младшего на работу в управление городского транспорта.

Вот теперь ей наконец-то ничто не мешало начать жизнь с чистого листа.

Данош уже несколько недель жил на своем участке, и осенние ночи теперь стали холодными. Бо́льшую часть лета он спал под открытым небом, лежа на своей циновке под ярким светом звезд. Он проводил так ночь за ночью. Готовясь вечером улечься спать, он то мурлыкал себе под нос какую-либо мелодию, то пел в полный голос, и тогда его голос разносился по Венгерской равнине, как птичье пение.

Последние несколько ночей он из-за наступившей прохлады спал в своей соломенной хибарке, которую было бы справедливей назвать шалашом. Она была не выше конических стогов сена, разбросанных по полям. Даношу приходилось пригибаться, чтобы попасть в нее, поэтому, если погода позволяла это, он предпочитал спать снаружи.

Чтобы согреться, Данош перед сном всегда выпивал немного спиртного. Вот и сейчас, накинув на себя овчинную шубу в качестве одеяла, он поднял с циновки свою фляжку ромбовидной формы, подаренную ему много лет назад, поднес ее к губам и сделал большой глоток. Он почувствовал, как спиртное потекло по горлу, согревая его.

Данош мучительно обдумывал, что ему делать. У него не шло из головы, какие недобрые взгляды последнее время стала бросать на него повитуха.

За девять лет, прошедших с тех пор, как он стал жить под одной крышей с тетушкой Жужи, он узнал свою тещу настолько хорошо, насколько может пленник узнать своего похитителя. Данош наблюдал, как она поутру выбиралась из дома со своими неизменными корзинами, а затем возвращалась с ними, полными разных даров и поборов, как после полудня она снова выбредала наружу, чтобы перекусить в корчме семейства Цер. Он видел, как она относилась к его маленьким сыну и дочери, как внимательно следила за тем, чтобы они хорошо ели, как каждый день отправляла их в школу, а после школы гуляла с ними по своему саду, рассказывая им о растениях и предостерегая их от ядовитых ягод и цветов. Она была с ними так же нежна, заботлива и внимательна, как его собственная бабушка была нежна, заботлива и внимательна с ним, Даношем.

И все же опыт, накопленный Даношем от совместной жизни с повитухой, смог прояснить ему, какую опасную паутину она умела плести, какие коварные силки могла расставлять. Он понял, что то зелье, которое она варила на своей кухне, не всегда предназначалось для исцеления. А не так давно он случайно подслушал приглушенный ночной разговор повитухи с его женой и ее братьями. Это был разговор, не предназначенный для его ушей.

Поэтому однажды Данош не стал возвращаться вместе с остальными крестьянами в деревню, а просто остался на своем участке. Многие холостяки целыми неделями жили летом в поле на открытом воздухе, и он порой поступал точно так же, когда он был холост. Правда, сейчас он пошел на этот шаг по совершенно другим причинам, нежели в те времена.

Данош понимал, что не может бесконечно жить на своем участке. С приближением зимы ему придется вернуться в деревню. Последние несколько ночей он провел, прикидывая, где теперь будет жить. В конце концов он решил, что сможет устроиться в небольшом помещении в тыльной части своей цирюльни. Он совершенно точно знал, что больше никогда не сможет вернуться на Сиротскую улицу в дом номер один. Как и его тесть много лет назад, Данош понял, что ему не остается ничего иного, кроме как спасаться бегством.

Носовой платок тетушки Жужи был мокрым. Повитуха, замочив его в приготовленном ею «марсельском уксусе»[9], теперь прижимала его ко рту и носу, чтобы защититься от болезни, которая валила окружающих с ног. Повитуха такого еще никогда не видела в своей жизни. Ее выпуклые, словно у ящерицы, глаза, выглядывавшие поверх платка, слезились и горели от насыщенных паров эфирных масел. Тем не менее ее обоняние травника могло безошибочно определить те травы, которые она намешала в свою смесь, а также вино, которое она добавила для дополнительного эффекта.

Это было просто поразительно, насколько быстро распространялся вирус и какой большой ущерб он наносил. Страна отправила на поля сражений три с половиной миллиона человек, и теперь, приближаясь к концу войны, насчитывала два миллиона жертв[10]. Однако новая болезнь, которую прозвали «испанкой», была не менее жестоким оружием. Она была похожа на выпущенного на волю невидимого зверя, который проявлял особый аппетит к молодежи. Повитуха не могла этого не заметить.

Мокрый носовой платок был ужасно холодным. Держать его рукой, которая страдала от артрита, было просто мучительно, и все же тетушка Жужи заставляла себя делать это. Она наклонилась, чтобы поднять с пола одеяло, и ее ладанка, всегда висевшая на шнурке у нее на шее, стала раскачиваться перед ее лицом. Повитуха была уверена, что амулеты в маленьком кожаном мешочке так же оберегают ее благополучие, как и «марсельский уксус». Кроме того, она объясняла свое относительно хорошее здоровье (несмотря на смертельный грипп, косивший всех вокруг) действием тех обрядов, которые она совершала у себя в доме. У нее не было сомнений, что они защищали ее. Тетушка Жужи часто думала, что, если бы гадзо, белые люди, уважали цыганскую магию, они не были бы такими слабыми телом.