Ранее в этот день, когда Лайош был чуть менее пьян, ему достало сообразительности вызвать повитуху, чтобы она приняла роды у его жены. Тетушка Жужи жила недалеко от дома Анны Цер, чуть дальше по Сиротской улице, в доме номер 1.

Дом повитухи был одним из самых красивых в Надьреве. Он располагался на обширном участке. Высокий деревянный забор практически скрывал сад, которым тетушка Жужи очень дорожила, от посторонних глаз. Весной и летом она заботливо ухаживала за великолепными цветами, которые покрывали двор перед домом, словно лоскутное одеяло.

В специальной яме во дворе тетушка Жужи обычно, независимо от погоды, разводила небольшой костер. Ее любимой старой собаке нравилось устраиваться на ночь на месте кострища.

Тетушка Жужи прожила здесь уже более пятнадцати лет. Сельский совет предоставил ей этот дом, когда ее официально назначили деревенской повитухой. Она получала за это вполне приличное жалование, однако наряду с этим привыкла требовать отдельную плату со своих клиентов. По договоренности с сельским советом тетушке Жужи запрещалось брать деньги у бедняков, однако она всегда находила способ получить вознаграждение за свои услуги.

Круг ее обязанностей был достаточно широк, поскольку фактически она выполняла также работу сельского врача. Официальный врач жил в Цибахазе, поселке в восьми километрах от Надьрева, и поездка оттуда занимала по разбитой колее полтора часа. У старого доктора Цегеди в Надьреве был обустроен медицинский кабинет, и доктор приезжал в деревеньку каждый вторник, если только дорога не была размыта или занесена сугробами, а такая неприятность могла продолжаться в течение полугода. В результате жители Надьрева привыкли полагаться лишь на помощь тетушки Жужи.

В кладовке рядом с кухней у нее располагался запас стеклянных флаконов, заполненных снадобьем собственного приготовления, в другом месте втайне от всех у нее хранился запас зелья посолидней.

Тетушка Жужи регулярно готовила новые порции своего снадобья. Она наливала кварту дистиллированного уксуса в керамическую кастрюлю и нагревала ее на плите или над костром у себя во дворе. Она постепенно убавляла огонь и, как только уксус достаточно нагревался, бросала в него несколько шестиугольных листов липкой бумаги для ловли мух, которую закупала целыми пачками в сельском магазине Фельдмайера на улице Арпада. Магазин находился недалеко от корчмы при доме Анны Цер.

Уксус на огне медленно выпаривался. Это был кропотливый процесс, который занимал несколько часов, но по его окончании тетушка Жужи получала желаемый результат: на дне кастрюли оставался концентрированный раствор «белого мышьяка», который повитуха осторожно разливала по флаконам. Из-за экстракта клея в липкой бумаге жидкость имела молочный цвет, но сам яд был без цвета и запаха, поэтому обнаружить его было практически невозможно. Тетушке Жужи нравилось похваляться, что «даже сотня врачей не смогла бы найти» следов ее смертоносной настойки в телах жителей деревни, ставших жертвами повитухи.

Анна снова приподнялась на мешковине и присела на корточки. Ее колени болели от напряжения, ее тощие ноги дрожали от усталости. Струйка пота побежала по ее спине, еще одна струйка проделала извилистую дорожку между двумя маленькими грудями.

Прошло больше часа с тех пор, как Лайош ворвался в дом. Резкий запах застарелой мочи, перемешавшись с отвратительным запахом из его рта, продолжал еще некоторое время стоять в воздухе, удушая Анну даже после его ухода. Только когда этот запах исчез, она смогла расслабиться.

Наступила еще одна схватка. Анна набрала полную грудь воздуха и принялась что было сил тужиться. Она стиснула зубы в напряжении настолько сильно, что почувствовала, как острая боль пронзила также и ее челюсть. Глаза Анны переполнились слезами. Она не смогла сдержаться и издала то ли стон, то ли крик, который, стремительно нарастая, ей самой показался совершенно безобразным.

Тетушка Жужи стояла перед Анной на коленях. Она подвернула свое платье, и ее оголившиеся колени вжались в земляной пол. Опершись руками о землю, она чувствовала, как та холодит ее горячие ладони. День уже клонился к закату, и в комнате стало сумрачно. Тетушка Жужи придвинула к себе лампу, достала из кармана фартука зеркальце и опустила его к самому полу. Сама она также пригнулась к земле. В зеркальце повитуха уже смогла увидеть макушку ребенка, который лежал на боку. Лоснящиеся пучки его спутанных каштановых волос были все в завитушках.

Повитуха знала, что ждать теперь осталось совсем недолго.

Анна сделала еще один глубокий вдох и вновь с громким стоном изо всех сил стала тужиться. Тетушка Жужи в свое зеркальце увидела, как головка младенца пропала, а затем снова появилась, открывшись на этот раз уже гораздо больше, чем раньше.

Еще один полустон-полукрик, еще одно бесконечно долгое усилие – и появилась вся головка младенца. Его влажные взъерошенные волосы обрамляли края крошечных ушек.

Младенец медленно повернул голову влево, затем все его тельце повторило то же движение. Теперь ребенок лежал на другом боку.

Еще одно усилие Анны – и на свет появились плечики ребенка. Тетушка Жужи наклонилась так близко, как только могла, и вытянула руки ладонями вверх.

Анна коротко передохнула, тяжело дыша. Она жадно глотала воздух, словно пытаясь напиться им. Затем она издала истошный крик и, потужившись, сделала еще одно завершающее усилие. Ребенок полностью выскользнул наружу, словно змея из своей кожи, и оказался в руках у повитухи. Маленькая комната наполнилась мускусным запахом новорожденного.

Тетушка Жужи одной рукой нежно сжимала ребенку живот, другой рукой она осторожно погладила ему спинку, чтобы он начал дышать. Крошечный глоток деревенского воздуха наполнил младенцу легкие, и тот начал мяукать.

Тетушка Жужи положила малышку Анне на живот, где та сразу же принялась извиваться, прижимаясь к материнской груди. Она раскрыла свои розовые губки в виде крошечной буквы «о», предвкушая материнское молоко из соска. Анна обхватила свою малышку, придвигая ее поближе к соску. Та тесно прижалась к груди, и Анна смогла различить ямочки на ее миниатюрных щечках, когда та попыталась получить молоко. Когда за этим усилием ничего не последовало, малышка стала делать сосательные движения все активнее и активнее. Она наморщила свой крошечный лобик, и пучок мелких морщинок превратился в маленькие складочки решимости. Когда малышке стало ясно, что ее ожидания не оправдываются, что молока в материнской груди нет, она оторвалась от Анны и принялась издавать сердитые крики голода и презрения.

Анна уже не первый раз подводила своих детей с материнским молоком. Если бы она жила в административном центре Сольнок, она могла бы достать молоко на бесплатном рынке для кормящих матерей, но в Надьреве такого рынка не было. Анна искренне надеялась, что на этот раз все сложится по-другому. Она с нетерпением ждала, когда ее груди наполнятся молоком. Когда этого не произошло, она ощутила страх. Она посмотрела на своего ребенка, который был от напряжения весь красным, как вишня, и буквально дрожал от негодования.

Отчетливо и бесстрастно прозвучали слова повитухи:

– Ты хочешь, чтобы я поступила с ребенком так, как с ним следует поступить?

Сиротская улица была окружена лесом, где по вечерам можно было услышать вой камышовых волков и трели соловьев, которые разносились по тихим переулкам Надьрева. В этот вечер здесь веял легкий ветерок. На небе стояла практически полная луна, освещая в темноте путь Петры Джолджарт.

Петра вошла во двор дома, отворив калитку, и, приподняв свое длинное платье, перешагнула через канаву. Целый рой светлячков то вспыхивал, то гас вокруг нее. Воздух был почти неподвижен, и Петра на мгновение остановилась, чтобы прислушаться. Даже находясь в отдалении от своего дома, она могла слышать крики мужа. Она потянулась назад через канаву, чтобы закрыть калитку, затем двинулась по пожухлой траве через двор к дому тетушки Жужи.