В 1963 году в Друскининкае в «родительском доме» Чюрлёниса создан его мемориальный музей[8]. Все правильно. Именно – в «родительском доме». Но даже в официальных изданиях можно встретить следующее: «Дом, в котором прошли детство и юность М. К. Чюрлёниса…» А вот это неверно. Поскольку усадьбу с двумя домами на Надозерной улице Чюрлёнисы приобрели в 1896 году, когда Кастукасу был уже 21 год, да и бывал он в Друскениках только наездами.
«Родительский дом» в Друскениках. Рисунок М. К. Чюрлёниса. 1905 (?) г.
В Доме-музее М. К. Чюрлёниса в Друскининкае. Современный вид
До 1896 года Чюрлёнисы жилье снимали. Но вот что интересно (можно сказать – мистическая история!): сразу после переезда в Друскеники они поселились и какое-то недолгое время жили в одном из тех домов, где сейчас музей.
Потом снимали жилье у известного скряги, «достойного пера Мольера» (определение Ядвиги Чюрлёните), хорошо известного всему городу не по фамилии, а по прозвищу, являющемуся точной его характеристикой, – Крисюкас. Вообще-то крыса по-литовски žiurkė, но жители Друскеник в большинстве своем владели русским языком и при желании могли трактовать и «говорящую» фамилию, как им угодно.
Жил Крисюкас на берегу озера Друсконис, при въезде в город со стороны Гродно, на улице, которая так и называлась – Гродненская. В его доме, «скромном, побеленном», и поселились Чюрлёнисы, здесь у Константинаса и Аделе родились шестеро детей – исключение Константинас, Юзе и Ядвига.
«На берегу то ли озера, то ли моря»
У литовской местности Дзукия, где находится Друскининкай, есть еще одно название – Дайнава.
«Дайна» в переводе с литовского – «песня».
Народная песня и фольклор с раннего детства окружали Кастукаса. Аделе знала много народных песен, сказок, легенд – немецких, польских, литовских – и рассказывала их детям, укладывая спать, либо, как говорится, длинными зимними вечерами, когда все дела по дому были ею переделаны.
Старшая сестра Константинаса (отца) «тетя Вакене», традиционно приезжавшая к брату на Пасху из деревни в Друскеники, народных песен знала, возможно, и поболее Аделе. Перед тем как затянуть одну из них, подбивала подпевать племянников – Кастукаса, Марию, Повиласа, Юзе, Стасиса, Пятраса – в зависимости от того, кто ко времени ее визита был к этому уже способен.
Тетя Вакене обратила внимание, что особенно внимательно слушает ее пение Кастукас. Вначале он просто слушал, а когда научился писать, без чьей-либо подсказки стал записывать слова песен, что немало удивляло не только певунью.
Перед сном Кастукас, а затем и его братья с сестрами просили:
– Мама, расскажите сказку про Эгле.
(В Литве дети к родителям обращались на «вы».)
И Аделе, отставив прялку к окну (чтобы ночью спросонья никто на нее не налетел), присаживалась на край кровати и, облокотившись на высокую деревянную спинку, тихонько начинала:
– В давние-давние времена на берегу то ли озера, то ли моря – по-разному старики сказывали – в одной литовской деревне жила очень красивая девушка, звали ее Эгле. У Эгле было столько-то сестер и столько-то братьев. Однажды под вечер отправились сестры на озеро или на море купаться…
Сказка «Эгле – королева ужей» считается одной из самых старинных в литовском и балтийском фольклоре. Особо любимой эта сказка была не только в доме Чюрлёнисов – во многих литовских семьях.
Позволим себе дорассказать сказку до конца – один из ее вариантов, коих насчитывается более сотни. Но предупредим: частый персонаж литовского фольклора – уж – олицетворение мудрости.
Выйдя на берег озера (в других вариантах – моря) после купания, Эгле обнаружила на своей аккуратно сложенной одежде ужа. Уж предложил девушке выйти за него замуж – в противном случае не отдаст одежду. Сестры уговорили Эгле согласиться. Через три дня несколько ужей от имени царя озерных (морских) вод пришли за невестой. Родители Эгле решили схитрить и обмануть, как они посчитали, глупых пресмыкающихся – и по очереди выдавали им как невесту – гусыню, овцу и корову. Но кукушка каждый раз раскрывала обман. На четвертый раз Эгле согласилась уйти с ужами в озеро (море). На дне озерном (морском) она увидела прекрасного юношу по имени Жальтис (Жилвинас; в переводе с литовского – «уж») и, разумеется, согласилась стать его женой. У Эгле и Жальтиса (Жилвинаса) родились дети – трое мальчиков и девочка.
Конечно же, Эгле скучала по дому, она сказала мужу, что хочет навестить родителей. Жальтис (Жилвинас) выдвинул, казалось бы, невыполнимые условия:
– Прежде ты должна спрясть золотую кудель, сносить пару железных башмаков и выпечь пирог в решете.
Сделать все это Эгле помогла ее нянюшка. Жальтис (Жилвинас) отпускает жену с детьми к ее родителям и говорит, как его вызвать из озера (моря), когда она придет обратно.
Братья уговаривают сестру не возвращаться к мужу, но она не поддается уговорам. Тогда братья решают убить Жальтиса (Жилвинаса), но как выманить его из воды, не знают. Выпытывают у мальчиков – те не выдают отца. Секрет дядям раскрывает племянница.
Эгле, узнав об убийстве супруга, считает и себя, и своих детей предателями и в наказание превращает себя в ель, сыновей – в дуб, ясень, березу (в литовском языке береза мужского рода), дочь в дрожащую при малейшем дуновении ветерка осину.
Имя Эгле (в переводе с литовского – «ель») всегда было популярно в Литве.
Вспоминая свое «сказочное» детство, Чюрлёнис мог повторить вслед за Александром Пушкиным: «Что за прелесть эти сказки! И каждая есть поэма!» Во всяком случае, какие-то из них нашли если не воплощение, то отражение в его музыкальных и живописных произведениях – полиптих Соната III («Соната ужа»), цикл картин «Сотворение мира» и многих других.
«Щедрость Кастукаса из детства»
Экскурсоводы в друскининкайском Доме-музее М. К. Чюрлёниса непременно расскажут посетителям две-три забавные истории о его детстве, почерпнутые ими из книги Ядвиги Чюрлёните.
Первая – пересказ истории, которую весело рассказывали сам Микалоюс Константинас и – с непроходящей даже годы спустя тревогой – его мать.
Кастукасу было года три-четыре, не больше, когда он оказался на волосок от смерти, его спасла чистая случайность.
В теплые летние дни предоставленный сам себе мальчик, по той или иной причине оказавшийся без присмотра родителей, любил поплескаться на мелководье озера Друсконис рядом с домом, побросать камушки, наблюдая за расходящимися по воде кругами. В ветреную погоду он пускал по откатной волне бумажные кораблики, а то и просто сидел на песчаном бережке или в лодке отца, вытащенной на берег, наблюдая за рыбаком, удившим с лодки рыбу. В тот злополучный день и час рыбак чинил снасти у своего дома, а жил он на противоположном берегу озера.
Неподалеку от отцовской лодки валялось старое деревянное корыто. (В рассказе Ядвиги Чюрлёните этот предмет хозяйственной утвари первый раз назван корытом, далее – бадьей, что, на наш взгляд, неверно.) Кастукас столкнул корыто на воду, забрался в него, оттолкнулся от дна плоской дощечкой. Затем этой дощечкой он греб, как отец веслом. Корыто было старое, рассохшееся, и в щели просачивалась вода. Кастукас, конечно же, не понимал, к чему это может привести.
Рыбаку, занятому серьезным делом, недосуг было смотреть по сторонам. Совершенно случайно он заметил на середине озера мальчугана в чем-то вроде корыта, что его чрезвычайно развеселило. Но очень скоро рыбак понял: ребенка нужно спасать!
Кастукаса хватилась мать. Аделе увидела ту же картину, что и рыбак, только с другого берега. Что делать? Бросаться в воду и плыть? Наверное, так бы и сделала. Но увидела: рыбак оттолкнул от берега лодку, вскочил в нее. Несколько мощных взмахов веслами, и лодка его стремительно приблизилась к маленькому «мореходу». Вода в корыте уже доходила ему до щиколоток. Смена «плавсредства» в планы Кастукаса не входила. Рыбаку пришлось применить силу, чтобы перетащить разрыдавшегося сорванца к себе в лодку.
