В начале ноября по секретному приказу Сталина сотрудники НКВД начали работу по перемещению пятнадцати тысяч захваченных польских офицеров из лагерей для военнопленных в специальные лагеря, разбросанные по территории России. В них оказалась военная элита польской нации — образованные, интеллигентные, энергичные люди. Многие из них были добровольцами, надевшими военную форму, чтобы сражаться за родину. Лишь немногим было суждено вновь увидеть ее.

НКВД готовился к "мокрому делу", что на профессиональном жаргоне убийц означает кровопролитие. Долгое время начальники спецлагерей, в которых содержались поляки, посылали рапорт за рапортом своим хозяевам на Лубянке, предлагая отправить некоторых польских офицеров в Москву, где их можно было бы "перевоспитать" и заставить работать на советскую систему. Но кремлевский диктатор втайне уже решил судьбу тех, кто, по его мнению, должен был ответить за поход маршала Пилсудского против Советской России в годы гражданской войны.

"Операция" в Катынском лесу началась 3 апреля и продолжалась пять недель. Под видом перемещения в другие лагеря обреченных грузили в товарные вагоны и везли в неизвестном направлении. Для четырех с лишним тысяч поляков конечным пунктом маршрута оказался Катынский лес.

С первых дней пребывания в плену польские офицеры вели полуголодное существование, у них не было никакой возможности связаться с семьями. Но накануне отправки кормить людей стали лучше, что пробудило у них надежду на скорое освобождение. Каждому пленному было выдано три вяленых воблы, полфунта хлеба и немного сахару. Некоторым счастливчикам перепало даже по бесценной пачке папирос.

Так палачи усыпляли бдительность своих жертв. Если бы у кого-нибудь из пленных возникло хотя бы подобие догадки о том, что их ожидает, доведенные до отчаяния узники неизбежно подняли бы кровавые бунты.

Но в районах формирования эшелонов, оцепленных вооруженной охраной, отношение к пленным полякам резко менялось. Здесь за погрузкой военнопленных в вагоны наблюдали уже другие люди — вооруженные дубинками и штыками, а также охранники с собаками. Во время погрузки многие узники были жестоко и беспричинно избиты.

Лейтенант Вацлав Крук — один из многих, которым не суждено было вернуться из Катыни, — вел дневник, где он описал свои ощущения при погрузке в эшелон. Возможно, такие же чувства испытывали все поляки, которые отправлялись в неизвестность. "Вчера отправилась колонна старших офицеров: три генерала, двадцать — двадцать пять полковников и столько же майоров. Их отправка вселила в нас надежду и подняла настроение. Сегодня подошла моя очередь. Но на станции нас погрузили в зарешеченные арестантские вагоны под усиленной охраной. Сейчас мы ждем отправления. Теперь я уже не разделяю своего прежнего оптимизма. Во мне зреет опасение, что это путешествие добром не кончится". Дневник Вацлава Крука нашли в 1943 году. На груди расстрелянного была бирка номер 424.

Возле другого тела тоже был найден дневник. Он принадлежал майору Адаму Сельскому. Эксперты, изучавшие полуистлевшую рукопись, утверждали, что автор написал последние слова менее чем за двадцать минут до смерти. Невозможно без содрогания читать эти строки: "… Пять часов утра: подъем в арестантском эшелоне. Готовимся к выгрузке. Поедем куда-то на машинах. Что дальше? С самого рассвета события развиваются странным образом. Отъезд в арестантской машине с крошечными, как камеры, отсеками. Ужасно. Нас привезли в какой-то лес. Место, похожее на зону отдыха. Произведен тщательный обыск. У меня забрали часы, которые показывали 6.30 утра. Приказали снять обручальное кольцо. Отобрали деньги, ремень и карманный нож".

Последний земной путь пленных поляков завершился на лесистом спуске к Днепру неподалеку от Смоленска. Здесь в песчаной почве были вырыты огромные ямы. По соседству высился дом, известный местному населению под безобидным названием — Малый замок. На самом деле это была летняя дача

Смоленского управления НКВД. Теперь она служила штабом дня организаторов предстоящей расправы.

Из железнодорожных вагонов узников пересадили в "черные воронки" — специальные автофургоны с зарешеченными окнами, ставшие мрачной принадлежностью тогдашней жизни советского общества. Появление такой машины на улицах приводило прохожих в трепет. Ее закрытый кузов делился перегородками на стальные клетки, каждая из которых была чуть больше собачьей конуры.

В таких клетках и отправились на свою голгофу польские офицеры.

В живых остался лишь один из четырех с лишним тысяч обреченных на смерть — профессор Станислав Свяневич. Его заперли в вагоне для транспортировки в Москву, где поляка ожидало обвинение в шпионаже. Но из окна он видел, как его товарищей-офицеров увозили на расстрел. Автор известной книги "Катынь" Аллен Пол цитирует отрывок из воспоминаний профессора: "Было непонятно, что затевают наши охранники. Ясно было только то, что моих спутников увозили куда-то недалеко. Стоял прекрасный весенний день, и я удивился, что их не повели пешком, как это делалось в лагерях. Присутствие высоких чинов из НКВД при такой обычной на вид переброске нескольких сот пленных из одного лагеря в другой наталкивало на мысль, что нас, возможно, собираются передать немцам. Но зачем в таком случае столь необычные предосторожности? Почему у солдат примкнуты штыки? Я не мог найти этому разумного объяснения. В этот ясный весенний день я не мог даже предположить, что все это закончится смертью моих товарищей".

Экзекуция у заранее подготовленных ям, должно быть, производилась хладнокровно и методично, как на производственном конвейере.

Пулеметы или гранаты использоваться не могли — люди разбегутся, кому-то удастся скрыться, среди узников, ожидающих подвоза от эшелона к месту казни, начнется паника. Поэтому палачи из НКВД использовали пистолеты немецкой марки "Вальтер" калибра 7,65 мм. Среди специалистов по стрелковому оружию эти пистолеты считались лучшими в мире. Подручные убийц, вероятно, заранее готовили и заряжали новые пистолеты для замены перегревшихся от долгой и частой стрельбы.

А патронов, судя по всему, было более чем достаточно…

Доставленных узников одного за другим высаживали из "черного воронка" и не мешкая готовили к казни — это была процедура, за многолетнюю практику отлаженная убийцами до совершенства. Руки жертвы связывали за спиной, на шее завязывали другую веревку. Шинель задирали кверху и, как саван, натягивали поверх головы. Веревку с шеи пропускали по спине вокруг связанных рук. Затем с силой, до резкой боли, натягивали ее, так что руки жертвы выкручивались до лопаток, веревка вновь захлестывалась на шее. Малейшая попытка опустить руки отдавалась резкой болью, повторные попытки приводили к удушению.

Обреченных одного за другим подводили к краю ямы. На многих телах остались глубокие раны от четырехгранных штыков — доказательство того, что даже в этой безнадежной ситуации жертвы продолжали сопротивляться палачам. Каждого ожидало то, что немцы называли "№скепзсЬш8", — выстрел в затылок, который вызывал мгновенную смерть при незначительной потере крови. Этот способ умерщвления был доведен до совершенства в бесчисленных подвалах НКВД и других местах казни за долгие годы сталинского террора.

Тела убитых падали в ямы, затем трупы, как бревна, укладывались в штабеля, которые обливались известью и засыпались песком с помощью бульдозера. Тонны песка спрессовали тела и буквально мумифицировали их, а известь не произвела ожидаемого эффекта. И когда немцы, оккупировав Смоленщину, обнаружили места захоронений в Катыни, тысячи трупов оказались хорошо сохранившимися.

Мясники из НКВД подпитывали свой дух огромным количеством водки, поглощаемой на даче неподалеку. По двенадцать часов в день в течение шести недель ничто, кроме пистолетных выстрелов, не тревожило тишину окрестных девственных лесов, пока наконец четыре тысячи сто сорок три жертвы не были истреблены. А когда бульдозер засыпал песком последнюю общую могилу, палачи посадили на ней маленькие березки.