При следующей встрече на кладбище в районе Бронкса в Нью-Йорке Кондон передал 50 тысяч долларов. В этот раз вместе с Ковдоном был и Линдберг, однако они даже не пытались задержать незнакомца. Он назвался Джоном, принял от Кондона коробку с деньгами и обещал выслать подробные сведения о местонахождении ребенка по почте на следующее утро. После этой тайной встречи действительно пришло анонимное письмо с уже знакомыми опознавательными знаками: "Мальчик находится в Боуд Нелли. Это рядом с островом Элизабет". Линдберг принял "боуд" за написанное с ошибкой английское слово "боут" (лодка) и безуспешно пытался найти это место в Новой Англии.

Он вернулся домой 12 мая. Там его ждала ужасная новость, что разложившийся трупик мальчика был обнаружен в лесу водителем грузовика Уильямом Алленом в шести милях от своего дома. Мальчик умер от сильного удара по голове. После опознания стало ясно, что найдено тело маленького Чарльза. Это поразило Линдберга в самое сердце. Боль утраты усилилась после того, как ему сообщили, что малыш был убит в ночь похищения.

Печально, но полиция не нашла ни одной улики, чтобы установить личности убийц. Линдберг заявил, что ему было бы хоть немного легче, если бы преступник оказался за решеткой, и что безнаказанность такого преступления является слишком тяжкой ношей для него.

После того как утихла газетная шумиха, Чарльз Линдберг окунулся в политику, особенно заинтересовавшись идеями фашизма, распространявшимися в те годы в Европе. А полиция скрупулезно продолжала затянувшееся расследование этого дела. Деньги, переданные через "Джафси", были основной уликой, так как Линдберг заранее переписал номера банкнот. Эти номера были разосланы во все концы страны. Все банки и кассы получили указание повысить бдительность, чтобы выявить клиента, предъявившего купюры с этими номерами.

15 сентября 1934 года тридцатипятилетний эмигрант из Германии был арестован после расчета за 10 галлонов бензина 10долларовыми купюрами, среди которых была банкнота с "отмеченным" серийным номером. Бдительный служащий бензоколонки записал номер автомашины этого клиента и уведомил полицию.

Быстрая проверка установила, что владельцем автомобиля является некий Бруно Хауптаан, проживающий на 222-й улице в Нью-Йорке. После ареста у него во время обыска были обнаружены несколько банкнот из выкупа, а в гараже — 14 тысяч долларов. Обследование квартиры также дало результат: на внутренней стороне дверцы буфета был нацарапан номер телефона Кондона.

Хауптаан заявил, что в Америке он проживает с 1923 года и занимается в основном перепродажей акций. "Мне везло, — скажет он. — Я не преступник. Все, что у меня есть, добыто путем сделок, а не преступными деяниями". Изворачиваясь, он будет утверждать, что большая сумма наличных, найденных у него, принадлежит его приятелю Исидору Фишу, преуспевающему торговцу мехами, и что он дал деньги ему на хранение до возвращения из поездки в Германию. Однако, как выяснилось, Фиш умер в Германии и вряд ли смог бы подтвердить эту версию.

В те времена Интерпола еще не существовало, но, связавшись с немецкими коллегами, группа Нормана Шварцкопфа выяснила, что Хауптман солгал по крайней мере в одном: он уже совершил преступление в Германии, на своей родине, был осужден за грабеж, однако сумел сбежать в Америку, поселившись там нелегально под вымышленным именем. Еще одной уликой стало заявление шофера такси, который узнал в подсудимом человека, попросившего его однажды передать записку для Кондона.

11 октября 1934 года Бруно Хауптману было предъявлено обвинение в убийстве и в вымогательстве.

2 января 1935 года, почти через три года после совершенного преступления, начался сенсационный процесс. Генеральный прокурор штата Нью-Йорк Дэвид Виленц выступил с обвинительной речью в зале суда, переполненном журналистами, фоторепортерами и возмущенной публикой. Миссис Линдберг вышла к трибуне и мужественно рассказала о событиях той трагической ночи. Полковник Линдберг отклонил предположение защиты о возможном участии его прислуги в похищении. Даже няня Бетти Гоу, покинувшая Америку и уехавшая к себе на родину в Шотландию, была приглашена в качестве свидетеля на суд.

Суд с большим вниманием выслушал и доктора Кондона. Его показания как посредника в переговорах Линдберга с похитителем были особенно важны. Он заявил, что после того как услышал голос Хауптмана, не сомневается в том, что именно обвиняемый и был человеком, с которым он встречался на кладбище в Бронксе.

В суд доставили даже дверцу буфета, на которой был нацарапан номер телефона Кондона. Хауптман пытался опровергнуть эту улику так: "Я заинтересовался этим делом из газет и записал этот номер, когда всплыло имя Кондона, но я не отправлял ему писем с требованием выкупа".

Против Хауптмана выдвигались все новые улики. Когда он устало опустился на скамью подсудимых, на улице были слышны крики продавцов газет, предлагающих сенсационные репортажи из зала суда. Но самая изобличающая улика была предъявлена группой бухгалтеров, приглашенных полицией для анализа финансовых сделок Хауптмана. Они подсчитали, что заработки Хауптмана и его супруги Анни Хауптман могли составить капитал лишь в 6 тысяч долларов. При обыске была найдена 41 тысяча долларов. Даже его махинации с акциями не могли дать такой прибыли.

В ходе следствия и на суде было неопровержимо доказано, что у подсудимого хранилось 35 тысяч долларов, заплаченных Линдбергом в качестве выкупа за своего сына.

Графологическая экспертиза выявила также, что почерк обвиняемого был идентичен почерку на письмах с требованием выкупа и что он писал на английском языке со схожими орфографическими ошибками.

Наконец, полиция представила в качестве последнего вещественного доказательства лестницу. Она не принадлежала Линдбергам и была найдена возле дома после похищения. При внимательном обследовании оказалось, что она самодельная и состоит из трех частей, которые можно быстро собрать, разобрать и сложить в багажник автомобиля. Это просто незаменимое снаряжение для грабителя.

Известный эксперт по деревообработке Артур Кехлер в своем выступлении на суде неопровержимо доказал, что лестница могла быть изготовлена только плотником Бруно Хауптманом.

Показания Кехлера в суде можно назвать классическими, настолько глубокими были его познания в области деревообработки и настолько тщательно он провел экспертизу. Автор пятидесяти опубликованных работ по технологии древесины, Кехлер рассказал суду, что изучил лесоматериалы в доме Хауптмана и готов поклясться под присягой, что часть лестницы была сделана из доски чердачного пола в доме Хауптмана. Отверстия от гвоздей в полу чердака совпадали со следами гвоздей в рейках лестницы, а структура волокон поверхности была одинаковой. Однако Кехлер не остановился на этом. Он выяснил даже, на какой лесопилке были куплены доски. Оказалось, что Хауптман в свое время работал там и 29 декабря 1931 года купил у хозяина доски. Это было за два месяца до преступления.

Однако, несмотря на обилие доказательств, убедительно свидетельствовавших о вине подсудимого, Бруно Хауптман продолжал отрицать свою причастность к похищению. Он настаивал на дополнительном, более объективном расследовании и приводил в качестве алиби тот факт, что во время встречи Кондона и Линдберга с похитителем он якобы находился у своих друзей.

Что касается записок, то Хауптман заявил, что исказил слова по требованию полиции и вообще ошибки в письмах о выкупе ничего не доказывают.

Генеральный прокурор Виленц внимательно наблюдал за обвиняемым во время суда и наконец заявил: "Вы лжец, и к тому же совершенно безыскусный".

Суд длился до 11 февраля 1935 года, в общей сложности 32 дня, а протоколы заседаний составили несколько томов общим объемом в 4 тысячи страниц убористого машинописного текста.