Зрелище полусонного привидения в ночной рубашке почему-то шокировало ментов. Не знаю, кого они рассчитывали увидеть. Монстра? Террористку с гранатометом?

Зябко ежась на пятнадцатиградусном морозе, привидение откашлялось и спросило простуженным голосом:

- Может в дом зайдем? Мне здесь холодно, а у моей подруги сильно обморожены ноги, она вообще не может встать.

- Где Песков?

- А?

- Метеоролог, Виктор Сергеевич, где?

- Я его не видела с вечера. Он - пьяный в стельку. Заперся в своей комнате и грозится ружьем. Мы не стали.., - я захлебнулась кашлем, по традиции помянув недобрым словом "проклятые рудники".

Пятеро ментов вошли в дом, и сразу же принялись рыскать по углам. На глаза им попался Чинхаров бластер, который мы вчера забыли убрать. Ладка сидела на кровати, до подбородка натянув на себя одеяло. По ее взгляду чувствовалось, что эти ребята ей активно не нравятся.

- В рюкзаки лапы не совать. Поняли? - она выпростала из-под одеяла руку и сунула менту под нос свое служебное удостоверение.

Мент сначала чуть стушевался, но тут же возник снова:

- Мы имеем полное право вас обыскать.

- Да-а? - издевательски протянула Ладка. - А где ордер?

- Мы уполномочены, - старший имел неосторожность подойти слишком близко, и тут же отлетел в объятия своих коллег от не сильного, но, видимо, совершенно неожиданного пинка в живот. Я незаметно просочилась мимо них к окну, потому что слишком хорошо знала Ладку. А та извлекла из-под одеяла бластер, направила его на милиционеров и провозгласила строгим начальственным тоном:

- Прочь! Если вы немедленно не покинете помещение, пеняйте на себя. Мы оденемся и выйдем сами, - потом фыркнула сердито, - Массаракш! Вопиющая бестактность!

Я бы, на свой характер, скандала не устраивала: нам ведь еще друзей с Ульгычана вызволять, это главное. Но если Ладке так уж хочется на ком-то отвести душу... Лишь бы до стрельбы дело не дошло!

Неизвестно, чем бы все кончилось, но тут рядом с первым приземлился второй вертолет: зеленый и пятнистый. Оттуда вышло четыре человека в штатском. Одного я сразу узнала: видела его в Магаданском аэропорту и раньше, в гостях у Ладкиного мужа.

С прилетом магаданских гебистов все очень быстро уладилось. Ментура скисла и увяла: оставила нас в покое и взялась за метеоролога. Нам дали спокойно одеться, собраться, не требуя никаких разъяснений. Через полчаса мы погрузились в зеленый вертолет, который взял курс на Ульгычан. Перед самым отлетом мы стали свидетелями занимательной сцены: как пьяного в дым метеоролога доставали из его комнаты. Через окно, так как он с перепугу наглухо забаррикадировал дверь тяжеленным шкафом, который теперь двое ментов с трудом водворяли на место. Все равно: спасибо вам за заботу и гостеприимство, Виктор Сергеевич. Простите, если можете, за пролитую на ваших глазах кровь и прочие неудобства, которые мы вам причинили.

Вертолет набирал высоту. Проносились внизу заснеженные горы, мелькнул последний раз и исчез оранжевый домик метеостанции. Вот зазмеилась под нами знакомая дорога... Ладка сквозь шум двигателя что-то пыталась объяснить Валерию - так звали знакомого ее мужа. Я мирно дремала. Путь, который занял у нас без малого четверо суток, вертолет проделал за несколько часов. Мы прилетели к зимовью еще засветло.

Издалека было видно: кто-то стоит, глядя из-под руки в небо, на поляне перед зимовьем. Это оказалась Галка. Увидев вертолет, она замахала над головой чем-то красным. Из дверей вышел второй человек - мы узнали ИФ.

Вертолетчик искал место для посадки: нашел его метрах в ста от зимовья. Мы приземлились, подняв целую тучу снега. Галка, спотыкаясь и падая, бежала к нам, кричала что-то на бегу. ИФ застыл на пороге избушки с бластером наперевес.

Ладка и Валерий вышли из вертолета. В распахнутую дверцу вместе со струей ледяного воздуха ворвался Галкин радостный визг. Я выглянула наружу. Лезть в снег очень не хотелось, но меня подтолкнул сзади один из гебистов:

- Не загораживай проход!

Ничего не оставалось, кроме как скатиться вниз. Встреча была радостной. Потерь с нашей стороны больше не было. Даже Серегу мы увидели в гораздо лучшем состоянии, чем оставили, отправляясь за подмогой: он уже мог ходить, хотя и напоминал собственную тень. Лада, уходя, оставила Галке оба наших биостимулятора, та, значит, воспользовалась...

У ИФ под шапкой белым-бело, лицо измученное, тоскливые больные глаза. Лет на десять состарила его Ульгычанская эпопея:

- Девчата! Живые! А я уже и не ждал. Думал завтра, если не придет подмога, самому идти в "цивилизацию", - в голосе Старшого - неподдельная радость. Кажется, начисто забыта ненависть к "спецам": ведь именно они по иронии судьбы прилетели спасать...

Пираты были у зимовья - почти сразу после нашего ухода, но не напали, даже не попытались поджечь избушку. Просто ИФ, промышляя с ружьем чего-нибудь пожрать, видел их следы. Он так и понял, что пошли за нами...

Гебисты быстренько перетаскали в вертолет все пожитки, помогли забраться туда Сереге. А потом Валерию пришлось тащить на руках Ладку. Пока надо было, она кое-как передвигалась на своих обмороженных конечностях, даже пыталась таскать вещи. Но когда поняла, что от нас больше ничего не требуется, кроме как не путаться под ногами, то сразу загнездилась на освободившихся нарах с твердым намерением обитать там до скончания веков.

Приключение кончилось. Нам еще предстояла долгая дорога в Магадан, а потом - в Москву. Предстояло долгое и нудное расследование... Или следствие? Много чего предстояло. Но дальнейшее от нас почти не зависело, мы сделали все, что могли.

Эпилог

- Мама, привет! Я звоню тебе из Магадана. Мы живы.

- Из Магадана? Ты хочешь сказать, из Мурманска? Вы же на Кольском!

- Я на Колыме.

- Ты сказала, что идешь на Кольский...

- Мам, извини, я соврала, но иначе ты бы меня не отпустила... Я тебе потом все объясню. Главное, мы живы... Когда приеду? Через неделю или две, как получится. Вам обязательно сообщат, или я сама еще позвоню. Если меня будут искать из института, скажи им... Мы все здоровы, все в порядке, просто тут случилась довольно странная история... Все, мам, мое время кончается. Пока.

Нас еще не разъединили, трубка вибрировала от праведного родительского гнева. А я, почти не слушая слов - только родной голос - с тоской и усталым безразличием думала о том, какая же долгая дорога домой мне предстоит.