— Вы, наверное, и не слышали про такой? — спросила она свозь слезы.
— Почему же не слышала? Слышала, правда, бывать не приходилось. В нем наш великий писатель Федор Михайлович Достоевский ссылку отбывал. Но давай-ка мы с тобой о другом поговорим…
Давно уже вернулся мой сын и с немым удивлением смотрел на то, как его мать и незадачливая аспирантка сидят на диване обнявшись, обливаются слезами и перекидываются фразами на совершенно не понятном ему языке.
— Вот, что, Катюша, — сказала я уже по-русски, — перебирайся-ка ты из своего общежития к нам. У нас как раз свободная комната имеется. А чтобы вот этот бесчувственный увалень тебя не обижал, я буду следить сама. А там посмотрим… Договорились?
В ответ она вспыхнула жарким румянцем и зарыдала уже в голос.
Нужно ли говорить, что скоро в нашей семье был уже не один, а два кандидата технических наук. Почему два? Потому что через несколько месяцев сыграли мы свадьбу. Довольно скромную, учитывая наши финансовые возможности, но веселую.
После ухода Кати, сын еще долго допытывался о характере нашего разговора, но я стояла как та скала, и не слова не сказала о чувствах девушки, предоставив ему самостоятельно пройти весь путь от антипатии до любви. И еще он постоянно твердил мне, как бы извиняясь за что-то, что он уже старый и толстый.
— Посмотри, какой у меня живот! Самому на себя смотреть противно. Разве могу я такой понравиться молоденькой девушке?
— Ну, о том, чтобы живот не висел, самому заботиться нужно. Кстати, если ты думаешь, что твой папа был вылитый Аполлон, когда я выходила за него замуж, то очень глубоко ошибаешься. А кроме того, у казахов в народе, как я слышала, еще до сих пор есть такое представление: чем у мужчины живот круглее, тем это престижнее. Понял, меня?
Ему еще многое нужно было преодолеть в себе, прежде чем он отважился сделать предложение своей Катиме.
Сейчас у меня подрастает троица прелестных внучат, раскосеньких в маму и пузатеньких — в отца.
Я, разумеется, от всех них без ума.
Мой охотник
Спустя почти полгода после нашего столь неожиданного возвращения, зимним морозным днем к нам в квартиру позвонили. Я открыла дверь. На пороге стоял, как мне показалось, незнакомый человек, в бороде, и немыслимой, вероятно, собольей шубе, на голове у него был экзотический треух из того же меха, что и шуба, а на ногах — щегольские унты. В нем было что-то отчаянное и порождало ассоциации то ли с героями Мамина Сибиряка, то ли Джека Лондона.
В первый момент я его совсем не узнала, только глаза показались знакомыми: это был мой охотник!
Уже в прихожей Гена снял не только верхнюю одежду, но и накладную бороду, и превратился в прежнего моложавого парня.
Однако было что-то новое в выражении его лица, и смысл произошедших в нем перемен я узнала только из его рассказа.
В один из первых дней своего повторного путешествия, переправляясь через небольшой знакомый ручеек он нагнулся, чтобы зачерпнуть воды и машинально взял со дна небольшой камешек, как будто кто-то специально ему в руку сунул. Так же, не глядя, повертел его в руке.
Камешек был плоский, как раз такой, чтобы пускать его по воде — «печь блины». Машинально провел по нему пальцем — он оказался совсем гладким на ощупь. И еще странно увесистым: так должен весить совсем порядочный «голыш». Только тогда Гена посмотрел на свою находку — без сомнения это был золотой самородок.
Сердце у него екнуло и забилось часто-часто. Еще в школе они ездили на экскурсию на север области, в Бодайбо, на золотоносный рудник. Там им показывали золотые самородки, некоторым даже руками давали потрогать — Гена и сам был из числа таких счастливцев.
Он внимательно посмотрел перед собой и заметил в ручье еще несколько самородков. Сомнений быть не могло.
Он открыл месторождение рассыпного золота.
Самое важное, что золота здесь никто не искал, во всяком случае, за двадцать лет его отсутствия. Все знали, что на северо-востоке области, в Бодайбо находится богатейшее месторождение Сухой Лог и еще множество других, и все это в глухой тайге, без дорог и жилья. А здесь было сравнительно, конечно, по сибирским меркам, близко и до Иркутска, и до трассы, а вот, поди ж ты, веками лежало здесь золото, дожидаясь, что придет сюда он, пропавший на два десятилетия чудесно спасшийся охотник, и совершенно случайно откроет все это богатство.
Гена разбил лагерь возле самого ручья и в течение недели буквально на четвереньках облазил русло ручья от его истока, бьющего из горы родника, до устья — места впадения в довольно крупную речку. Получилось километров десять и везде встречались небольшие самородки. Но больше всего их было вблизи горы.
Гена приспособил для сбора самородков полуторалитровую пластмассовую бутылку из-под «Кока-Колы», слегка обрезав горлышко, и в конце поисков бутыль почти наполнилась, и таскать ее было тяжело.
Устроив подобным образом генеральную уборку ручья, и обезопасив, до некоторой степени, свой участок от других случайных посетителей, Гена надежно спрятал свои находки, оставив себе совсем немного, после чего вернулся в город.
В гостиничном номере он отправил мне телеграмму, чтобы я не беспокоилась и принялся обдумывать свое положение.
С одной стороны, он добыл кучу золота и совсем неожиданно для себя оказался богат, а с другой, — частный промысел и в новой России был, по-прежнему, запрещен, поэтому вся его добыча оказывалась незаконной.
Нужно было присмотреться к существующим порядкам и найти возможности реализовать свой капитал. Как ни странно, но именно отросшая борода позволяла смело ходить по городу, представляя, в случае необходимости, свой паспорт, и оформить документы для регистрации юридического лица. Он встретил нескольких своих однокашников, кого в секции боевых искусств, кого в проектном институте, занимающемся технологиями добычи драгоценных металлов. Ко всем Гена внимательно присматривался, налаживал повторные знакомства мысленно подбирая людей в свою команду.
А затем неожиданно исчез даже для них.
Для того, чтобы изучить на практике весь процесс поиска и добычи, он завербовался на остаток сезона на золотой прииск в окрестностях Бодайбо.
— Ну и как, изучил? — поинтересовалась я за чашкой чая, в очередной раз пораженная испытаниями, выпавшими на долю моего младшего друга.
Он только рукой махнул.
— Помните, у Горького есть пьеса «На дне», так вот, это дно еще очень деликатно описано. Реальность гораздо более жестокая и грязная вещь.
Он, действительно, получил массу полезных сведений, но выбрался оттуда с большим трудом. И самой меньшей из неприятностей, которые он там «заработал», был педикулез.
Однако вернувшись, Гена сумел реализовать почти половину своего «золотого запаса», зарегистрировал свою фирму, которую назвал «Золото Сибири», и приобрел на нее лицензию на разработку золотоносного прииска.
— Так что теперь я официальный «золотопромышленник», — прибавил он не без гордости.
— Знаешь Гена, — сказала я, в глубокой задумчивости помешивая давно остывший чай, — я рада за тебя и горжусь тобой, как если бы ты был моим сыном. Пожалуй, даже больше, чем родным сыном. Ведь мы с тобой — единственные в целом мире, кто пришел из другого времени. И чем дольше я размышляю над этим, тем больше мне кажется, что происшедшее с нами — далеко не случайно.
— Скажи, у тебя нет такого ощущения?
Он подумал немного, как бы взвешивая свои впечатления, и молча согласно кивнул.
А я продолжала.
— Помнишь, Витя Коваленко при первой нашей встрече сказал, что мы оказались «в ловушке времени»? Помнишь? А теперь я думаю, что не только мы, а вся наша страна очутилась в этой самой «ловушке». Ты посмотри внимательно, что происходит вокруг! Как будто страшная невидимая война произошла. Но не только на земле, но и в самих людях.
Это, как если бы кто-то вдруг выпустил все темное и жестокое, что копилось в каждом из нас и сказал: «Делайте, что хотите! Теперь все позволено».
