Полковник Давыдов недолго допрашивал Софью. Она оказалась настолько истощенной и невменяемой после пережитого стресса, что упала в обморок, очнувшись уже в одноместной палате-изоляторе госпиталя, куда ее поместили. Придя в сознание, она постепенно осознавала себя. И к Соне возвращалась боль утраты. Ведь единственный близкий ей человек умер в мучениях. Теперь, лежа на жесткой больничной койке, она вспоминала эти дни, проведенные в темноте грота рядом с мечущимся в горячке парнем, как самые страшные в своей жизни. Юргенс ушел от нее в иной мир, но сама Соня не хотела туда. Она переживала из-за его гибели, но сама не собиралась умирать следом за ним.

Цепляясь за жизнь, Соня сразу же попросила у сиделки поесть. К ее удивлению, санитаркой-сиделкой оказалась загорелая круглолицая девушка с несколько прищуренными глазами, явная уроженка этого самого острова Гуам, куда Соню, как и многих, зашвырнула судьба вместе с кораблем. Но, они с Юргенсом, в отличие от других, быстро противопоставили себя всему остальному сообществу попаданцев. И только в последнее время Соня стала задумываться о том, что, наверное, это их решение было ошибочным. Вместо того, чтобы принять ситуацию и налаживать жизнь на новом месте вместе с другими, они с Юргенсом предпочли бегство, не понимая тогда, что одним выжить в новых условиях будет гораздо труднее, чем в коллективе. Вот Юргенс за эту ошибку и поплатился.

После всего, что произошло, Софья чувствовала себя отвратительно. И даже не столько из-за собственной физической немощи, сколько по причине какого-то морального выгорания и опустошения, которое навалилось на нее после гибели любимого. И девушка не понимала, как же теперь со всем этим грузом горьких воспоминаний сможет жить дальше. Но, инстинкт самосохранения, проснувшись внутри ее сознания, заставлял есть банановую кашу, которую принесла Соне санитарка из туземок. Казалось удивительным, что эта загорелая местная девушка прекрасно понимает по-русски и даже разговаривает почти без акцента. Впрочем, Соне предстояло удивляться многому, ведь четыре года жизни прошли мимо нее.

Праздник в Дальнесоветске закончился, и наступили будни. Город трудился, и жизнь в нем продолжалась своим чередом. И наркомы продолжали ежедневно обсуждать ситуацию, складывавшуюся на Нефтяном, понимая, что судьба неожиданно бросила им новый вызов. Они понимали, что относительно спокойного времени, которое предполагалось использовать для социалистического строительства, чтобы в тайне от противников, завершив первую пятилетку, создать с нуля пусть и маленькую, но достаточно автономную в военном и экономическом отношении страну, подготовленную к войне со всем миром шестнадцатого века, у них больше не будет. Сами того не желая, пришельцы из будущего уже поменяли политическую обстановку в этой новой для них реальности, которая теперь окружала их. Они изменили ее настолько, что внезапно появились такие враги, на противостояние с которыми советские командиры поначалу совсем не рассчитывали.

Растущая мощь султаната Сулу и агрессивность его правителя по отношению к Тараканскому султанату оказались неожиданными факторами, которые не приняли во внимание при планировании. И потому прежние планы приходилось спешно менять. Вместо того, чтобы по-прежнему готовиться атаковать Манилу, нужно было сначала немедленно организовывать оборону нефтяных промыслов на далеком острове. И каждый из наркомов напряженно соображал, что же делать.

Помимо решения вопросов немедленного усиления обороны на Нефтяном, предстояло что-то решать и с противодействием вражескому флоту. Учитывая донесения Ярового, «Богиню» предстояло срочно готовить к новому рейсу. Вот только корабль нуждался в профилактическом обслуживании и некотором ремонте. Эксплуатация его в последнее время была достаточно жесткой. Гоняли командиры свой единственный крейсер на Нефтяной и обратно, а необходимых оригинальных японских масел к нему уже не имелось. Ведь их запасы исчерпались за четыре года.

Те новые масла, которые пытались изготавливать на базе небольшого нефтехимического производства в Дальнесоветске, организованного Олегом Марченко, не совсем подходили. Они, конечно, позволяли пока сохранять работоспособность силовой установки корабля, но, сальники уже давно начали течь. И их приходилось менять, что вызывало все большие простои крейсера у стенки судоремонтного завода. Вот и теперь быстро исправить ситуацию с системами смазки корабельных машин не получилось бы. На очистку и замену сальников требовалось время, а его не имелось, потому что на Нефтяном ждали помощи как можно скорее. Тогда наркомы решили отправить в дальний рейс новые колесные пароходы с дополнительным парусным вооружением, которые должны будут постоянно нести боевое дежурство в районе Нефтяного, чтобы достойным отпором встретить врагов, если потребуется.

Анджи Пангерана допустили внутрь посольства Сулу без всяких церемоний. Но, совсем одного. Всю охрану суровые усатые воины, охраняющие посольство, настоятельно попросили оставить снаружи. Хорошо еще, что Саджар Багадар не приказал обыскать самого Тараканского султана. Это уже перешло бы всякие границы приличий.

Саджар встретил Анджи в небольшом зале. Он был одним из благородных людей, приближенных к султану Буддиману. И все последние годы, что он прослужил послом на Таракане, Саджар относился к Пангерану так хорошо, что они даже сделались если и не искренними друзьями, то добрыми знакомыми. Но, несмотря на это, посол постоянно вел свою хитроумную политическую линию, направленную на подчинение Таракана теми или иными способами Сулу. И потому вся деятельность Саджара сводилась к усилиям склонить Пангерана согласиться на вассальное положение по отношению к Буддиману. Пангеран же до сих пор не покорился. И все дипломатические уловки посла пока не принесли результата. Потому война ради поглощения Таракана султанатом Сулу становилась неизбежным крайним средством.

Посол был одет в роскошный халат из синей парчи, расшитый золотыми цветами. Голова его оставалась непокрытой, а курчавые волосы спадали на плечи, и седина в них указывала на немолодой возраст. Таким посол Сулу и был: немолодым и достаточно мудрым, чтобы не делать глупостей. Ожидая посетителя, он неторопливо расхаживал по залу среди высоких разноцветных китайских ваз, из которых торчали букеты засушенных цветов.

— Здравствуй, Саджар, я вижу, что ты совсем обленился, раз вынуждаешь меня ехать за новостями из Буансы к тебе в посольство, — проговорил султан.

— Я очень устал и плохо себя чувствую. Здешний климат мне совсем не на пользу, — произнес посол.

— Ты так устал, что не мог даже отправить ко мне верного человека с письмом из столицы своего государства? — спросил Пангеран с сомнением в голосе.

Посол ответил:

— Есть и другие причины. Неспокойно стало в твоем Таракане, Анджи. Нескольких богатейших торговцев убили за последнее время. А ведь я знал кое-кого из них. И никто так и не отомщен, убийцы не найдены. К тому же, бледнокожие чужаки, поселившиеся на твоем острове, весьма опасны. И они связаны с испанцами, потому что именно через них идет расселение этих испанцев на Таракане. И еще. Мои люди, которые пытались подобраться к их укреплениям, назад не возвращались. Все это вызывает серьезную озабоченность моего повелителя султана Буддимана. Особенно то, что ты неожиданно прекратил военные действия против чужаков и заключил с ними какое-то соглашение.

Султан возразил:

— Ты и твой повелитель ошибаетесь. Эти красные, как мы их здесь называем, побеждают испанцев в сражениях и берут их в плен. Они враги испанцам, но относятся к врагам благородно. Они не обращают их в рабов, а предоставляют им выбор. Кто-то из этих пленных становится поселенцем, а кто-то поступает на службу к красным. Да, они захватили часть моего острова, но, что касается войны, то я решил не продолжать ее, подписав с красными договор о добрососедстве.