И действительно, сфера хоть и продолжала висеть над ладонью псиона, холодом от неё практически не тянуло. Да и эта самая ладонь не торопилась покрываться ледяной коркой, как было бы, создай я что-то подобное без прослойки вакуума или его аналога.

— На контроль я не жалуюсь, но вам бы лучше отойти чуть-чуть подальше… — Благо, спорить никто не стал, и спустя несколько секунд вокруг меня образовалась зона отчуждения радиусом в десяток метров. Только тогда я попытался воспроизвести увиденное, всё больше и больше увеличивая скорость работы своего разума.

На стандартном для тренировок и спаррингов десятикратном ускорении достичь необходимого уровня контроля не выходило, так как сама манипуляция подразумевала проведения сотен и сотен обособленных процессов одновременно. Я мог бы, приложив сравнимые усилия и задействовав побольше энергии, точечно поразить тысячу тяжелобронированных мишеней, но вместо этого пытался создать замороженный вихрь в сфере диаметром в двадцать сантиметров. Потому-то я и был на сто процентов уверен в том, что сам старик использовал некие методы, значительно всё упрощающие… и мне неизвестные. Додуматься же до них я сходу не смог, так что пришлось брать нахрапом, не делая вид, будто задача мне не по силам. «Хвалёное понимание», да?

Что ж, я просто обязан продемонстрировать, что хвалёное оно не просто так.

Я хорошо запомнил последовательность формирования направленных потоков в сфере старика, и потому сразу взялся за обратный анализ, рассчитывая, где, что и как нужно подморозить для достижения аналогичного эффекта. И у меня получалось, судя по пробивающимся откуда-то со стороны эмоциям. Один только Романов оставался спокоен, как скала, ибо от него не укрылся факт увеличения ускорения работы моего сознания. Мог ли он определить степень этого самого ускорения — большой вопрос, но мне казалось, что нет.

А моя сфера холода тем временем уже почти достигла того уровня, который продемонстрировал Радислав Владимирович, когда Ворошилов по ту сторону телекинетического барьера, им же и возведённого, помахал рукой: хватит, мол. И я прекратил, неспешно избавив реальность от столь необычной аномалии. Нет, всё-таки лёд — это одно, а пространство с температурой, приблизившейся к аболютному нулю — совсем другое. Нужно изучить научные труды на тему того, чего вообще ожидать от настоящего абсолютного нуля, и уже тогда продолжать эксперименты. Чисто теоретически, я мог бы полностью остановить протекание всех процессов в определённой области, но последствия были ещё менее предсказуемыми, чем в случае с «универсальной» псионикой.

— Ладно, Геслер, благодаря тебе я увидел то, за что любой студент моего выпуска отдал бы руку по локоть… — Ворошилов даже не пытался увернуться от подзатыльника, коим его одарил Радислав Владимирович. И улыбку с его лица это не то, что не смыло, но и совсем наоборот — закрепило. Как сказал бы один мой старый знакомый — уголки губ гвоздями к клыкам пришпилило.

— Молчал бы, Андрей. Сам-то ты не ошалел только потому, что не до конца понимаешь всю сложность мною продемонстрированного приёма! С тем же успехом этот малец может по щелчку пальцев заморозить половину академии к чёртовой матери, мощи-то ему по вашим выкладкам хватит!

— Если бы это не было бы известно, учитель, то и к вам бы никто не обратился. Дёргать ветеранов с дач, лишая их заслуженного отдыха на пенсии — последнее дело…

— Эти ветераны ещё могут задать трёпку зазнавшемуся поколению посвежее! — С уверенностью в голосе сказал старик, внешний вид и движения которого говорили об обратном. Чем дольше я на него смотрел, тем яснее понимал: недолго этому конкретному старику оставалось коптить воздух. Но он не унывал, и явно считал жалость последним, что хотел бы видеть в своей жизни. — А уж за то, чему и как вы учили этого гения, тебя прибить мало!

— Время, учитель. У нас было очень мало времени — считанные дни. Плюс изначально неверный подход предыдущего управления академии…

— Цыц! Отговорки… — Старик на удивление юрко переместился ко мне, схватил за запястье и развернул руку ладонью кверху в поисках следов обморожения. — Ничего. Что ж, я, конечно, сделаю всё для того, чтобы передать тебе всё, что умею сам, но чует моё сердце — много времени это у тебя не отнимет. Сильно напрягаться пришлось?

— Значительно сильнее, чем во время тренировок и спаррингов с господином Троекуровым. — Честно признался я. Там-то я старался не слишком ускоряться, понимая, что тогда развиваться будут не навыки, а моё самомнение. — Это не предел моих возможностей, но и долго манипулировать энергией на таком уровне я не смогу. Шесть, максимум семь часов — и я почувствую лимит, начну выдыхаться и вредить себе.

— Значит и тренироваться ты можешь куда дольше, чем от тебя требовали до сего момента. Ещё одна недоработка, Андрей. — Старик сурово посмотрел на бывшего ученика. И плевать ему было, что тот давно обер-комиссар и вершитель судеб. — Последний вопрос: как у тебя с трудолюбием, юноша?

— Если трудиться надо ради обретения знаний и навыков, то от этого труда меня придётся оттаскивать за уши. — Улыбнулся я.

— Тогда мы определённо сработаемся! — Палей Радислав Владимирович довольно хлопнул в ладоши, эмоционируя удовлетворением, ожиданием и готовностью к великим свершениям. В то же время Романов Олег Сергеевич тихонько наблюдал за нами со стороны, а на его лице блуждала довольная улыбка. Ему как будто нравилась искра жизни, вспыхнувшая в старом товарище и как будто подарившая ему ещё времени сверх отмеренного.

Хотелось бы, чтобы это было именно так, и тренировки со мной не приблизят конец затухающего псиона-ветерана, столько повидавшего на своём веку, но не озлобившегося и сохраняющего бодрость духа.

Всем бы так, и человечество тогда горя бы не знало.

— Я, конечно, нарушу установившуюся идиллию, но хотя бы сегодня — только тесты, без тренировок. Не стоит лишний раз беспокоить наших сенсоров. — Вмешался обер-комиссар. — И не забывайте, учитель, что Олег Сергеевич тоже имеет свой интерес. Ничуть не меньший, чем ваш.

Палей в ответ на это тяжко, по-старчески вздохнул… и отступил, как буквально, так и не совсем.

— Не наседаю, не наседаю. Всему своё время, но поставленной задачей я очень доволен. Андрей, можешь передать выше, что я возьмусь за обучение столь перспективного юноши. Мы возмёмся. — Исправился старик.

— Прекрасно. — Ворошилов действительно был рад. И не тому, что с него как будто сползла ответственность за мою подготовку, а… за меня? Что ж, вполне логично, ведь эти люди когда-то учили и его самого. Хорошо, видно, учили, что спустя столько лет мужчина, ныне ставший обер-комиссаром, так ценит полученные уроки. Нередко всё обстоит с точностью до наоборот, и с возрастом люди преуменьшают значимость обучения в детстве, отрочестве и юности. — Не буду отнимать у вас бесценное время, решим ряд формальных вопросов и я вас оставлю. Работы ещё в достатке…

Ещё бы её было мало, с военным-то городком над нашими головами. Но это — мелочи, на которые можно не обращать внимания. Сейчас куда важнее навести мосты с учителями, ответить на все их вопросы и позадавать свои.

Чем я совсем скоро и займусь. Дорвался-таки не до практиков, но до матёрых теоретиков! Это и есть счастье жадных до знаний людей?

Очень похоже на то.

А я и рад!

Я неспешно вышагивал по парку, подобно радару сканируя окружающее пространство на предмет наличия людей или порождённых псионикой явлений. Шаг за шагом я наращивал дистанцию своего восприятия, надеясь таким образом наработать соответствующий навык. Сенсорика — непростая, доступная отнюдь не каждому псиону наука оказалась мне вполне себе подвластна, и Олег Сергеевич, постукивая тростью об пол, довольно долго рассказывал, почему я просто обязан нащупать свой предел, которому, казалось, нет ни конца, ни края. Уже на протяжении получаса, по дороге домой, я заглядывал всё дальше, поражаясь тому, насколько легко мой разум обрабатывает поступающие потоки информации.