Что же касается будущего, то тут всё не так хорошо, как мне хотелось бы.

Во-первых, произошедшее в академии почти гарантированно будут заминать несмотря на смерти студентов, так что волнений, в том или ином виде, не избежать. А волнения — это внимание, прикованное ко всем замешанным. Сомневаюсь, что слухов совсем не будет, так как я за неделю хорошо так у дома примелькался. Да и восприятие студентов не стоит недооценивать: они хоть и личинки псионов, но заметить весьма приметную в бою громаду такого скромного и обычного меня очень даже могли. А там слово за слово, и хотя бы среди своих слушки пойдут, как ни крути.

Во-вторых, под вопросом окажется моё дальнейшее здесь нахождение, ставящее под удар тех, кто сам себя защитить просто не способен. Уж точно не против боевых псионов-убийц-диверсантов с поддержкой в виде пробойщиков экстра-класса и пехоты. Я даже возмущаться не буду, если обеспокоенные родичи обучающихся здесь людей подниму вопрос о моей отправке в какой-нибудь секретный бункер. Так сказать, и им спокойнее, и государству меня прикрывать намного проще. Но была у этой медали и другая сторона: тут я, не тут, а защищённость академии теперь под вопросом. И если это будут исправлять, то какой смысл отправлять меня подальше? То-то и оно.

В-третьих, я безо всяких скидок на спарринги или тренировки показал, на что способен в бою. И если кто-то во мне ещё сомневался, то теперь сомнения начнутся по совсем другому поводу. А это в обязательном порядке новые и многочисленные попытки привязать к отчизне покрепче, что само по себе мне не нравится. Я и так никуда деваться не планирую, покуда мне откровенно не пихают палки в колёса, но кому и как это доказать? Ещё и при том что в голову я никого пускать не собираюсь от слова совсем? Значит, доказать не выйдет, и присматривающие за мной господа будут постоянно видеть пляшущие тени грядущего предательства.

Так что же я мог сделать, дабы убедить всех вокруг в своей готовности жить на родине и её защищать? Плотно здесь осесть? Материальные блага котироваться не будут: уж этого-то условному мне-перебежчику обеспечат сколь угодно много. Семья? А нет семьи, вот в чём засада. Новая семья? Уж извините, но гнать коней и торопиться с женитьбой и детьми я ради чьих-то там хотелок не буду. И вообще, это всё не раньше того момента, когда я смогу гарантировать безопасность тех, кто мне небезразличен. Неплохой, к слову, аргумент, ведь гарантирующие мне безопасность силы уже единожды облажались, да ещё и так, что мне пришлось самому отбиваться от нападавших. Противно, конечно, будет использовать произошедшее в таком ключе, но иных вариантов я не вижу. Прижмут — придётся отвечать таким образом.

Ну а нет — всем же будет лучше…

Псионика вновь выручила меня в быту, позволив подняться и сместиться к выходу из облюбованного нами помещения абсолютно бесшумно, не потревожив Ксению, за ночь вместе со своим спальником сместившуюся чуть не вплотную ко мне. В мой спальник не перекочевала — и на том спасибо. Но произойди это, и я всё равно был бы весьма доволен. Вот такие выверты сознания, не понимающего, чего именно ему хочется.

В коридоре меня встретил псион, поприветствовавший меня уверенным кивком. За ночь наше укрытие обзавелось дополнительным оборудованием и, насколько я могу ощутить, людьми, распределившимся по техническим помещениям полигона. Но больше всего их было на поверхности: словно военный лагерь разбили, натащив техники, солдат и обслуги. Псионов, опять же, было совсем немало, и среди них я почти сразу нашёл одну знакомую сигнатуру. Пленника-фотокинета. Детали я пока поведать не мог: слишком далеко, да и засилье разумов наверху не способствовало чтению эмоций одного конкретного индивидуума.

— Обер-комиссару Ворошилову доложено о вашем пробуждении. Он прибудет через несколько минут. — Отрапортовал наконец телохранитель, маска-шлем которого, похоже, мог наглухо перекрывать звуки. Потому что говорить-то он и раньше говорил, но ничего снаружи слышно не было.

— Хорошо. Я пока приведу себя в порядок, с вашего позволения. — Сказал — и проскользнул в типовую душевую-уборную на три кабинки и два трона. Избавившись от одежды, я разложил её на лавке и отправился в душ, за считанные минуты избавившись от грязи и пота, оставшихся с вечера. Я помогал себе теле- и пирокинезом, так что качество скоростной помывки было ни много, ни мало, а идеальным. С одеждой вопрос тоже решился как по щелчку пальцев: я избавил ту ото всего лишнего и не соответствующего структуре ткани, хорошенько прогрел и разгладил, получив чуть ли не новые вещи. Правда, ощущались они довольно необычно, да и пахли перегретой тканью, но это мелочи жизни, о которых я забыл, едва чистая ткань притёрлась к коже. Никогда не любил грязь, и вчера не почистился исключительно в силу обстоятельств и подозрительно сильного притяжения, исходящего от подушки.

Зато теперь я был чист, опрятен и готов к новым свершениям, какими бы они ни были!

… но скорее всего меня ждут впереди разговоры, разговоры и снова разговоры, приправленные угрозами, предложениями и вариантами выбора.

Появление «на горизонте» обер-комиссара не стало для меня неожиданностью, в отличии от хода проснувшейся Ксении. На первый взгляд, — да и не только на первый, — она просто направлялась в душевую, но со свойственной женскому полу импульсивностью девушка резко изменила траекторию движения, обняв меня со спины. И присутствие охранника, явно на нас покосившегося, её ничуть не смущало.

— Доброе утро. — Я частично обернулся, положив ладонь правой руки на беловолосую макушку. — Что-то случилось?

— Ты удивителен, Артур. — Тихо произнесла она. — Спасибо.

За что спасибо, если это из-за меня она оказалась посреди адского пекла — это вопрос десятый. Да и ответить я не успел: девушка отцепилась и скрылась за дверью просторной душевой и не только.

— Ничего, парень, когда-нибудь и до тебя дойдёт. — Совершенно неожиданно высказался телохранитель, поймав мой сердитый взгляд. Я раз и навсегда запомнил, как ощущается разум этого мастера ехидцы. Представится случай — отвечу той же монетой. Исключительно по-товарищески, конечно же, ведь мы с ним почти что коллеги. Он служит Трону, и я тоже служу Трону. Идиллия!

Нет, что-то я определённо завёлся. И не в том смысле, в котором хотелось бы.

— Дошло давно, да только толку? — Ответил я, проходя мимо и выдвигаясь на встречу обер-комиссару. Три, две, одна — вот и он, гроза отступников и врагов Империи. Широкий и уверенный шаг, развевающиеся полы шинели, опущенная чуть ниже положенного форменная фуражка, кобура на поясе и ботинки с высоким голенищем, нафаршированные электроникой не хуже того компьютера, который из себя представляла вставка в ткани не спине одеяния. Одежда эта была не только и не столько символом статуса, сколько реально боевым облачением. Разве что маски не хватало, но у Ворошилова имелась увесистая поясная сумка, в которую не то, что маска, но и шлем влез бы. Ну и приправлено всё это было усталым лицом и грозящими остаться там навечно мешками под глазами. С учётом того, какую должность занимал мужчина и какую ответственность нёс, в его крови сейчас должны плескаться стимуляторы в каких-то невразумительных количествах. Или уместнее будет сказать, что в стимуляторах — плескаться кровь?

— Геслер, отдохнул? Прекрасно. — А ведь я не ответил ни словом, ни жестом. Не успел. — Сегодня тебя ждёт много новых знакомств. Но сначала я утолю твоё вероятное любопытство касательно нападавших. Опознали всех, кого ты оставил в более-менее целостном состоянии. Это — штрафники «Чёрного Ока», международной террористической организации, уничтожить которую хочет как бы не весь восток разом. Ну а теперь, после вчерашнего нападения, и мы тоже.

— А ранги?..

Мужчина просто и незатейливо утолил моё любопытство:

— Убитый тобой телепат был слабой пятёркой по западной классификации. По-нашему это сильный четвёртый ранг. Остальные, по большей части, слабые четвёрки. Девушка — слабая тройка. И прибыли они сюда не по твою душу, просто цели поменялись, и действовать им пришлось на голой импровизации и удаче. —