В этот момент, по закону жанра, Зои, конечно же, разжала ручонки, полетела вниз и скрылась, поглощенная пучиной. «Зои, мать твою!!!» – орала я, несясь через мокрющую, обильно поливаемую дождем и ходящую ходуном под ногами палубу. «Несясь» – конечно же, сильно сказано. Полубегом, полуползком, пару раз грохнувшись на колени, обретя ссадины на локтях и ладонях, я добралась до треклятого бассейна. Пока я билась и падала, к болезненно-колючей мысли о безалаберных родителях добавилась не менее болезненная мысль о безалаберных взрослых вообще. Нет, ну не идиоты: выход на палубу закрыли, но ребенок спокойно пробрался, и никто из команды даже глазом не моргнул! Где, черт побери, камеры, дежурные, спасатели?!

Оглянувшись напоследок, не произошло ли чудо, не спешит ли к нам кто-нибудь на помощь, и убедившись, что нет, я повернулась лицом к бушующей стихии. Слава богу, Зои отлично плавала, поэтому пока, хоть и с трудом, но держалась на поверхности. Проблема была в том, что при такой сильной качке она не могла ухватиться за борт, и ее болтало по бассейну, как тряпичную куклу. Не подумав, как следует, что будет со мной, я безо всякой грациозности рухнула в воду. Думать, тем не менее, желательно при любых обстоятельствах… Прыгнула я как раз в тот момент, когда был «отлив». И, ударившись сильно о дно, я испытала полный «кайф», когда меня накрыло с головой «волной» прилива. Но недаром говорят: «Глаза боятся, а руки делают!» Я перестала обращать внимание на боль, еще когда карабкалась по палубе на помощь Зои. Я изо всех сил оттолкнулась ото дна и, сделав пару сильных гребков, оказалась на поверхности. Может быть, в этот момент никто из людей мне и не помог, но точно помогали какие-то потусторонние силы, так как я не только доплыла в эту безумную качку до Зои, но и смогла продолжить движение дальше к борту, перехватив ее под животик одной рукой. Пару раз волна, конечно же, шмякнула меня о борт. А я, как опытный и преданный телохранитель, заслоняла собой от ударов Зои. На третий раз мне удалось схватиться за борт крепко. И пока волна еще не успела отхлынуть, я выпихнула Зои на палубу, оставаясь висеть на двух руках в уже опустевшем от воды за это время углу бассейна. Долго ждать не пришлось, и новый прилив дал мне такого крепкого пинка, что я вылетела на палубу как рыба на берег. Лежа на мокрой лакированной поверхности лицом вниз, я снова испытала прилив счастья, как и тогда, когда удалось спастись самой и спасти Зои из падающего лифта. Девочка полулежала, полусидела рядом и смотрела на меня красными от хлорки и слез глазками. Ни слова не говоря, она подобралась поближе и обвила мою шею ручонками. Так мы и сидели, покачиваясь в такт волнам, которые, кажется, становились меньше. Шторм потихоньку терял силу.

– Эх, Зои, Зои, куда же тебя понесло, милая! – уже начала бурчать я в ее мокрую макушку, от которой еще так сильно пахло детством. Но в это время нас, наконец, заметили. В нашу сторону бодро бежали два работника лайнера. Их лица выражали крайнюю степень серьезности и озабоченности.

Ну что могут сделать эти взрослые, понимая, какая трагедия могла бы разразиться из-за их невнимательности? Конечно, ругать детей на чем свет стоит!

Полилось-посыпалось: «Ты не слышала и не видела объявлений, что на палубу выходить нельзя? Как ты только додумалась в бассейн в такую погоду лезть!» И так далее и тому подобное. Зои виновато опустила голову и еще сильнее прижалась ко мне.

А я… я сидела и офигевала от такой нереальной ситуации, когда ребенок чуть не погиб во время шторма, а эти взрослые люди, вместо того, чтобы успокоить, обогреть и приласкать, в первую очередь думают о том, как прикрыть свою задницу, снять с себя ответственность и переложить ее на ребенка! Мне просто слов не хватало выразить свое негодование.

Дальше – больше. Болтливая тетка в фойе оказалась матерью Зои. Как только мы вошли в фойе, все мокрые и трясущиеся, завернутые в намокшие полотенца, которые ничуть не грели, она сменила выражение лица с веселого на высокомерно-гневное и обрушилась на ребенка с силой той самой волны из бассейна, а может, и чего-то посильнее.

– Кто тебе разрешил из каюты выходить? Будешь наказана на три дня! Будешь сидеть одна и никуда не выйдешь! – она схватила Зои за руку, дернула ее резко и потащила в каюту с такой скоростью, что Зои еле успевала перебирать ножками. У нее даже не получилось обернуться и попрощаться со мной.

Видимо, бедняжка привыкла к такому обращению и понимала, что с мамой лучше не спорить. Чтобы не сделать себе хуже.

Я в растерянности стояла в холле – вода продолжала течь с меня на лакированный пол. Я была странная и некрасивая. Мои мокрые волосы лежали на голове черт-те как. На мои колени было страшно смотреть: кровоточащие царапины, кровоподтеки, синяки. На руках и локтях картина не лучше: содранная кожа начинала саднить, все раны начали ныть одновременно. Люди кругом тоже были растеряны, видимо, не понимая, какую помощь мне предложить. Да и предлагать ли вообще?

«Все-таки взрослые такие придурки», – подумала я, удаляясь к себе в каюту под горячий душ, в чистое белье и мягкую кровать.

– Как вы чувствуете себя? – спросил меня мой психолог.

– По-разному, – ответила я. – Есть радость от того, что я спасла Зои. Я – молодец! Но есть и злость. Злость на всех этих дебильных взрослых вокруг, которые чуть не загубили ребенка, да еще ей же это в вину и поставили.

– А что бы вы могли или хотели бы сказать этим взрослым? – спросил психолог.

– Да о чем с ними говорить? Это же совершенно бесполезно. Они же все придурки!

– Эй, но мы же с вами тоже взрослые. Мы что, тоже придурки? – не унимался он.

– Ну мы нет, мы не такие, – насупившись, пробурчала я.

– А в чем отличие их от нас?

– В том, что и я, и вы совесть имеем и мозги, а они – нет!

– И как это для вас: общаться с людьми без совести и без мозгов?

– Обесточивает… я не понимаю, к чему там можно апеллировать – мозгов нет, души нет, совести тоже…

– А как вы себя чувствуете при этом?

– Как Зои… беспомощной и… остекленевшей.

– А что же ваш подросток? – продолжал копать психолог. – Что бы он ответил?

– Да он что, он и разговаривать с этими полудурками не желает!

– А ваш взрослый? Что же ваш взрослый? Мог бы он защитить и малышку, и подростка?

– А знаете что? – вдруг говорю я. – У меня нет ни малейшего желания взрослеть! Да, ни малейшего! Как только я повзрослею, я тут же превращусь в придурошного взрослого. Я забуду, какой была. Я забуду обо всем том, что причиняло мне боль в детстве и в отрочестве, и буду своим поведением причинять боль своим детям. Вы посмотрите вокруг: это ведь со всеми происходит!

– Ну хорошо, – благодушно соглашается мой психолог, – давайте на этом остановимся. Нам многое удалось сегодня сделать, например, подружить вас с вашим внутренним ребенком. Теперь, по крайней мере, ей там не так одиноко.

Два дня без Зои прошли ни шатко ни валко. Вместо того, чтобы наслаждаться собственным геройством в виде бесстрашного и самоотверженного спасения Зои, я корила себя за то, что безмолвствовала перед взрослыми и никак не заступилась за девочку. Да и мне, собственно, никто спасибо не сказал за героическое спасение ребенка. Неслыханная наглость! Вечер я решила все же не проводить в одиночестве, а надела одно из своих платьев с тропическим рисунком вместо привычных джинсов и отправилась на ужин. Ужинала я обычно за собственным столиком, но в этот вечер на лайнере устроили какое-то особенное представление, и всех рассадили за общими столами по восемь человек. Я оказалась в веселой компании уже слегка подвыпивших англичан и англичанок, которые были настроены на веселье любой ценой. Одна дама обратилась ко мне с вопросом:

– Скажите, это вы спасли маленькую девочку, когда был шторм? – в ее голосе звучало и любопытство, и восхищение. Я почувствовала, как что-то теплое и сладкое разливается по телу. Признание! Как мне его не хватало!