Я хотел. Но не его.

Когда она станет рыжей, будет абсолютно сногсшибательной. Хотя и сейчас она достаточно хороша. Я щелкнул зубами. Элара подошла почти вплотную, провела туманной рукой по моему торсу. Я не ожидал ощутить какое-либо прикосновение, ведь Элара — лишь порождение тумана. Но ощутил. Прохладное, словно ветерок, пробравшее меня до самого сердца.

— Ты же будешь моим, повелитель? — прошелестела Элара, касаясь меня уже не только руками.

— Буду, — безвольно выдохнул я, тая в ее призрачных объятиях.

Сила уходила. Скоро я стану человеком, но нужен ли буду ей в виде человека?

— Дай мне своей крови, повелитель, — шепнула Элара.

Клыками я рванул... нет, не ее шею, свое запястье. Капли крови полетели в стороны, несколько попало на волосы Элары, и они полыхнули рыжим.

Плотно прижавшись ко мне, Элара потянулась губами к прокушенной руке. Я ощутил едва заметное прикосновение, от чего меня словно пронзило током.

И тут какая-то тень, серая, но намного более материальная, чем Элара, кинулась на меня, сбила с ног. Элара зашипела, почти как кошка. Развернулась к тени оскалившись. Огонь в ее глазах разгорелся ярче окрашенных кровью рыжих прядей.

А я падал, падал. Как Алиса в нору кролика. Никак не достигая земли. Лишь усиливалось ощущение полета. И таял.

Агриппина что-то кричала. Сначала я расслышал ее голос. Потом увидел уже совершенно утреннее небо над головой. Странно, ведь в лесу не может быть неба, его прячут деревья. А я лежу и смотрю в голубую высь.

— Да живой он, — басил Василий. — Видишь, оклемался почти.

— Так и знала, што один пропадет. Еще долго продержался, до утра почти.

— Отравление сходит. Эй, молодяжнек, рукой шевельни, — кот к сантиментам и угрызениям совести явно был не склонен.

— Отвяжись, а? — неубедительно отгавкнулся я.

Хотелось просто лежать. Но тут я вспомнил про телефон и рывком сел. Прокушенная рука шевелилась плохо, счастье, что левая. Черт с ней, до свадьбы доживет. Я лихорадочно огляделся. Повезло: котомка была при мне, и телефон оказался ровно там, куда я его запихивал.

— Агри, глянь, что это такое, — я включил телефон, скользнул взглядом по четырем процентам зарядки и запустил видео.

Травница побледнела, но глаз не отвела. Смотрела, как завороженная. Пока телефон не сел и не выключился окончательно.

— Это, — я махнул бесполезным уже телефоном, — Можно как-то исправить?

Агриппина, потупившись, молчала.

— А ты говорила, пропадет, — фыркнул Васька, вставая и потягиваясь.

— Агри, это можно исправить? — более настойчиво повторил я.

— Нет, — бесцветно ответила травница.

— Можно, — не согласился кот.

— Нет! — резко обернувшись к нему, рявкнула Агриппина. — Не такой ценой! Слышишь? Я не позволю!

Василий лукаво сверкнул глазами и пошел в сторону дома. Травница стояла, опустив голову так, что лица я ее не видел.

— Мне можно... домой? — спросил я, поднимаясь с земли.

— Можно, — едва заметно кивнула Агриппина.

А потом кинулась мне на шею, обхватила меня руками, чуть не уронив на землю.

— Мне так жаль, Юра. Очень-очень жаль, — шептала она, уткнувшись в мою грудь.

Мы расположились в саду. В избу идти пока не хотелось. Свежий воздух, сдобренный смесью лесных и луговых запахов, прочищал мозги, хоть и не снимал проблемы. Большой такой, выше деревьев. Фиг с ней! Не хочу ни о чём думать!

Только теперь я понял, почему дом травницы стоит именно в этом месте. Ароматы и с полей, и из леса в равной степени достигали подворья, и Агриппина по каким-то параметрам могла определять, что созрело, что пора собирать, успеет ли пополнить запасы... Или её компаньон. У него нюхало с кулак размером. Что хочешь учует!

Сколько бы я ни пытался отлынивать, забивать себе голову чепухой, а разговор отложить не получится.

— Ну, — сказал я, — балакайте, што там можно да нельзя, всё-таки можно, но не такой ценой... Внемлю вам с исключительным вниманием.

Василий прекратил умываться, покосился на Агриппину. Та смолчала.

— Тут, значится, дело такое, — кот совершенно по-человечески пригладил шерсть на голове. — Приволок ты в ентот мир зерно хаоса. Кем ты у себя был, раз оно тебя выбрало, не ведаю, токмо связано оно теперича с твоей тёмной стороной, будто мамка с лялькой — пуповиной. Семя тьмы — суть начало, а тот, в кого ты обращаешься, — его продолжение.

— Про тлен и безысходность уразумел. Делать-то што?

— Ништо! — буркнула травница. — Чар не ведаешь, махом окочуришься!

— А ежели у меня та баба рыжая всю кровь вылакает, оно мне здравия прибавит?!

Внезапно пришло осознание, что я общаюсь с собеседниками в их манере — архаичном просторечном стиле. Я не ёрничал, не язвил. Слова лились изо рта сами собой, складываясь в нетипичные для меня фразы.

— Я ж, Юрец, подсобить способен...

Договорить Василий не успел. Впервые за время моего нахождения в загадочном мире Агриппина его ударила. Наотмашь, хлёстко, по затылку. На удивление, кот не зашипел, не оцарапал, не убежал. Понурил голову, опустил усы, пошевелил носом, словно собирался им шмыгнуть.

Спохватившись, травница обхватила его за шею, прижалась щекой, зашептала, вытирая другой рукой хлынувшие слёзы:

— Нельзя мне ещё и тебя потерять, солнцеликий мой! После тех невзгод... Хочешь меня одну одинёшеньку оставить, лишь бы месть свершить?!

Такой я её никогда не видел. Происходящее не давало мне абсолютно никаких ответов, запутывая сильнее и сильнее.

— Покажи ему, — предложил Василий. — Пускай узрит минувшее, поймёт, што с нами стряслось, самолично решение вынесет.

Агриппина выпрямилась. Думает, взвешивает, определилась. Потёрла ладони друг о друга, брызнув зеленоватыми искрами, пробормотала неразборчиво, развела руки в сторону, всем телом излучая неяркое сияние. Я вновь увидел те глаза-вселенные. Меня подхватила неведомая сила и поволокла, как тогда, в тумане. Не в лес, внутрь зрачков, вокруг которых бушевали синие потоки. Секунда, и я провалился туда.

***

Электрическое жужжание, вспышки, приглушённые взрывы... Неужели я вернулся домой? В свой изначальный мир? К кадке с пальмой, картинке с котом, сожранному коллегами ужину? Предположение влепило по мозгам похлеще знаменитой Агриппининой оплеухи. Я осознал, что не хочу обратно. Ни к ОЧЕНЬ СТРАШНОМУ ТУМБЛЕРУ, ни к ОЧЕНЬ КРАСНОЙ КНОПКЕ. Даже интернет, шлем и любимые игрушки больше не имели для меня ни малейшего значения. Хватит, нет, ни за что!

Я упал на твёрдое и колючее. Открыл глаза, приподнялся, осмотрелся... И зачарованно замер. Домом и не пахло. Вокруг простиралось огромное поле, покрытое остовами сгоревшей растительности. Освещение постоянно менялось, становясь то красным, то синим, то зелёным, а то и вообще пропадая, после чего всё обволакивало колышущейся тьмой. Наэлектризованный воздух гудел, вспышки молний слепили, грохот доносился со всех сторон, оглушая, поглощая другие звуки.

Что-то изменилось. Ещё не понимая, что именно, я повернулся и увидел их. Два десятка чёрных ромбоидов медленно плыли над полем, источая тёмную дымку, принимавшую узнаваемые очертания. Очертания меня. Того, каким я становился по ночам. Длинный змеиный хвост перетекал в бочкообразное туловище, увенчанное маленькой вытянутой головкой с зубастой пастью и белёсыми глазками. Зато её размеры компенсировались здоровенными ручищами, пальцы которых заканчивались внушительными когтями.

За спиной прокатился рык. Я снова повернулся. На другом конце поля стояло семеро. Почему-то я знал их имена. Агриппина, Весняна, Дубрава, Лада, Горислава, Радмила и, разумеется, Василий Солнцеликий. Им я с чистой совестью залюбовался, потому что тигр умудрялся заслонить своей красотой даже девичью. Густая ярко-рыжая шерсть, чётко прорисованные полоски, раскидистые вибриссы, выступающие за губы клыки — все четыре, кстати, на месте, — горящие глаза, прижатые уши... Когтистые лапы нетерпеливо терзали землю, мощная грудь вздымалась и опадала, а хвост яростно лупил по бокам. Вот тебе и Васька-алкаш, да...