В тот день он не стал говорить о такой мелочи, как случайная шальная мысль. Но дни шли, одна встреча, вторая, третья… И он не мог отделаться от этой мысли. И не мог себя понять. Он смотрел на мягкие губы, пытался о них не думать, и не выходило. Из-за этого он злился, негодовал, выходил из себя, а потом все то же самое только уже из-за того, что он выходил из себя от такой мелочи, и так по кругу. Однажды вечером, он просто устал от собственной перепалки в голове, и решил просто представить, а каково это будет, если он и правда ее поцелует? Закрыл глаза. Вот они стоят напротив друг друга, он слышит ее дыхание, смотрит в ее глаза, касается носом ее щеки, вдыхает запах, она кладет руки ему на плечи и кончиками пальцев касается шеи. От этого прикосновения по всему телу расходятся мурашки и морозят, а он прижимает ее к себе ближе и целует. Осторожно и аккуратно, спрашивая себя, нравится или нет, и получая ответ, что нравится. Маленькие поцелуи, едва касаясь, переходят в водоворот из вдохов, сильнее, больше, глубже, так, чтобы передать все то, что не скажешь словами и не покажешь взглядом. Так, чтобы почувствовать агонию.

Он резко открыл глаза, его пульс заходился еще больше, чем после катания на велосипеде. А мурашки на теле пришлось терпеть еще очень долго. Что это было? Ему и правда этого хочется? Почему? Зачем? И если это правда, а это правда, то что теперь с этим делать? Что ему теперь делать? И как жить с тем осознанием, что он ничем не отличается от уродцев, чьи гормоны играют в пубертате. Даже в то время у него ничего не играло, и так с чего теперь?

Еще несколько дней ушло на то, чтобы переварить все эти мысли и чувства. Несколько долгих дней, которые казались адом. Его пугало все новое, и он не собирался с этим новым сталкиваться до конца своих дней. Но вот он, новый сам, как это вообще можно принять и понять? Как к этому привыкнуть? Это невозможно и непосильно. Но может быть посильно хотя бы немного потому, что на следующей встрече он спросил:

– Ты когда-нибудь хотела меня поцеловать?

Девушка повернулась, удивленно посмотрела, пожала печами.

– Скорее нет, чем да. Я никогда не думала о тебе в таком плане, я же говорила еще в самом начале.

– Да, я помню.

Он замолчал, задумался, посмотрел еще раз на нее, на ее губы. Он помнил какие они были на вкус, помнил какой был у них запах, и ему нестерпимо захотелось почувствовать это еще раз. Он резко развернулся к ней, притянул к себе, крепко обнял и поцеловал. Так, как хотел, и хотел кажется всегда. И они, она, была точно такой же, как в прошлый раз. Мягкой, горячей, близкой, желанной. Он не мог оторваться и рассказывал ей губами все, что чувствует. О том, какая она особенная, какая родная, какая невообразимо любимая. А она отвечала ему тем же, и этот момент, казалось, длился вечно. Только их момент, и больше ни чей. Самый прекрасный на свете.

А потом он услышал голос и почувствовал, как его трясут за рукав, очнулся, и увидел, что стоит все так же в шаге, а она смотрит на него удивленно и что-то спрашивает.

– Что ты сказала?

Ему не хотелось возвращаться в реальность, это была жестокая, неправильная, не его реальность.

– Ты куда-то пропал. Я говорю, а ты? Ты когда-нибудь хотел меня поцеловать?

– А, нет, не хотел.

Его принцип не врать сегодня впервые дал основательную трещину. Но лучше сказать так, чем рассказать правду и потерять ее навсегда. Лучше так. Сегодня последние деньки лета, сегодня они идут рядом, совсем скоро начнется новый семестр, парты, пары, и будет меньше лавочек в парке. Сегодня он сохранит то, что имеет, и останется этим доволен.

Можно ли оставаться довольным тем, что есть, если уже узнал, каково это, где-то там? Невообразимо только представить, что, потрогав, пожив в своей мечте, придется отпустить ее и сказать себе, что так никогда не будет. Это смирение не настоящее, хриплое, истеричное, с руками, тянущимися за мечтой, а мыслями, все хорошо, все хорошо. И ты понимаешь, что ничего хорошо уже не будет никогда потому, что уже знаешь сравнение между землей и небом. И это сравнение играет не в пользу того, что имеешь.

Он не мог смириться с тем, что ему не будет доступно желаемое. Он всегда, всю свою жизнь, шел напролом и брал то, что хочет. И отсутствие чего-то в жизни не означало недоступность получения. Если у него чего-то не было, значит он этого просто не хотел. Он знал, что за все надо платить, что за что угодно ему придется расплачиваться равноценно. Если в жизни происходит что-то хорошее, то обязательно произойдет что-то плохое. И если ему сейчас хорошо, значит совсем скоро будет плохо. Так и вышло. Его состояние от встреч с человеком, состояние близкое к тому пониманию счастья, на которое он был способен, переросло в горечь и злость. Каждое ее слово отдавало в виски болью разрушающихся надежд и несбыточных мечтаний. Он искренне надеялся, что останется доволен, и будет благодарен тому, что есть, но эти надежды все больше рассыпались прахом.

Он все чаще задавался вопросом, почему это происходит именно с ним. За что, для чего. Он метался в своих фантазиях, спасаясь от несправедливости настоящего, но сколько бы ни старался, не мог ими заменить реальности. Что бы он ни представлял, как бы в это ни погружался, сама мысль о том, что здесь, в этом мире, где он живет, он никогда не сможет сделать то же самое, вводила его в яму отчаяния. Это было впервые, когда его самого, и множества внутренних миров, оказалось недостаточно. Чем больше он представлял, пытаясь заменить действительное на желаемое, тем больше понимал, что не сможет этого сделать. Все, что было в его голове на этот раз казалось тусклым, бесцветным, лишь отголоском, фальшивкой. И тем не менее, он цеплялся за эту фальшивку так сильно, как утопающий за спасателя. А все потому, что это все, что у него было. И быть довольным тем, что есть, не вышло.

Спустя несколько месяцев, когда весеннее солнце уже понемногу начало показываться, а снег все еще продолжал упрямо лежать на улицах, он решил, что больше не может выносить внутренние противоречия. Он принял решение, что расскажет обо всем, и когда-нибудь он сможет получить положительный ответ от этой девушки. Вариант, что не сможет, он не рассматривал, это был не его вариант. Они сидели в кафе недалеко от универа, рассматривали прохожих, рассуждали кем бы могли быть эти люди. Где работать, с кем жить, о чем думать. Они играли в эту игру довольно долго, а он все решался задать свой вопрос. О других людях всегда проще говорить, чем о себе, всегда проще. В конце концов он выдохнул, и все-таки спросил.

– А почему тебе никогда не хотелось меня поцеловать?

Девушка удивилась, замерла с чашкой кофе в руках, о чем-то задумалась, хмыкнула. Одна ее бровь была немного выше другой, и один уголок губ тоже был выше другого. Это означало, что она действительно в замешательстве.

– Ты с лета думал, чтобы задать мне этот вопрос?

– Нет, не прямо с лета, но уже довольно долго.

– Значит, тебе бы хотелось?

– Да. Мне хочется. Это такая проблема?

– Нет, почему. Просто, понимаешь, а мне нет.

– Почему?

– Причем, я бы сказала, что иногда хотелось, да. Но это другое. Это не то, что ты имеешь ввиду.

– А ты знаешь, что я имею ввиду?

– Ты ко всему относишься очень серьезно. Для тебя, если да, то да по максимуму, на все. Если ты примешь решение что-то сделать, до дойдешь до конца, и если ты хочешь что-то сделать, то хочешь до конца. У меня же все иначе, я могу просто попробовать, узнать, как это, а потом отказаться и пойти дальше. Но ты не сможешь. Поэтому, если ты меня поцелуешь, или если я тебя поцелую, это будет значить разное для нас. Думала ли я? Думала, иногда, а кто бы не думал. Вокруг нас множество возможностей и вариантов событий, и наш мозг постоянно подкидывает нам возможные сценарии. Но мой сценарий и твой отличаются. Для меня это будет любопытный опыт и не больше, для тебя момент, на который ты поставишь всю свою жизнь. А я не готова стать всей твоей жизнью. Поэтому и говорю нет, я не хотела. Понимая, что это будет для тебя значить, я не хочу.