Таким образом, сон пациентки соответствует просьбе ее подруги прийти и пообедать у нее дома. А что может заставить ее захотеть это сделать, кроме того, что там хорошо ужинают, если не тот факт, который жена нашего мясника никогда не упускает из виду, а именно то, что ее муж всегда хорошо о ней отзывается. Но как бы она ни была худа, ее телосложение вряд ли привлекает его, с его пристрастием к изгибам.

Возможно, у него тоже есть желание, которое несколько сдерживается, когда все в нем удовлетворено? Это тот же механизм, который во сне вместе с желанием подруги вызовет провал ее требования.

Ведь как бы точно ни символизировалось требование с помощью новорожденного телефона, оно остается безрезультатным. Призыв терпеливого не достигает цели; прекрасно было бы видеть, как другая толстеет, чтобы ее муж мог полакомиться ею.

Но как может любить другую женщину (разве пациентке не достаточно, чтобы ее муж считал ее таковой?) мужчина, который не может быть удовлетворен ею (он, мужчина с кусочком спины)? Именно на этом вопросе, который обычно является вопросом истерической идентификации, акцентируется внимание.

8. Уже здесь этот вопрос становится предметом - вопрос, в котором женщина отождествляет себя с мужчиной, а ломтик копченого лосося занимает место желания Другого.

Поскольку это желание совершенно неадекватно (как можно принять всех этих людей с одним кусочком копченого лосося?), я действительно должен, когда все (или мечта) будет сказано и сделано, отказаться от своего желания дать ужин (то есть от поиска желания Другого, которое является тайной моего желания). Все пошло не так, и вы говорите, что сон - это исполнение желаний. Как вы с этим справляетесь, профессор?

Психоаналитики уже давно не отвечают на подобные вопросы, поскольку перестали задавать себе вопросы о желаниях своих пациентов: они сводят эти желания к своим требованиям, что значительно облегчает задачу преобразования их в свои собственные. Разве это не разумный путь? - Безусловно, именно его они и выбрали.

Но иногда желание не улетучивается, а появляется, как здесь, в центре сцены, слишком зримо, на праздничной доске, в виде лосося. Это привлекательная на вид рыба, и если ее подать, как это принято в ресторанах, под тонкой марлей, то приподнимание этой марли создает эффект, подобный тому, что происходил во время кульминации древних мистерий.

Быть фаллосом, пусть и несколько тонким. Разве это не предельное отождествление со знаком желания?

Для женщины это не выглядит самоочевидным, и среди нас есть те, кто предпочитает больше не иметь ничего общего с этой словесной головоломкой. Неужели нам придется объяснять роль означающего только для того, чтобы обнаружить, что у нас на руках комплекс кастрации и зависть к пенису - от которых, видит Бог, мы вполне могли бы избавиться? Когда Фрейд дошел до этого конкретного момента, он оказался в растерянности, не зная, как выпутаться, и видя перед собой лишь пустыню анализа.

Да, он привел их к этой точке, и это было менее зараженное место, чем невроз переноса, при котором вам приходится гоняться за пациентом, одновременно умоляя его идти медленно, чтобы не унести с собой мух.

9. Но давайте сформулируем то, что желают структуры.

Желание - это то, что проявляется в интервале, который требование постигает внутри себя, в той мере, в какой субъект, артикулируя означающую цепь, высвечивает желание быть, вместе с призывом получить дополнение от Другого, если Другой, локус речи, также является локусом этого желания, или недостатка.

То, что таким образом дается Другому для наполнения и что является строго тем, чего у него нет, поскольку ему тоже не хватает бытия, называется любовью, но это также ненависть и невежество.

Это также то, что вызывается любым требованием, выходящим за рамки сформулированной в нем потребности, и это, конечно, то, чего субъект остается тем более лишенным, чем больше удовлетворена сформулированная в требовании потребность.

Более того, удовлетворение потребности предстает лишь как приманка, в которой разбивается требование любви, отправляя субъекта обратно в сон, где он преследует лимбовые области бытия, позволяя ей говорить в нем. Ибо бытие языка - это небытие объектов, и тот факт, что желание было обнаружено Фрейдом на своем месте в сновидении, которое всегда было камнем преткновения для любой попытки мысли расположить себя в реальности, должен быть достаточным уроком для нас.

Быть или не быть, спать, возможно, видеть сны, даже так называемые самые простые сны ребенка (такие же "простые", как и аналитическая ситуация, без сомнения) просто показывают чудесные или запретные объекты.

10. Но ребенок не всегда засыпает таким образом в лоне бытия, особенно если вмешивается Другой, у которого есть свои представления о его потребностях, и вместо того, чего у него нет, набивает его удушливой массой того, что у него есть, то есть путает его потребности с даром своей любви.

Именно тот ребенок, которого кормят с большой любовью, отказывается от еды и играет со своим отказом, как с желанием (нервная анорексия).

Здесь как нигде понимают, что ненависть платит монетой за любовь, а невежество непростительно.

В конечном счете, отказываясь удовлетворить требование матери, не требует ли ребенок, чтобы у матери было желание вне его, потому что путь к желанию, которого ему не хватает, можно найти там?

11. Один из принципов, вытекающих из этого, заключается в следующем:

- Если желание - это эффект в субъекте условия, которое навязано ему существованием дискурса, чтобы его потребность прошла через дефиле означающего;

- Если, с другой стороны, как я уже отмечал выше, открывая диалектику переноса, мы должны установить понятие Другого с большой буквы О как место развертывания речи (другая сцена, ein andere Schauplatz, о которой Фрейд говорит в "Толковании сновидений");

- Следует предположить, что, будучи произведенным животным, находящимся во власти языка, желание человека - это желание Другого.

Речь идет о совершенно иной функции, чем первичная идентификация, о которой говорилось выше, поскольку она предполагает не принятие субъектом знаков отличия другого, а скорее условие, согласно которому субъект должен найти конституирующую структуру своего желания в том же самом зазоре, который открывается действием сигнификаторов в тех, кто приходит представлять для него Другого, в той мере, в какой его требование подчиняется им.

Возможно, вскользь можно уловить причину его эффекта оккультизма, который привлек наше внимание при распознавании желания сновидения. Желание сновидения не предполагается субъектом, который говорит "я" в своей речи. Артикулированное, тем не менее, в локусе Другого, оно является дискурсом - дискурсом, грамматику которого Фрейд начал объявлять таковой. Таким образом, желания, которые он составляет, не имеют оптативной инфлексии, изменяющей индикатив их формулы.

Если посмотреть на это с лингвистической точки зрения, то можно увидеть, что то, что называется аспектом глагола, здесь является аспектом "совершенного", исполненного (в истинном смысле Wunscherfüllung).

Именно это экзистенция (Entstellung) желания в сновидении объясняет, как значимость сновидения маскирует присутствующее в нем желание, в то время как его мотив исчезает, будучи просто проблематичным.

12.Желание производится за пределами требования, поскольку, артикулируя жизнь субъекта в соответствии с ее условиями, требование отсекает потребность от этой жизни. Но желание также утоплено в требовании, поскольку, будучи безусловным требованием присутствия и отсутствия, требование вызывает желание быть под тремя фигурами: ничто, которое составляет основу требования любви, ненависти, которая даже отрицает бытие другого, и невыразимого элемента в том, что игнорируется в его требовании. В этой воплощенной апории, о которой можно сказать, что она заимствует, так сказать, свою тяжелую душу у выносливых побегов раненого драйва, а свое тонкое тело - у смерти, актуализированной в означающей последовательности, желание утверждается как абсолютное условие.