Михаил шагал и чувствовал легкость в карманах, которая вызывала у него напряжение. Пощупав их, он с горечью осознал, что денег осталось может и не катастрофически, но мало. Нужно что-нибудь придумать: путь не близкий, а с тем, что он имеет сейчас, не хватит и на самое позорное место для сна на одну ночь. Поэтому было решено поискать в этом месте возможность заработать энное количество вечно звенящих монет.
Перед ним шла широкая длинная улица, которую пересекали десятки маленьких других. Главная дорога, не смотря на свою прямоту, не ясно куда вела. Что-то внутри фельдшера говорило, что идти по ней не стоит, а что-то иное перебивало эту мысль и говорило: «Иди. Что, боишься прямых дорог? ХА!». Стампединский поддался на собственную провокацию и направился вдоль большой дороги.
11.
Пересек одну улицу, вторую, третью, но кроме разбитых дорог, грязных худых кошек, разрушенных избушек, сарайчиков и одной большой свалки ничего не нашел. Но тут он дошел наконец-то до центра этого скопления погоревших и сгнивших будок, где он обнаружил маленькую площадь. Эта площадь была почти захвачена дикими растениями, которые прорывались через брусчатку, но несмотря на это, она выглядела прилично и капельку аккуратно. Во многом результат такой гармонии между беспорядком и красотой был достигнут благодаря цветам, росшим только «пятнами», будто сверху кто-то делал с помощью кисти и красок изящные кляксы. Но не красота пейзажей сейчас интересовала Михаила. Он искал, где его навыки врачевания пригодятся.
Пройдя чуть глубже в сквер, он увидел место выдачи гуманитарной помощи, где было много всяких стариков, которые пережевывали своими беззубыми деснами выданную им кашу. Михаил сначала долго мялся, размышляя о том, как бы ему поделикатнее спросить про работу, про больных и нуждающихся, про место, где можно немного заработать. Но ему помогло его кроваво-красное пальто, на которое обратила внимание женщина лет сорока пяти в бело-голубой форме, на вид не самая здоровая, но несмотря на это, в её глазах читалась бойкость и энергичность. Она, завидев его в метрах двадцати, окрикнула его. Фельдшер сначала оглянулся, не сразу поняв, к нему ли именно обращаются, а после повторного зова он тут же подошел. Каждой частичкой своего тела женщина давала понять, что с ней шутки плохи, и не дай бог тебе её не послушаться сразу же. Когда же Михаил подошел, она произнесла:
– Что это у тебя за одежда такая, юнец? Да и вид у тебя болезненный. Иди ешь! – в последней фразе отчётливо можно было разобрать не доброе приглашение, а приказ.
– Ой, Вы такая добрая! – Михаил ответил с такой широкой и добродушной улыбкой. – Спасибо Вам большое. Стампединский подбежал к ссохшемуся мужчине, стоявшему рядом с большим чаном, доверху наполненным ароматной гречкой, приготовленной по правилу «кашу маслом не испортить», который раздавал еду.
– Здравствуйте, дорогой друг! Можно каши, пожалуйста? – Совершенно по-детски произнёс Стампединский.
Старик, не слышавший вежливых слов уже так давно, после такого очень сильно изменился в лице: морщины разглаживались в одних местах, складывались в других, глаза чуть сверкнули, редкие зубы, спрятанные за иссохшимися губами, непроизвольно засверкали бы в улыбке, если бы они не были почти черными или не отсутствовали вовсе. Он взял половник покрепче, схватил каши побольше, положил в алюминиевую миску и шепотом сказал фельдшеру: «Подойди к той разбухшей тётке (сказав это, он не слишком явно указал пальцем на полную даму, стоявшую напротив с кастрюлей другой каши) и скажи, что от меня, она даст что-нить вкусненькое». Фельдшер обрадовался и сказал про себя: «Вот что добро животворящее делает!».
Спустя пару минут Михаил уже был сыт и доволен. Но тут вспомнилось ему, что он пришел сюда не для того, чтобы поесть, а работу найти. Первым делом с этим вопросом он пошел к той женщине, которая приказала ему: «Иди ешь!». По своему обыкновению, фельдшер почти всегда перед такими разговорами чувствовал некоторую неловкость, неуверенность. Перебрав в голове около сотни различных вариантов, он всё-таки начал говорить, прокашлявшись перед этим.
– Здрствйте – оговорился он – Можно задать один вопрос?
– Можно. Ещё вопросы будут?
Молодой фельдшер сконфузился.
– Э-э, да. В общем, не найдётся ли для меня тут работа? Я врач, думаю, что здесь я могу пригодиться.
Женщина пристально вглядывалась в Михаила Стампединского, как вглядываются в старых знакомых, которых не сразу узнают.
– Работа найдётся всегда, особенно для врача. – произнесла она – Но на большое вознаграждение не стоит надеяться, в деревне водится денег мало, все волонтёры работают, в основном, только на энтузиазме. Единственное, с голоду не помрёшь – кормить будем.
– Тогда я хочу у вас поработать. Скажите, как Вас зовут.
– Ладно, зовут меня Евдокия Ивановна. Если хочешь устроиться на работу у нас, то подожди минут тридцать. Сейчас обед для местных закончится, и я буду свободна.
Михаил сел на скамейку напротив Евдокии и начал ждать. Ждал упорно, неистово, терпеливо, усердно. Но прошло две минуты, и он забыл, что он ждёт чего-то. Фельдшер задался вопросом: «Чем я тут, собственно, занимаюсь», потом встал и решил прогуляться по скверу. И каждые тридцать секунд он отвлекался на что-то интересное. В этом сквере его интересовало всё: Цветы, деревья, птицы, белочки, редко встречаемые люди, облака.
Спустя пару минут фельдшер потерялся в этом сквере, потому что случайно прошёл через пролесок и оказался на улице, лежащей напротив той, от которой он пришёл к скверу. Оглянувшись, он замечает пузатенького волонтёра грушевидной формы, одетого в одежду бело-голубого цвета. Заметив эту форму, он вспомнил про Евдокию, которая сказала ему подождать, наверное, час. Он начал искать тот вход в сквер, в который он входил, думая, что так он найдёт место, где её встретил, быстрее. Он пошёл вокруг площади, думая про себя: «какая неровная по периметру площадь, всё поворачиваю на право и поворачиваю.»
Оказалось, что он сделал круга четыре с половиной, обходя сквер. Наконец-то найдя вход, Врач не нашел волонтёров и тем более Евдокию. Сердце биться стало чаще, и страх овладел им. «И как же я теперь буду?!» – думал он. От отчаяния он лёг на ближайшую скамейку, погрустил и немного задремал.
Очнулся Михаил уже поздним вечером, во рту всё пересохло. Когда он обходил площадь, он заметил круглосуточный ларёк, о котором сейчас вспомнил. В нынешнее время место, где могут что-то так поздно продать, очень редко. Желая восстановить силы и наполнить свой организм жидкостью, он пошёл в сторону, где его видел. Но в сумерках уже почти ничего невидно, поэтому иссушенный фельдшер ориентировался по звуку фонарей, стоящих у дороги, которые издают еле слышное жужжание, на ощупь и даже по запаху. Если пахнет неприятно, значит, надо идти в обратную сторону.
Дошёл до магазинчика, выдохнул. Но тут он видит, как продавец выходит из дверей, притушив внутри свет, и начинает закрывать их на четыре амбарных замка.
– Стойте! Тут же написано, что магазин круглосуточный! – Вскричал Стампединский.
– Это довоенная вывеска, сейчас ночью люди если и выходят, то только, чтобы… не знаю, люди вообще сейчас выходят из дома или нет – Продавец повернулся к врачу и на этих словах сделал очень серьезное лицо, которое всё было усеяно рубцами. Один из этих рубцов был точь-в-точь как у той парочки, с которой Михаил сегодня завтракал.
– Можно я по-быстрому куплю воды? В горле пересохло.
– Нет, приятель, извини. Если хочешь пить, то дальше по улице есть колонка.
– Спасибо.
Шел он по улице и боялся каждого шороха листвы и скрежета окон, которые трещали от ветра. В конце улицы Михаил увидел холодный свет, а рядом с ним силуэт тоненького человека. Подойдя ближе, тихо-тихо, будто боясь спугнуть, а на самом деле просто боясь странного свечения, Стампединский подкрался поближе. В том силуэте он обнаружил Евдокию. Выйдя из кустов неуклюжей походкой, фельдшер сказал:
