Едва справляясь с волнением, заставляю себя дышать. По привычке прячусь за чёрной тканью капюшона и мысленно готовлюсь к новой порции унижений. Но подоспевший к нашей компании Стас, сам того не ведая, дарует мне минуты отсрочки.
– Все собрались? Все готовы? – Его глаза сияют азартом, а костюм сумасшедшего химика невольно притягивает взгляды: белый халат, очки, грим – глупости, но те позволяют мне незаметно слиться с окружающей нас серостью, а потом спрятаться за углом столовой. Этот квест совершенно точно не для меня!
Сжавшись в комок, я прислоняюсь в посеревшей стене заброшенного здания и жадно впитываю каждый звук со стороны веранды. Стас говорит что-то об опытах и сотворении волшебного эликсира счастья; пытается втереть нашим, что именно его они и будут создавать, собирая необходимые ингредиенты по ходу прохождения квеста, а потом уводит толпу за собой к первому испытанию.
Я наконец выдыхаю, а спустя минут десять, а то и двадцать, решаюсь выйти из укрытия: сидеть за столовой, быть может, и безопасно, но слишком холодно. Силясь вспомнить дорогу до нашего корпуса, озираюсь по сторонам. Плутаю по корявым тротуарам от домика к домику. А когда среди всей этой разрухи замечаю двухэтажное голубое здание, со всех ног несусь к нему. В уме проговариваю, что скажу классной, как буду ссылаться на свою бестолковость и объяснять, почему отстала от остальных, но все мои старания рассыпаются бисером под ногами, когда понимаю, что корпус закрыт.
Я дёргаю дверь, стучу, зову Ирину Григорьевну, но ответом мне служит тишина…
Продрогнув до костей, я кутаюсь в толстовку и, поджимая пальцы в промокших кроссовках, переступаю с ноги на ногу, а потом каменею, заслышав вдали некогда любимый голос Егора.
Его нарочито сладкий баритон становится всё громче, но сколько бы я ни вертела головой, разглядеть Лихачёва и его собеседника мне не удаётся. Впрочем, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, с кем Егор может говорить. От одной только мысли, что рядом с Лихачёвым идёт Данила, мне становится не по себе. Страх, который только-только начал уступать дорогу холоду, с новой силой сдавливает лёгкие. Я срываюсь с места и судорожно ищу, где спрятаться, но ничего лучше яблоневого сада не нахожу… А уже в следующее мгновение понимаю, что разговаривал Егор не с Данилой. Его спутница – Громова, и судя по тому, как нежно переплетены их ладони, разговорами молодые люди уже давно не ограничиваются.
Как и я, сладкая парочка, по всей видимости, улизнула с квеста и сейчас норовит попасть внутрь корпуса. Уля канючит, что замёрзла и вся эта походная жизнь не для неё. Егор ласково касается кончиком носа шелковистых волос Громовой и что-то шепчет ей на ухо – нежно, заботливо. А я едва справляюсь со рвотными позывами. И вроде должна испытывать чувство небывалого удовлетворения, что бумеранг вернулся и со всей дури угодил в рожу Кротова, но людская подлость не оставляет места радости. Мне жалко себя – полную дуру, которая все эти годы боготворила Лихачёва, а сегодня, с ног до головы облитая помоями, вынуждена прятаться по сырым кустам, обидно за Машу, которая считает Громову лучшей подругой и слепо доверяет ей все свои тайны…
Ошарашенная увиденным, я совершенно забываю о конспирации. Да и ветки яблонь – то ещё укрытие! Стоит случайно ухватиться не за ту, как предательский треск сухой древесины, вынуждает парочку резко отскочить друг от друга и испуганно обернуться в мою сторону.
Что ж, сегодня явно не мой день!
– Ильина? – Егор заметно расслабляется.
В моём лице он не видит угрозы своему доброму имени, и наверно, в чём-то прав: даже если открою рот, мне всё равно никто не поверит.
– Ты? – брезгливо морщится Громова, а потом начинает смеяться: – Решила сменить запах чеснока на аромат прелой листвы?
– Чеснока? – недоумевает Егор, пока воспоминания двухлетней давности до крови царапают душу.
Загородный дом. День рождения Лихачёва. Пышный праздник. Егор тогда позвал к себе почти весь класс, даже новенького пригласил.
– Забыл? – выгибает брови стерва. – Ты же сам мне рассказывал, как наша чувырла наелась чеснока и давай к Даниле с поцелуями приставать?
– А, это! – усмехается Лихачёв, пока я, глядя ему в глаза, отчаянно повторяю короткое слово «ложь». Но он притворяется, что не слышит. – Так то не чеснок, вроде, был, а тухлая рыба.
Егор находит своё замечание смешным, а я бегу со всех ног. Куда – не важно, лишь бы больше никогда не вспоминать…
Мокрая трава, разбитые бордюры, домики, в своей разрухе похожие один на другой. Я задыхаюсь от нехватки кислорода и острой боли в боку, но сквозь туман проклятых слёз и бесконечной мороси продолжаю бежать. Однако, чем более размытыми становятся очертания корпусов, тем острее в сознание впивается понимание, что от себя не спрячешься.
Согнувшись пополам, упираюсь ладонями в коленки и прерывисто дышу. Сердце клокочет, память отравой циркулирует по венам. Я тихо скулю, безвольно возвращаясь в прошлое, а потом замечаю покосившуюся сторожку возле забора и зачем-то иду туда. Дверь заколочена, крыльцо прогнило до дыр, повсюду мусор и старый хлам. Грязные осколки вместо окон угрожающе торчат из обшарпанных рам. Жуткое место, впрочем, как и вся моя жизнь.
Ума не приложу, что делать дальше: вернуться – не вариант, остаться здесь – сгинуть без следа. И всё же я решаю остаться…
Из кармана выуживаю мобильный и, усевшись на старый пень чуть поодаль от сторожки, пишу моему Джо. Знаю, что не прочтёт, что сообщения снова повиснут в воздухе, но в эту минуту как никогда мне нужен рядом друг.
Lera [06.09 13:52]: Мне было шестнадцать, как тебе сейчас. Я была наивной и верила в любовь. Впрочем, с тех пор мало что изменилось – я всё такая же дура.
Lera [06.09 13:59]: Маша уговорила меня надеть короткое платье, не в меру откровенное, даже вульгарное. Но тогда я хотела, чтобы Он меня заметил. Мой первый поцелуй я мечтала подарить имениннику, но нам обоим не хватало смелости. Робкие взгляды, смущённые фразы, горящие от стыда щёки… Мы смеялись и громко болтали с другими, но стоило нам оказаться рядом, как мы безумно робели. Первый шаг – всегда за мужчиной, так меня воспитали, а потому, кусая губы и не сводя с Него глаз, я ждала. Вот только ничего не происходило…
Рукавом толстовки смахиваю слёзы и, отметив про себя, что дождь перестал, снова пишу Джо.
Lera [06.09 14:18]: Шестнадцать – бестолковый возраст. В голове столько знаний, но все не о том… Я лучше отца разбиралась в геометрии и могла наизусть прочесть Блока, но что делать с сердцем, разрывающимся от любви, не знала. Боялась упустить свой шанс. Торопила чёртову жизнь. И оступилась.
Запрокидываю голову к серому, низкому небу. Смотрю, как верхушки сосен качаются на ветру, и всё никак не решусь написать о главном: признавать свои ошибки всегда непросто, а в моём случае ещё и бесполезно.
Lera [06.09 14:46]: Глупая игра. Пустая бутылка из-под колы. Длинное горлышко с корявым сколом по краю. Оно промахнулось и указало не на того.
Lera [06.09 14:52]: Я до последнего ждала, что Он меня остановит, пользуясь своим авторитетом, заставит новенького сесть на место. Искала защиты в любимых глазах, но Он струсил, а быть может, не захотел. Сам закрыл за нами дверь кладовой и ушёл. Я была зла, расстроена и, не скрою, растеряна. Клоун стоял напротив меня и, казалось, тоже не находил себе места. Две минуты наедине. Спутанное дыхание. Безумная неловкость натянутой до предела струной. Что я знала тогда об этом парне? Ничего! Скромный, тихий, неуверенный. Он только пришёл в наш класс. К нему все присматривались, изучали. А мне не было до него дела.
Я нажимаю «Отправить» и грустно смеюсь: с таким же успехом я могла поведать свою историю ёлкам. Натягиваю пониже рукава, чтобы унять дрожь в озябших ладонях, и с досадой осознаю, что хочешь не хочешь, а вернуться придётся. Давать лишний повод для сплетен своим одноклассникам не хочу, да и Ирину Григорьевну подводить неохота. Поднимаюсь с трухлявого пня, кручу головой по сторонам, но вот незадача: куда идти, не помню.
