– Я с Ванькой обещал посидеть на выходных, – признаюсь честно и прикрываю глаза, когда замечаю на лице Ульяны брезгливую гримасу.

Я уже сто раз пожалел, что рассказал ей о Ване. Впрочем, Уля в тот день просто не оставила мне других вариантов, без предупреждения заявившись в гости и застав меня с братом в саду.

– Этот инвалид тебе дороже меня?

– Он мой брат, не забывайся!

– Отлично! Просто замечательно! – Громова тут же перестаёт ластиться ко мне и недовольно надувает губы. – А что, сиделки вымерли все?

– Уль… – мотаю головой.

Что толку ей объяснять! Всё равно не поймёт!

– Бесит меня твой брат! – отчаянно шипит Громова. – У самого жизни нет, так ещё и нам вечно палки в колёса вставляет!

– Ты нормальная вообще?! – закипаю, позабыв, куда шёл.

– Давай, Кротик, расскажи ещё, как ты его любишь! – Уля ехидно лыбится, окончательно выводя меня из себя. – Так любишь, что скрываешь его ото всех!

– Я тебе уже объяснял, почему…

Хватаюсь за голову: я так и знал, что рано или поздно Громова использует свой главный козырь против меня.

– А я тупая, ты забыл?

– Уль, не надо!

До остановки остаётся метров десять, но я замираю на месте как вкопанный. Хочу послать Громову далеко и надолго, но понимаю, что в ответе не только за себя. Я уже всё это проходил: всеобщую жалость, чужие подколы, которые не могу пропустить мимо ушей, а значит, снова драки, звонки домой из школы, срывы отчима – я сыт этим по горло! Именно поэтому мы и переехали полтора года назад в этот городок, где никто толком ничего не знает о нашей семье и наших проблемах. Именно поэтому я молчу, скрывая Ваньку за семью печатями от злых языков.

– Мне осточертели твои проблемы, понимаешь?! – Уля хмурится и повышает на меня голос. – У тебя на всех есть время: на брата, на футбол, на друзей – только не на меня!

– Раньше тебя всё устраивало, разве нет? – Я готов рассмеяться в лицо Громовой, если только заикнётся о великой любви. Мы оба знаем: перегорело, так и не засияв.

– Раньше! – повторяет за мной Уля. – Раньше ты был намбер ван, а сейчас – так, середнячок!

– Ого! – Я всё же сгибаюсь пополам от смеха. Правда, на душе ни хрена не весело. – И кто же у нас теперь номер один, а, Уль? Поделишься?

Громова чувствует, что на эмоциях сболтнула лишнего, и начинает растерянно озираться по сторонам.

– Я жду, родная!

– Да хотя бы Лихачёв! – отчаянно бросает она, зацепившись взглядом за его одинокую фигуру на парковке.

– Ну так и вали к нему! – развожу руками. – Думаешь, зареву? Хотя стой! Жаль тебя огорчать, да только вакантное место рядом с новым лидером отошло Ильиной! Так что участь твоя, Улечка, весьма незавидная: прозябать со мной или вообще скатиться в забытье в объятиях какого-нибудь прыщавого очкарика. Выбирай!

– Кро-оти-ик, —испуганно тянет Громова. – Ну ты чего агришься?

– Да хорош уже меня Кротиком называть! Достала!

– Дань… – покачивает головой стерва и виновато опускает лживый взгляд. – Я погорячилась. Прости. Мне же никто другой не нужен, только ты!

– Ладно, проехали! – раскачиваясь на пятках, пытаюсь усмирить гнев. Только войны с Громовой мне сегодня не хватало, да и вообще я дико устал!

– Я, наверно, к себе пойду, – продолжает бубнить себе под нос Ульяна. Наверно, ждёт, что я начну её отговаривать, только сегодня в своей глупости она зашла слишком далеко. Поэтому сухо киваю и остаток пути до остановки преодолеваю в гордом одиночестве.

Домой я захожу всё в том же дрянном настроении. Мне снова хочется всё бить и крушить, но вместо этого я вынужден лицезреть, как Валера выкатывает мамин чемодан в прихожую, и битый час выслушивать наставления.

– Мы вернёмся в понедельник вечером. – Окрылённая предстоящей поездкой, мама буквально светится от счастья, а я едва сдерживаю рвотные позывы. Неужели она не боится, что однажды муженёк пришибёт её где-нибудь по дороге в аэропорт или в гостиничном номере? Чёрт! Прямо сейчас мать отчаянно напоминает мне Громову: такая же тупая приспособленка!

– За Ваню головой отвечаешь! – гремит отчим, всё ещё не решаясь посмотреть мне в глаза.

Сегодня он трезвый и одет с иголочки. Не мужчина – мечта! Кто бы только знал, что за личиной красавчика скрывается безжалостный зверь!

– Даня, телефон сиделки на холодильнике. – В ожидании авто мать беспрестанно вертится у зеркала. – Но часто её не тревожь, ладно? Сам знаешь, Ваня не подпускает к себе чужих!

«Господи, да он и тебя к себе не подпускает!»

Но вместо слов просто киваю. А когда огоньки фар такси растворяются в сентябрьском закате, выдыхаю с облегчением. Я только сейчас начинаю понимать, как сильно нуждаюсь в отдыхе от своего окружения.

Хватаю из холодильника кусок ветчины, батон и пакет молока и со всем этим добром поднимаюсь к себе. На бегу заглядываю к Ваньке – даю знать, что дома. Мелкий кивает, но тут же возвращается к монитору, на экране которого, как и всегда, бликует мессенджер. Брат с кем-то увлечённо переписывается, а я чувствую, что лишний, и ухожу. На репит ставлю любимый трек и позволяю голоду кануть в Лету, запивая свежую мякоть батона молоком. А после иду в душ. Но сколько бы ни пытался смыть с себя пакость этого дня, ни черта не выходит. И, вроде, обычный день, если не считать стычки с Громовой, но что-то тяжёлое и необъяснимое тисками сжимает сердце, словно я упускаю из вида нечто очень важное.

Стоит стрелке часов перевалить за шесть вечера, спускаюсь в столовую. Наспех жарю яичницу и нарезаю овощи, завариваю чай для Ваньки и достаю с верхней полки его нескончаемые таблетки. А потом, водрузив на поднос нехитрый ужин, снова поднимаюсь на второй. В комнату брата вхожу без стука: он всё равно не услышит. Внутри темно, и только тусклое мерцание от монитора робко освещает силуэт Ваньки.

– Ты чего без света сидишь? – бросаю в пустоту и, виляя бёдрами, как стриптизерша у шеста, умудряюсь попасть пятой точкой по выключателю. Спальня брата мгновенно заполняется желтовато-тёплым свечением люстры, а я наконец нахожу, куда поставить поднос.

Жду, что Ванька обернётся и обрадуется моему визиту, учует запах еды и, жадно потирая ладони, начнёт с интересом выглядывать, что я принёс. Но, похоже, пацану не до ужина. Он отчаянно стучит по буквам на клавиатуре и с упоением смотрит в экран.

– Мелкий, ты чего? – Осторожно, дабы не напугать, кладу ладонь на острое плечо брата, чтобы ненадолго переключить на себя его внимание. Но Ваня весь там: с виртуальным другом в виртуальном разговоре, только печаль на его лице вполне себе реальная.

– Я поем позже, – объясняет на пальцах, уделив мне не больше минуты своего времени. – Я пока занят.

– Ладно, – киваю и ухожу.

На душе неприятно свербит, но я списываю это на усталость. Спускаюсь на кухню. Остатки остывшей яичницы заглатываю, так и не ощутив её вкуса. Врубаю в гостиной «Нетфликс» и до полуночи смотрю всякую ересь. Нет, быть может, фильмы и ничего, но мысли так и вертятся вокруг брата, грубости Ули, отъезда родителей…

Перед сном я заглядываю в Ванькину комнату. Как и следовало ожидать, он опять не спит. Без устали скользит пальцами по клавишам, а сам где-то очень далеко. На столе замечаю поднос с нетронутой едой и лекарствами и не на шутку закипаю.

– Какого чёрта?! – повышаю голос, позабыв, что брат ни черта не слышит, и рывком разворачиваю его кресло к себе.

Малой морщится и всем своим видом даёт понять, что я не вовремя.

– Ты так и не поел! – демонстрирую жестами своё возмущение.

Он пожимает плечами, а сам продолжает пялиться в экран. Что там такого важного?

– Ты даже таблетки не выпил! – продолжаю возмущаться.

– Позже! – отмахивается от меня брат. – Иди спать!

– А ты?

– Я потом сам лягу! Я могу. Ты знаешь.

– Ладно, – соглашаюсь. В конце концов он, как и я, имеет право на отдых от всех нас.

Я долго ворочаюсь в кровати и не могу заснуть. Раз двести проверяю сообщения в соцсетях, но всё тихо: Уля не скулит, моля о прощении, Лихачёв не мелет всякую чушь, даже пацаны, и те не спросят, как дела, и не поделятся очередным тупым сторисом. Непривычная тишина возвращает меня к словам Громовой, что я давно перестал пользоваться авторитетом среди своих. И, вроде, понимаю, что чушь – меня по-прежнему боятся и уважают, но неприятный осадок на дне души всё же остаётся.