На этот вопрос ответа у меня нет. Но от услышанного я растерян и взбудоражен не меньше, чем Комендант. Значит – что? Значит, Захар, то есть Колдун, от молитв переходит к активным действиям?

Ничего хорошего это нам не сулит.

- А беженцы, скорее всего, не дойдут, - говорит Комендант. – Я вчера связался с Экосоветом, попросил выслать навстречу им хотя бы пару грузовиков. Знаешь, что они мне ответили? Ли­мит на бензин в этом месяце уже выбран… Слушай, может, нам самим отправиться в город да перестрелять к чертям весь этот Экосовет?..

Я пытаюсь успокоить его:

- Сто километров… В общем, немного…

- Нет, они не дойдут… - Комендант берет себя за мизинец и выворачивает его, словно хочет сломать. Проступают кости на сухом, узком лице. – Вот видишь, Егор, как это все… Для того, чтобы выжить самим, мы вчера вытолкали отсюда… фактически обрекли на смерть… почти пятьдесят человек…

Комендант задыхается. На горле у него вздуваются струнные жилы:

- Пятьдесят человек убили… Зачем?..

Далее я иду к Серафиме. Точней – к Серафиме Яковлевне, как принято называть мать Аглаи. Я несу ей бутыль воды, отлитой, несмотря на яростные возражения Лельки, из наших скудных запасов. Воду Серафима принимает благосклонно, как долж­ное, однако первые же ее слова меня ошарашивают:

- Лаечка так рада, Егор, что вы ее наконец навестили! Так рада, так рада, Егор!.. Вы – молодец!.. Для нее – это настоящий праздник!..

Голова Серафимы покрыта платком. Балахон из крашеной простыни, который она недавно стала носить, подвязан веревкой. По дому, да и по улице вероятно, она ходит босой. И это директор школы, чуть ли не самый образованный, как считалось, человек в нашем Поселке. Я еще помню ее уроки. Она преподавала нам математику, физику, астрономию, рассказывала о рождении звезд, о законах движения, о том, как появилась жизнь на Земле…

- И главное, Егор, она счастлива! Видите, Егор, прав был отец наш Захар: жертва – это спасение. Лишь принеся в жертву плоть, которая нам для того и дана, можно освободить душу для жизни вечной!..

Я едва выдавливаю из себя:

- Так вы ее слышите?

- Ну конечно! – Серафима всплескивает ладонями. – Мы с ней теперь почти каждый день разговариваем. Лаечка рассказывает о спасении, которое она обрела, о том счастье, что дано будет каждому, кто пойдет тем же путем… Егор! Вы же своими глазами видели это чудо – как ожил, как воспрял Новый Лес, когда Лаечка в нем растворилась. Мать-Земля, явив вышнюю милость свою, приняла ее как родную дочь!..

Слова «Мать-Земля» Серафима так и произносит с заглавных букв. Меня пугают ее сияющие неземным светом глаза. Мне хочется поскорее убраться отсюда. А Серафима неожиданно приобнимает меня и шепчет в ухо, пронизывая жарким голосом до самого сердца:

- Нельзя отказываться от завета предков, Егор! Древние наши боги никуда не ушли, они по-прежнему взирают на нас. Они по-прежнему ждут избранных. Вспомните: под Новый год привязывали к дереву девушку, и она, замерзнув, вознесясь в горний чертог, становилась заступницей за весь свой народ. А если отворачиваться от отчих богов, если пренебрегать ими, исполнившись пре­зренной гордыни, они начинают мстить. Они мстят: в мире воцаряется хаос. Наступают страшные Велесовы дни: бесчисленные сонмы бесов выходят из преисподней, прокатывается по земле шабаш Дикой Охоты, из страны в страну начинает бродить Черный Томерль – с девятью головами, с хвостом, перелистывая и читая вслух Книгу Смерти. Мир выворачивается на­из­нанку…

Мне кажется, что от нее исходит липкий запах земли. Запах корней, гниющей почвы, прелых, мякотных листьев. Я неловко пытаюсь освободиться, но Серафима еще крепче прижимает меня и словно обволакивает словесным маревом:

- А как будет счастлива твоя Лелечка, когда обретет этот дар! А эта девочка, которая у вас появилась… Айгуль ее звать?.. Это ведь знак, Егор, знак свыше, знак милости и благоволения, нельзя им пренебрегать…

Я вздрагиваю.

Лелька!

Айгуль!

Значит, у Захара, у Колдуна, уже все решено?

Грубовато выворачиваюсь из объятий:

- Серафима Яковлевна, мне пора…

Впрочем, Серафима этого как будто не замечает. Она заламывает руки и смотрит поверх меня слезящимися от восторга глазами.

- Дар!.. Дар!.. Принесем в дар себя!.. Пусть снизойдет на нас милость прародительницы Матери нашей!..

Она, по-моему, уже ничего не слышит.

Далее на несколько дней все замирает. Нет, разумеется, какие-то события происходят. Созывается, например, общее собра­ние граждан Поселка, которое, к моему удивлению, проте­ка­ет довольно вяло. Ситуацию во вступительном слове обрисовывает Комендант. Он ясно и коротко сообщает о последнем реше­нии Экосовета и особо подчеркивает, что это не приказ, а всего лишь ре­комендация. Эвакуация – дело исключительно доб­ро­вольное, го­ворит Комендант, если кто-нибудь захочет переселиться в город, то муниципалитет никаких препятствий чинить не станет. Более того, мигранты будут обеспечены на до­рогу всем необходимым. Пусть идут. В конце концов каждый во­лен сам выбирать, как ему жить. Однако он, Комендант, твердо решил остаться в Поселке, и надеется, что большинство по­следует его примеру. Эта наша линия фронта, повторяя сказан­ное мне недавно, говорит Комендант, наш окоп, наш долг, наш последний ру­беж обороны, за него отдали жизнь многие наши товарищи, мы не имеем права их предавать.

В общем, Комендант предлагает всем, кто желает эвакуироваться, самоорганизоваться в ближайшие три – пять дней, подать ему списки мигрантов и запросы на материальное обеспечение.

Особых дискуссий это не вызывает. Разве что Моргунок, нынешний дежурный по скважине, говорит, что если уж мы собираемся уходить, то шевелиться надо быстрее. Поскольку Экосовет обещает переселенцам весомые льготы, важно быть первыми, чтобы успеть ими воспользоваться.

- А то, здрасьте, явимся к шапочному разбору. Скажут нам: ребята, где же вы раньше-то были?

Это тоже, без вопросов, принимается к сведению.

Чувствуется, что народ еще толком не разобрался в сложив­шейся ситуации. Переселяться в город никто особо не рвется, все понимают, что ничего хорошего нас там не ждет, но все понимают также, что и оставаться в Поселке рискованно: после то­го как Экосовет нас бросил, шансы выжить на Юж­ной дуге снизились почти до нуля. Долго без регулярной под­питки из города мы не продержимся. А уж о расширении посевных территорий вообще можно будет забыть. Мы постепенно про­игрываем это сражение. Еще пять лет назад в Поселке жило око­ло двухсот человек, сейчас – примерно сто шестьде­сят, а после эвакуации вряд ли останется больше ста.

Что могут сто человек?

Ареал жиз­ни неуклонно сжимается. Мертвые Земли стискивают нас все сильней и сильней.

На настроении сказывается и неожиданное появление Колдуна. Возни­кает он где-то в середине выступления Коменданта, без шума – при всей своей грузности – у­страивается в последнем ряду, молчит, не шевелится даже, но на со­бра­ние словно опус­кается тяжелое об­лако. Пять – шесть чело­век тут же, приги­баясь, поспешно ис­чезают из зала, а ос­таль­ные нет-нет да и поглядывают на­зад, не веря глазам: раньше Колдун в наших об­щих мероприятиях не участ­вовал. Все ожидают, что он выйдет на сцену. Но Кол­дун, немно­го посидев и по­слушав, не обменявшись ни с кем ни сло­вом, так­ же бесшумно, как и пришел, выскаль­зывает наружу. Страх, уже тронувший мое сердце, вдруг на­чинает сжимать его в плотный комок. Я вытаскиваю на ули­цу сидящего рядом со мной Ясида и нервно пересказываю ему свой разговор с Серафимой.

Насчет Лельки, насчет Айгуль и насчет того, что это есть знак свыше.

Ясид внимательно слушает, а потом говорит:

- Я его убью.

- Кого?

- Колдуна. Серафима лишь повторяет то, что он им втолковывает.

Я даже вздрагиваю:

- Не говори ерунды!

Ясид кривит губы в странной улыбке: