— Хорошо, как мне вскрыть эту Кощеву защиту!? Как спасти Зея и Мына?

— Тебе никак. Прости, но ключ уже не в твоих руках. Возвращайся домой и наберись терпения. Все указывает на то, что Горыне недолго осталось мучиться.

Оган хотел возразить, засыпать ягу вопросами, потребовать, чтобы она разъяснила свои странные слова. Но в лицо ударил холодный октябрьский ветер. Исчез горячий чай, самовар, приземистый домик и яга, имени которой он так и не узнал. Кругом шумел ночной портовый город. Играла музыка, сновали лоточники. Красавицы в цветастых шелковых халатах приглашали скрасить одиночество. Как есть — Пароходная улица во всей красе. Смогич витиевато выругался сквозь зубы и направился в сторону дома, которым владела их семья. Под ногами разламывались сухие листья. Каждый шаг — треск. Огану казалось, что он идет по собственным надеждам. Размашисто, небрежно ломая все, к чему успел прикоснуться. Невольно замедлился. Замер и с силой вдавил ботинок в лист. Хруст разнесся по нервам, вверх, вдоль позвоночника, впитался в клетки кожи. Оган поднял ногу, долго, не мигая рассматривал сухую труху, а после, словно сорвав с себя оцепенение, дернулся и поспешил домой.

Глава 3, в которой Велимир делает один неверный шаг

Холодный утренний луч осеннего солнца из последних сил сражался с занавеской. Наконец отчаявшись победить, попытался обогнуть ее, окончательно запутался и вывалился как есть, комком в комнату. Огляделся, по-хозяйски скользнул по полу. Поднялся выше, переломился на металлической спинке кровати и, не сумев вовремя остановиться, рухнул во всем своем неуклюжем великолепии на девичье лицо.

Василиса отмахнулась от него и закуталась в одеяло. Но капризный утренний сон уже растаял. Она села, потянулась. Легко миновав ту стадию утренней неги, когда мозг уже пробудился, а тело все еще желает отдыха. Взяла с прикроватной тумбы очки и водрузила их на нос. Спустила ноги на пол и тут же с едва тихим возгласом поджала их под себя. Пол оказался ледяным. Василиса зябко поежилась. Дом Велимира, холодный, неуютный, с кикиморой вместо привычного дедушки-домового, оказался не рад чужачке, а вчера и вовсе напомнил ей склеп. Пришлось растереть плечи, прежде чем нырнуть в холодное нутро блузы.

Царь Василий, конечно, не оставляет попыток уравнять в правах всех жителей Гардарики, и теперь детей без дара запрещено душить шнурком в день первой инициации, а обрётших разум навий надлежит ставить на учет и обеспечивать работой. Некоторые на этом поприще умудряются достичь неслыханных высот. Так, господин царский казначей совершенно определенно являлся упиром и страшно гордился тем, что может пить кровь подданных на совершенно законных основаниях. Однако до сих пор мало кто из людей горит желанием обзавестись в качестве прислуги девкой – самоубийцей, душа которой даже до реки Смородины добраться не смогла.

От того местная «хранительница» дома, исковерканная, озлобленная, отягощенная грузом вины навка, жрала все подряд, и меняла свое мертвое тело в попытке подстроиться под новые реалии. Только вот у несчастной не было связи с живыми. Друзья, родственники, любимый или недруг, повинный в смерти. Никого, к кому можно было бы прицепиться и тянуть, жизнь, медленно сводя с ума. Бедняжке пришлось перебиваться магическими отходами и остатками эмоций, прилетающих со двора. Так бы и исчахла вся, сделалась бестелесным духом, если бы в дом не вселился Велимир. Первую ночь он промаялся, слушая вопли, стенания и скрип половиц, а на следующий день купил мешок кудели, веретено расписное и сложил у печи. Ночь прошла тихо, а поутру маг обнаружил кривенькую нитку и кикимору, глядящую на него глазами, полными обожания. На том и сошлись. Кикимора стала помогать по дому: готовить, стирать, мести полы, а Велимир кормить ее чужими страхами и печалями. Благо и первых, и вторых с работы он приносил предостаточно.

«Ничего, — Василиса прогнала из головы дурные мысли, — я ковры постелю, шторы плотные повешу. Суседушку молоком сладким прикормлю, и станет у нас тепло и уютно».

Она встала на кровать коленями и потянулась к стулу за чулками. Взгляд упал на висящую рядом завеску. С той натекла добрых размеров лужа. Надо вытирать, а потом искать место во дворе, где на осеннем солнышке можно высушить горе-передник. Да так, чтоб Велимир не увидел, иначе стыда не оберешься.

Невольно всплыл вчерашний разговор в магмобиле.

— Так, что ты про свадьбу баяла душа моя? Или шутки шутила?

— Какие ж тут шутки, — она взяла мужскую руку в свои, поднесла к губам, подышала на холодные холеные пальцы, невольно оттягивая начало разговора, — я как получила то письмо, что ты мне прислал накануне осады, так места себе не находила. Столько раз перечитывала, что наизусть выучила. И где ты меня замуж звал, и где приехать просил, и где бежать предлагал. Но кому, как не мне, знать, насколько дорога тебе твоя работа, да и от царя-батюшки нашего не скроешься. Серебряное блюдечко с наливным яблочком вмиг меня покажет, где бы я ни схоронилась. Стоит только пожелать.

— Спасу нет от этих Смогичевых приспособлений, — презрительно хмыкнул жених, и Василиса удивилась колкой обиде, что царапнула ее.

— Все, верно, — тем не менее поддержала она Велимира, — я тогда измаялась вся, измышляя, как бы осуществить все по уму.

— О, Перун-громовержец! Вася, ты хоть бы мне весточку послала, что согласна. Я ж думал, что предложением своим испортил все. Отвадил тебя. И не шутил я про побег. Есть место одно, где власть твоего батюшки достать не может. Северный феод, застава, что стережет Калинов-мост. Я узнавал, там всегда не хватает людей. А лекарей и подавно в глаза не видели. Нас бы приняли.

Василиса потупила глаза. Конечно, Велимир сначала нашел выход, а потом позвал ее с собой. Но он не мог о таком написать в письме, а она по обычаю своему принялась искать решение сама. И ведь справилась не хуже жениха. Теперь на Заставу ехать не надо. Да, столица для них закрыта, но Гардарика — это не только Китеж златобашенный, есть и иные города.

— Прости, пожалуйста, — покаянно попросила она, — я ведь сперва так обрадовалась, а потом так испугалась и расстроилась, что писало в руках дрожало, и не письмо выходило, а сплошь каракули. Потом на Тугарский феод напали вурдалаки. Осадили Тмутаракань. Десять месяцев без еды, воды, связи. Десять месяцев бесконечных швов, перевязок, лангетов и мазей от ожогов. Я нынче пулю могу в кости найти и вынуть за три минуты, имея лишь щипцы и апотропей[1]… Мне постоянно хотелось есть и спать. А когда засыпала, мне снилась еда, настолько реалистичная, что весь следующий день ощущала ее вкус. Знаешь, у меня даже сейчас сушки да сухарики в каждом кармане припрятаны… А потом осаду сняли, и оказалось, что мы герои. Сам царь Василий Премудрый приехал наградить выживших, медали привез в белых ларчиках. Как до меня дошел да глаза поднял, сам стал, что тот ларчик. Не ожидал меня там увидеть. Мачеха исправно отчеты писала да гривны за содержание бастрючки брала. Когда он от первого шока отошел, руку мне пожал и сказал, что гордился, если б у него такой сын был. Красивая речь вышла, только вот все слышали одно, и лишь я — иное. Через пару дней мне была предоставлена великая аудиенция и задан один вопрос: есть ли у меня желание? Любое, кроме наследования. Царь поклялся, что волею своей его исполнит. И я попросила право сама выбирать себе мужа. Какого душе угодно, невзирая на положение, возраст и благосостояние… Теперь у меня есть такая грамота. И нам не придется сторожить Калин-мост от навий.

Велимир обнял ее за плечи, прижал к себе, делясь силами и успокаивая. Сильная, храбрая девушка, словно для него созданная. И сама ж тянется, льнет, крепко образуя связь. Скоро на целый клубок навьётся любви и преданности. Крепкий, алый. И не страшна ему будет серая хмарь Нави. Жаль только истончилась нить за последний год. Разлука не пошла им на пользу. И может случиться так, что дальше будет только хуже. Василиса уже не та восторженная студентка, что влюбилась в него почти два года назад.