Полицмейстер предостерегающе поднял руку, потом достал тройник и принялся молча чистить трубку. Вытряхнул на черновик табачный пепел, прошелся специальным ножом по краям чаши. Крохотным ершиком пронзил нутро мундштука. Достал из кисета пахнущий черносливом табак, забил его темными пальцами, раскурил и только потом досадливо произнес:

— Я понял, что вам нужно. Не знаю и знать не желаю, зачем. Но, приди вы хотя бы на день раньше, принял бы ваше предложение с радостью, а сегодня не могу и завтра не могу. И бес еще знает, сколько тут будут тереться эти проклятые поповичи, и что они вообще здесь забыли. Поэтому, вы мне ничего не предлагали и ничего не просили взамен. Идите и не появляйтесь тут более.

Кто бы знал, сколько сил потратил Оган на безразличное пожатие плечами и приличествующее его статусу прощание. Но стоило выйти на лестничную площадку и спуститься на полпролета, как князь впечатал кулак в стену. Треснула и осыпалась на пол штукатурка.

— И чего это ты, княжич, казённое имущество портишь, а?

Внизу, оперевшись локтем на узкий подоконник, стоял бывший лицейский знакомый, а нынче старший следователь отряда поповичей особого назначения.

— Павел?! Ты какими судьбами здесь?

Неизвестно, как бы сложилась и чем бы закончилась эта история, если бы не эта встреча.

Павел Смирнов, сын высокого феодала Алатырских земель, жених одной из дочерей царя Василия и служащий ударного отряда поповичей, вообще не должен был тут находиться. Но в ходе проверки отчетов их аналитический отдел обнаружил дела, в которых явно присутствовала магия, но очень искусно замаскированная. Вот и стало начальству любопытно, один ли умелец орудует или просто полиция блох не ловит. Натравили на соседнее ведомство, как правило, самого зубастого. Павел, собственно, был не против, до вчерашнего вечера. А вчера сменились флаги в родной Шарукани, и жрец Сварога объявил о возвращении князя в их земли. Возродился давно зачахший род Горынычей. Подняли головы Кощевы крикуны. Начали волнения поднимать, да народ стращать концом света. Раскалилось яблочко докрасна от отцовских сообщений и до царских. Отец звал немедленно возвратиться в родной феод, а царь требовал прибыть в Китеж-град, да принять брачные клятвы у дочери. Тут уж не до работы. Вот и шел молодой попович сдавать дела коллегам, да на судьбу свою нос с носом столкнулся с Оганом Смогичем, тем самым, которого жрецы объявили потомком древнего Змея Горыни. Павел так растерялся, что на автомате подал руку.

— Здрав будь…по службе я. А ты?

«Каким ветром сюда Горыныча занесло, когда все гадают, в каком княжестве он первее объявится, и неужто не помнит, чей я сын?»

Оган действительно не помнил. В отличие от отца, бывшего в курсе всех дворцовых сплетен, его в детстве больше интересовали детали и механизмы, чем люди. И дружить он старался исходя из интереса, а не выгоды. К сожалению, не самая оправданная тактика в тех кругах, которых ему после пришлось вращаться. Павел так же был слеплен из похожего теста. Он знал место, которое занимает в обществе, и не считал нужным ежечасно о нем напоминать. Дружбы с Оганом он не водил в силу разницы в возрасте, но представлены они были. И вот сейчас обескураженный попович судорожно раздумывал, как ему следует поступить.

— Да я по личному… Невесту под ордалию подвели… — У Огана возникла мысль, что попович мог бы помочь ему в этом деле, и он ухватился за нее, как утопающий за соломинку.

Подобная идея появилась и у Павла, только совсем по иной причине. Он понимал, что Смогича нельзя упускать из виду, пока не станет ясно, что с ним дальше делать.

— Так давай помогу, — попович стал подниматься по лестнице, — как невесту зовут, и у кого дело?

— Сабурова Василиса. А дело яга вела, Весея.

Павел остановился, надавил двумя пальцами на глаза. В критических ситуациях это позволяло запустить мысленный процесс с невероятной скоростью.

«Так, приехали. Царская бастрючка, феод у беса на рогах, ордалия. Уж не собрался ли Василий, минуя клятвы, дочку свою со света сжить? А это может оказаться крайне полезной информацией».

— Пошли, — попович, перепрыгивая через ступеньки, побежал наверх, безошибочно отыскал нужный кабинет, рванул дверь, и уже зная, что он там увидит, ударил парализующими чарами.

Папка гулко упала на пол, занявшийся пламенем лист полетел на стол. Яга качнулась, но тут же совладала с собой, поглотив чужую магию. Однако бежать было некуда. Выход перекрыт, на единственном окне решетка.

— Стоять! — Павел достал чарострел. Убить не убьет, но неприятных ощущений ведьме добавит. Оган не к месту подумал, что надо создать такое же оружие, но без магии. За счет огня и быстро выпущенного камня. Праща и чарострел. Чего только не придумаешь в минуту наивысшего возбуждения.

Весея поняла, что ей не сбежать, и в отчаянной попытке смахнула со стола лампу. Керосин разлился на документы, папка вспыхнула. Оган, движимый лишь желанием потушить огонь, бросился вперед. Огонь, вместо того, чтоб накинуться на желанную бумагу, прильнул к его рукам. Лизнул дружелюбно и потух, впитавшись в кончики пальцев.

— Ого, я думал ты артефактор, — подивился Павел, застегивая на яге наручники.

— Да вот, на курсы повышения чародейского мастерства сходил, — отшутился князь, поднимая с пола злополучную папку. Чернила потекли, но написанное вполне читалось.

— Вы совершаете огромную ошибку, — яга села на ближайший стул. Сопротивляться было бесполезно. – Это государственная тайна. У вас нет допуска.

— На папке нет печати. Не юлите, Весея. Почему вы хотели сжечь дело? – попович поднял керосинку, обтер и поставил ее на стол.

— Ничего подобного, я разбирала его для отправки в архив, когда вы напали на меня. Лампа сама упала.

— Почему стекло было снято?

— Керосин заливала и надеть забыла.

— Ммм, ясно, но раз вы готовили дело в архив, и на нем нет отметки о секретности, мы, пожалуй, ознакомимся с ним.

— Не положено, — яга поджала губы, — при гражданских.

— А, за сударя Смогича вы не переживайте, он моим личным секретарем на службу принят с сегодняшнего дня.

Оган хмыкнул, не поднимая глаз от документов.

— Дай, гляну, — Павел закрыл на ключ дверь кабинета, сел так, чтоб видеть ягу, и взял те листы, которые уже прочел его невольный напарник. В отличие от Огана, который хорошо понимал фактические обстоятельства дела, но совершенно не разбирался в процессуальных нюансах, Павел опытным взглядом подмечал нарушения: «От письма Велимира веет остатками морока. Содержание болотного яда в крови критически мало. Такое в сочетании с алкоголем способно подарить чувство легкой эйфории, уверенности, но никак не подчинит волю мага, хоть и слабосилка. Опять же при смерти мага вызывают специалиста, способного опросить едва отделившуюся душу, но здесь все ритуалы по отправлению оной в Навь проведены тем же вечером, фактически до вскрытия. К чему такая спешка? Тем более, что подозреваемая не признала вину».

Павел дошел до листов с последним допросом и чем дальше читал их, тем сильнее хмурился.

«Правильно сказал Смогич, подвели под Навь девку, и в принципе понятно зачем. И бастарда со свету сжить, клятвы не нарушая, и новым упиром обзавестись. Только вот вопрос: как этот Велимир на царя вышел, да еще и с подобным предложением? Не пришел же к нему и не сказал: так и так, одним выстрелом двух зайцев. Не, его за подобные речи на дыбе бы вздернули. Кто? Вот это бы и выяснить и желательно до того, как отец с царем вновь раскалят яблочко докрасна. А заодно и решить, можно ли с новоявленным князем Алатырским полюбовно договориться... И нужно ли. Кстати, как это вышло…»

— Что у Сабуровой этой два жениха, а, дружище?

Оган скривился, словно горошину перца разжевал.

— Долго рассказывать.

— Да я и не тороплюсь уже, ты завтракал? Пойдем, я думаю, нам есть что рассказать друг другу. Ты прав, подвели твою Василису под Навь, теперь надо понять, кому это выгодно. Но этот разговор не для лишних ушей.