Его нашли одного, «чистого» – с незамутненным сознанием, почти не покалеченного психологически. И даже нервная система сохранилась почти неповрежденной. Ему тогда было лет восемь. Он сидел на детской площадке, не хотел уходить. Всё ждал родителей с работы. Видимо, он их и сейчас ждет, уже здесь, на станции, после стольких лет. Их так и не нашли. Полностью «чистые семьи» встречались очень редко.

За ним предварительно понаблюдали. Всё сделали аккуратно. Забрали не слишком рано и не слишком поздно. Андрюшке рассказали легенду о «несчастном случае» и необходимости улететь на орбитальную станцию, где он найдет много новых друзей, а заодно пройдет медицинское обследование. На вопросы, чем он болен и почему нельзя лечиться на Земле, ему просто сказали правду. Дети всегда легче ее принимают. Это их самое большое преимущество. Взрослые начинают цепляться, ну хоть за что-то: за работу, прожитые годы, потерянных родственников, какое-то имущество… Ему сказали, что он заражен, но болезнь, скорее всего, еще не проявила себя, а лечение возможно только там, на станции. Но надо проверить. Он полетел… Добровольно… Но он ждал. Ждал маму с папой. Все-таки он что-то видел там, что-то, чего не смог себе объяснить. Но никогда не делился…

По прибытии на станцию его почти сразу определили в младшую группу в школе. Жил он в интернате, при школе.

А пока занятие протекало легко и даже скучно.

Школа на станции была объединена с детским садом и занимала один из отсеков, ближе к оранжерее и к столовой, подальше от центра управления, зон прилета с суетой транспортных челноков и ненароком показывающихся там легких, медицинских флайеров, доставляющих с Земли новых жителей станции.

Школу организовали наспех, и учителями работали добровольцы из тех, кто имел нужный профиль. Еще давно программисты собрали роботов-помощников, и вот теперь они сновали между рядами несусветно серьезных учеников, разглядывающих задачки на экранах, парящих прямо перед их лицами в воздухе. Роботы на ходу проверяли тесты, смотрели, кто быстрее справляется, чьи оценки будут выше, и этим сильно помогали учителям.

Учителя остались, никакие цифровые технологии не заменили их полностью. Такие попытки были, но сразу стало понятно, что если перед тобой не живой человек, то ни интереса, ни понимания нет. Роботы, кроме проверки домашних заданий и проведения тестов, составляли индивидуальные планы обучения, а учитель выделял больше времени на ученика, оценивал необходимость дополнительного материала.

Искусственный интеллект достиг больших успехов! Те самые, снующие между рядами роботы подсказывали любимчикам. Кто-то из программистов ради шутки что-то подправил в голове робота-помощника, и теперь некоторые из них обладали способностью сопереживать и упрощать учебную программу. Вот сейчас Яра увидела, как один из роботов явно слишком надолго застрял у одного из учеников и что-то лихорадочно, совсем по-человечески ему показывал на экране.

– Филли, что ты там возишься? – с подозрительной улыбкой спросила она. – Мне придется обратиться в комиссию по этике искусственного интеллекта!

Зная, что этим угрозам не суждено сбыться, все рассмеялись, а Филли как ошпаренный отскочил в сторону, чуть не налетев на соседний стул.

Когда тест закончился, на экране Яры рутинно проявились оценки, индивидуальные программы и темы, которые придется повторить.

Яра вела необычные уроки. Она была тренером по майнд-фитнесу. После таких занятий дети лучше читали, считали, решали нестандартные задачи, что нужно в любой профессии. А при работе со взрослыми задачки на логику и образное мышление помогали восстановить когнитивные функции, привыкнуть к новой реальности. Особенно здесь и после болезни.

Сейчас, занимаясь с детьми, она подумала, что любила, когда все в ее группе развивались относительно равномерно. Поэтому Андрея нужно переводить к старшим.

Катя, улучив свободные пятнадцать минут, попивала кофе в кафетерии, восстанавливая душевное равновесие. Сложные пациенты приходили часто. Обычно это были те, кто потерял родных, они чувствовали себя беспомощными и ненужными.

Яра как раз закончила урок, и до следующего у нее было большое «окно». Она тоже пришла в кафетерий и увидела подругу.

– Ну, что, по пироженьке? – весело спросила Яра. Как чуткий человек она сразу увидела, что Катя отдыхает. Яра знала, что Катю не надо расспрашивать. Захочет – расскажет, может, просто обмолвится… Потом. Психологи умели отстраняться, не принимать чужую боль как свою. Работа как работа. Но и они нуждались в отдыхе.

Примерившись к шоколадному тортику и чашке умопомрачительного космокофе, Яра подумывала, не сходить ли в оранжерею.

Кофе здесь, конечно, ненастоящий, но они привыкли, насмешливо называя эту смесь космокофе.

– У меня школьники только через час. Пойдем в оранжерею? – предложила она.

– Давай! – отозвалась Катя, выходя из сумрака мыслей.

Оранжерея располагалась рядом с кафетерием и была очень просторной, высокой с большими иллюминаторами, как в библиотеке. Но библиотека темнее, а здесь зелень придавала свежести стенам. На фоне черного «неба» ярко освещенная оранжерея с настоящими земными деревьями, кустами и цветами завораживала. Когда в космической бесконечности появлялось свечение далеких звезд, сад был особенно прекрасен. Это случалось, когда станция делала виток, «пряталась» за планету и оказывалась в тени.

Они немного погуляли по «аллеям» и уселись на скамеечку. Разглядывая цветы, Яра откинулась на спинку. «Прям как дома, в парке, ей-Богу», – подумала она.

Катя неожиданно сказала:

– Ты знаешь, он опять притащил смартфон и пытался выяснить, почему нельзя позвонить домой.

Она сказала это тихо, но так отчетливо, что Яра резко открыла глаза и выпрямила спину. Отвечать не хотелось. Да Катя и не ждала. Люди к станции привыкали тяжело, особенно взрослые. А этот довольно упрямый, еще не пожилой мужчина регулярно таскался к ней, даже не на прием, а поговорить. Его консультации закончились некоторое время назад, но желаемого успеха не принесли. Видимо, ему требовалось несколько больше внимания. Его мучила тоска. Поначалу Катя предполагала обратиться к психиатрам, чтобы они прописали ему антидепрессанты, но пока не решилась окончательно.

Они вернулись в кафе, оставили чашки, попрощались, и Катя пошла на очередной сеанс. Яра прогулялась еще немного по оранжерее и решила заглянуть к Саше.

Сектор научных лабораторий, инженерных и медицинских исследований находился на втором радиусе станции, то есть надо было проехать на лифте и пройти мимо больничного блока.

Саша уже третий день воевал с бионическим протезом руки. Никак не получалось запрограммировать его так, чтобы пальцы чувствовали температуру предметов. Сначала было сложно найти детский протез, теперь – сложности с нейрокомпьютерным интерфейсом. Датчики, вживляемые в мозг, пока не передавали сигналы в «руку» как положено. Саша не мог найти поломку. Недовольный и взъерошенный, он окинул вошедшую Яру резким, коротким взглядом.

– Ну, что? Поговорила с Катькой?

– Привет! – ошарашенно отстранилась Яра, – еще нет. У нее своих больных хватает.

Лаборатория была оборудована по последнему слову техники и больше напоминала компьютерный центр. На работе Саша производил впечатление полухирурга-полусумасшедшего программиста, что-то колдуя у мониторов и настраивая биопротезы так, чтобы вернуть потерянные функции телу. Вот и сейчас в левой руке он держал полуработающую искусственную руку, повторяющую движения его правой руки. Он так увлекся, что пропустил ее ответ мимо ушей.

Она вернулась с дачи, открыла дверь и вошла в пустую квартиру. Никого дома не должно было быть. Все остались на даче. Стояла летняя, знойная пора. Но вдруг в комнате она увидела отца, а точнее, человека, очень похожего на отца. Он сидел на стуле у стола, спокойно смотрел на нее открытым взглядом и немного улыбался, как отец. Он ждал ее. Яра испугалась, поскольку точно знала, что этого не может быть, ведь отец на даче. Все там остались, когда она уезжала.