Я добавил к воспоминаниям несколько моих стихотворений и песен на панамскую тему, переводы стихов с испанского, где в основним представлены переводы стихотворений моего любимого уругвайского поэта и писателя Марио Бенедетти, созвучных моему чувственному ощущению мира. Желание поделиться с читателями всем этим скромным моим багажом на склоне лет в форме этой книги перевесило боязнь разочарований, неприятия и отрицательных реакций другого рода. А теперь обо всем по порядку и без.

Мы летели с Галей, моей женой и помощницей, в Боготу из Панамы, где тогда работали супружеской парой: я – торговым советником посольства, она – моим секретарем и бухгалтером. Везли в столицу Колумбии, куда регулярно залетали мидовские дипкурьеры, нашу, панамскую диппочту. Под крылом самолета тянулась зеленая горная колумбийская сельва и коричневая от всегдашних дождей змейка реки Магдалены. После раннего самолетного завтрака слегка подремывалось, когда в динамиках салона нашего А320 послышалось хриплое: «Nos aterrizamos en el aeropuerto de Medellin». Посадка в Медельине маршрутом не была предусмотрена, в Боготе нас ждали в одиннадцать (все-таки диппочта). Я забеспокоился и спросил нашу изумрудно зеленоглазую стюардессу: «А надолго ли и почему эта посадка и когда мы полетим дальше?»

Видели бы вы, с каким неподдельным изумлением она ответила: «Senor, y eso que importa? Lo importante es aterrizarse… Y si nos paren seran otros vuelos…» («Сеньор, и это Вам важно? Главное сейчас – приземлиться нормально!.. А если нельзя будет лететь дальше, будут другие рейсы…») Мы рассмеялись, а она, видимо не понимая почему, слегка смутившись, добавила: «Si el Dios lo quere…» («Как Бог даст…») И мы почему-то успокоились, хотя надо было бы, наоборот, занервничать. И я подумал: а ведь в том, как и что она нам сказала, было столько латиноамериканского. Какого-то их понимания сути бытия, спокойной подчиненности человека судьбе и воле Всевышнего и даже какого-то облегченного, нетрагичного отношения к возможному уходу из этого мира в любой момент… Si el Dios lo quiere. Как Бог захочет, и нет другого выхода, и все тут… А у самолета была какая-то проблема с двигателем… Мы приземлились и вышли в зал прилета. Через час нам заменили самолет, и мы полетели дальше…

С того дня прошло много лет. Закончилась моя загранработа на пылающем континенте, жизнь и работа в России захватила новыми проблемами и заботами, стали взрослыми дети, выросли и уже вступают в жизнь наши внуки. Шесть лет после возвращения я работал в Институте Латинской Америки, потом «управдомом» в созданном мной ТСЖ, но когда пришло время, как говорят, «подводить итоги», то мне захотелось прежде всего поделиться своими мыслями и наблюдениями, опытом, знаниями и ощущениями, испытанными там, в Латинской Америке, рассказать людям об этом не так уж давно открытом для нас мире, его людях. Рассказать, что главное там, что отличает их от нас, что сближает, что может быть интересным сегодня читающим эти строки людям об этом континенте и его народах, о которых написано немало и исследований, и книг, и поэм, зачем вообще России эта Латинская Америка.

Ответы на эти и другие, может быть, более важные для нас сегодня вопросы скоро даст само наше тревожное время, время нового поворота в жизни русского народа и истории России в сторону от навяанного нам зависимого развития и жизни, отказа от навязанных нам ради чужих интересов и в чужеродной форме ценностей, поворота к развитию независимому, к близким нам национально-историческим формам коллективного мышления и действия, веры в коллективный разум и добро в людях, в социальную, а не в индивидуалистическую потребность самого существования человека. Уж слишком много не просто плохого, а какого-то невнятного, не окрашенного ясной и простой целью чужеродного дерьма налипло и продолжает налипать на нашу жизнь. «Во что они превратили мое Перу»? – спрашивал герой романа перуанского писателя Марио Варгаса Льосы, оглядывая после долгого отсутствия на родине огни рекламы на новоявленных высотках Лимы. Зачем эти потомки инков назвали этот желтый напиток «Инка-Кола»? Чужая, все еще набитая чужими словами, захваченная чужеземной рекламой, чужими ценностями, лоснящаяся чужим блеском Москва всякий раз напоминает мне эту фразу из романа знаменитого писателя «Город псов», автор которого на уход из жизни великого Фиделя Кастро вдруг сказал: «История его не оправдает…»

Я думаю, что история оправдает Фиделя, хотя кубинскому народу пришлось немало пережить и перетерпеть за годы своей подлинной независимости от кого бы то ни было. Но она уж точно не оправдает на этот раз русскую интеллигенцию, если мы не сможем сегодня найти, понять и затем убедить и побудить к действию нужную для нашего поворота к новому критическую массу людей, способную громко заявить о себе, объединиться и сбросить, наконец, эту безликую идейно невнятную, космополитическую и заточенную на индивидуализм неолиберальную братию, ведущую нас к поражению в разворачивающейся постепенно на наших глазах третьей мировой гибридной войне. Ведь конечной целью может стать воцарение в мире инклюзивного капитализма, образование вместо самобытных культур и народов некой Всемирной Швабрании со все понимающей и знающей элитой и сытыми, довольными собой и всем на свете, но интеллектуально и чувственно пустыми, управляемыми этой элитой полулюдьми-полуживотными.

В нашем поиске и борьбе с этим ужасом нам нелишне знать и понять, как ведут и вели себя в схожей с нашей ситуацией борьбы за национальное возрождение, и независимость, и достоинство народы Латинской Америки. Потому что если и живут эти многоликие народы кое-где и как-то очень по-своему сносно, то это ими завоевано и в трудах праведных, и в нелегких социальных битвах с колонизаторами и глобализаторами.

Я окунулся в уникальный латиноамериканский мир в эпоху холодной войны в конце 70-х годов, побывав сначала на Кубе в качестве стажера Академии внешней торговли СССР, потом в качестве сотрудника представительства ГКЭС СССР в Республике Перу, потом в качестве торгового представителя РФ в Коста-Рике и Панаме и еще по разным делам и поводам в некоторых других странах. И меня уже давно и сразу очаровал, захватил какой-то общностью душевных струн и настроений, отношения к жизни этот пахнущий чем-то солоновато-сладким теплый тропический воздух, расцвеченные яркими и нежными красками морские и горные дали, то убеленные снегом, то черные, будто недавно вздыбившиеся из чрева земли, а порой мягкие и зеленые Кордильеры, загадочные потухшие и все еще тлеющие дыры вулканов, бескрайние поля сахарных, банановых и похожих на капустные ананасовых плантаций, апельсиновые рощи, кофейные склоны гор, многовековые секвойи и прочие реликтовые деревья-гиганты, возвышающиеся над океаном непроходимой сельвы, лунные пейзажи прибрежных пустынь, скачущие по камням горные и невероятные по ширине и объемам вод равнинные реки, огромные города, сверкающие кострами огней под крыльями ночных самолетов, и все это соединенное, как бы прошитое по всему тихоокеанскому побережью то прямой и стремительной, а то извилистой и трудной ленточкой Панамериканского шоссе, протянувшегося на 28 тысяч километров от североамериканской Аляски и Сан-Франциско до чилийского Вальпараисо и мыса Горн на берегу Магелланова пролива. Это гигантское и самое длинное в мире шоссе прерывается только на 87-километровом пространстве сельвы между Панамой и Колумбией.

С годами работы там, сначала, конечно, по-студенчески изучив, а потом и научившись говорить на их испанском, познав пусть и немногие лоскутки этого многоцветного латиноамериканского цивилизационного одеяла – их музыку, ритмы, стихи, песни, литературу, обычаи, а самое главное, узнав десятки самих латиноамериканцев, – мне, кажется, удалось понять и почувствовать особое латиноамериканское ощущение мира и человека в нем, воспринимать и прощать многое из того, что, как правило, кажется странным и непростительным для нас, например то самое знаменитое «hora Latina», которое может очень сильно отличаться от нашего понимания «прийти вовремя», когда сильно обижаться на опоздание даже на деловую встречу является дурным тоном.