Так пришло ко мне то, что называется «полюбить Латинскую Америку», ее людей, этот коктейль трех культур: западноевропейской испанской, местной индейской и еще одной – африканской. С их мягкой доверчивостью и стойкой обидчивостью на грубость, с готовностью поделиться всем, что есть, и помочь и лежащим на поверхности плутовством в мелочах да и по-крупному, демонстративным гостеприимством и часто закрытостью в глубоко личном, уважением к авторитетам, склонностью к подчинению им и внешним фанфаронством, фатализмом и жертвенностью, трактуемой как неизбежность, и вспыльчивостью, легко переходящей в ярость, склонностью к романтизму и вере, и все это в форме «кабальеризма» или грубоватого
«мачизма» мужчин и изменчивости и непостоянства женских привязанностей с их невероятной готовностью уступить, но и изменить и отомстить за измену. В них как будто сплавлена в единое целое смягченная ласковым тропическим муссоном испанская жесткость и определенность со странной и радостной беспечностью бездумных, безнадежно бедных и непонятно почему счастливых обитателей этих райских Карибов и Полинезий.
Разумеется, все они, люди этой Америки, разные, но и в герое, и в негодяе, в обыкновенном человеке и в каждой выдающейся личности вы найдете некие особые латиноамериканские черты.
«Любить латиноамериканцев» вовсе не означает любить каждого из них, речь идет о цивилизационном отблеске, как бы лежащем на каждом из них, придающем каждому из них, как той стюардессе, летевшей с нами из Панамы в Боготу, свой латиноамериканский, симпатичный мне рисунок души. Конечно, социальная, классовая доминанта в этой латиноамериканской цивилизации имеет тоже большое, часто ведущее значение, но и в бедняке, и в миллионере вы сможете прочесть этот особый латиноамериканский цивилизационный код.
Меня всегда искренне трогало завершение католического рождественского моления и пения в латиноамериканских католических церквях протягиванием руки рядом стоящему или стоящей слева и справа, образуя так единение людей с невольными обменами взглядов, которые уж никак не могут быть злыми, недобрыми. Скажете, католическое лицемерие… Может быть и так, но мне всегда вспоминалось в этих случаях и «возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке», хотя пелось это у нас совсем по другому поводу… В теплые там рождественские латинские ночи двери многих домов в этой Америке стоят открытыми настежь и для соседей, и для друзей. И в них может войти даже оставивший когда-то свою жену и детей неверный отец, чтобы принести в эту ночь под елку своим детям подарки, и тут уж никак не принято устраивать скандалы или сводить счеты… Все смягчается и становится другим, всепрощающим и внимательным к друг другу в эти рождественские латинские ночи…
Но пылающий континент известен, разумеется, и совсем другими, далеко не романтическими картинами жестокой классовой борьбы между властью и стремившимся к другой жизни угнетаемыми ею трудящимися. Следы этой эксплуатации и уничтожения человека человеком в этой борьбе до сих пор потрясают. В перуанском городе Кахамарка туристам показывают комнату объемом в два десятка кубометров, которую конкистадор Писарро приказал наполнить золотом и серебром в обмен на жизнь сидевшего в этой комнате последнего вождя индейцев и императора всей империи инков Атауальпы. Как только комната была доверху наполнена сокровищами перуанских Анд, Атауальпа был убит. В 1989 году я со своим коллегой из министерства в Сантьяго-де-Чили забрались на склон возвышавшегося над городом мемориального парка-кладбища, где один из чилийцев полушепотом и с оглядкой рассказывал нам, как люди из немецкой колонии Дигнидад, являющейся поселком закрытого типа, до сих пор выкапывают тут захоронения чилийских патриотов, погружают останки в грузовики и выбрасывают их потом с вертолетов в море. Широко известны в мире и жестокие расправы с коммунистами и левыми патриотами в Аргентине периода военной диктатуры Хорхе Видела в начале 80-х годов, периода военных диктаторов в 1964–1980 гг. в Бразилии, Уругвае, Колумбии, Сальвадоре, Гватемале, Никарагуа. Нищета и голод, с которой в последние годы здесь довольно успешно боролись левые и левоцентристские правительства Аргентины, Бразилии, Венесуэлы все еще остаются фактом в фавелах Рио-де-Жанейро, Лимы, Манагуа и других столиц, а еще сильнее – в отдаленных поселениях индейцев. Ойден Ортега, бывший помощник панамского генерала-патриота Омара Торрихоса, рассказывал мне, как в конце 70-х годов генерал привез из своей поездки в провинцию Дариен прямо на заседание кабинета министров 4-летнего мальчугана с отъеденной им самим от непомерного голода частью своей руки и с какими словами Омар обрушился на притихших от ужаса и страха от этих слов министров и председателя Национального банка, в кабинет которого он приказал повесить «на вечные времена» фотографию этого мальчугана. Что говорить, и Фиделю Кастро, и Че Геваре, и Фарабундо Марти, и Сальвадору Альенде, и тысячам других подлинных патриотов своей Родины было за что бороться и умирать в огнях латиноамериканских революций и восстаний.
Латиноамериканскую цивилизационную модель интересно и довольно точно, будто предвидев сегодняшнюю ситуацию в мире, оценил изучавший этот континент и его народы американский политик Дж. Кеннан, работавший в конце 50-х годов послом США в СССР. Суммируя свои впечатления от длительной поездки по континенту, он написал так: «Их (латиноамериканцев) лень и необязательность, небрежное отношение ко времени, излишние мечтательность и эмоциональность и талант потопить любое дело в разговорах порождают в конечном итоге слабость их экономик и политических институтов, коррупцию, непотизм и т. п., это правда… Но все же надо признать, что это единственный в мире континент, где человек остается человеческим существом, где нет ядерного оружия и никто не думает о его разработке, где сохраняется огромный запас заповедей, познаний и обычаев, выпестованных в христианском мире и направленных на единение человека с Богом и создание цивилизованных условий существования. Этот континент окажется однажды последним хранилищем и депозитарием человеческих христианских ценностей, которые на европейской прародине и в Северной Америке в результате пресыщения, заорганизованности и ослепления страхом и амбициями оказались выброшенными на свалку».
И в этом молодом (всего-то пять веков) мире возникла и расцвела совершенно особая глыба латиноамериканской культуры с ее поэтами, писателями, художниками, артистами и музыкантами, культура, не поддающаяся слому, несмотря на глобальный натиск массовой псевдокультуры со стороны наследников ее колонизаторов, отрицающих почти мистическую, сказочную и романтическую атмосферу бытия этих новых народов. Эта культура, ставшая частью мировой цивилизации, особенно ярко продолжает держаться на фольклорном уровне, где последним и невозможным для взятия редутом является уникальный музыкальный фон всего латиноамериканского бытия. В Буэнос-Айресе на большинстве радиочастот, в барах и ресторанах царит танго, десятки радиостанций Лимы, Сантьяго-де-Чили, Боготы, Сан-Хосе де Коста-Рика и так далее заполнены самбами, меренге и прочими национальными и классическими испанскими и латиноамериканскими мелодиями и песнями. Совершенно особые непобедимые ритмы и мелодии, песни на мягком португальском повсюду звучат в Бразилии. Вот бы и нам научиться так же защищать в этой траншее битвы за русскую культуру и русский язык свою идентичность, окрашенную к тому же уникальным музыкальным и песенным богатством советского времени.
История наложила на цивилизационный портрет этой Америки и еще одно особое качество – умение и навык, я бы сказал, изящно объединяться по самым разным социальным поводам начиная от карнавалов, похорон и праздничных демонстраций до массовых и грозных социальных протестов и вооруженной борьбы. Мне нечасто приходилось видеть это вживую, но то малое, что мне довелось увидеть, сделало меня убежденным сторонником эффективности массового объединенного протеста. Впервые – в Перу, когда я стал свидетелем разгона полицией митингующих против массовых увольнений муниципальных госслужащих и где потом неоднократно слышал их знаменитое, пришедшее из Чили вместе с песнями Виктора Хара «El pueblo unido jamas sera vencido» («Объединенный народ не победить» – исп.), исполняемое тысячами голосов, как гул из чрева земли, предшествующий страшному сейсмическому удару…
