29
Я спросил Надежду, зачем ей участвовать в этом деле. Она отвечала, что дело касается покойного мужа. Но твоего мужа убили из-за неразделенного бизнеса, он сожжен. “Иногда муж одновременно и сожжен, и в земле лежит”. Так бывает? У женщин – да. Я поехал в областной суд, где судья спрашивала меня, видел ли я половой член пациента. Я вел его около полугода. Какое это имеет значение? Оказывается, отец одной из растлеваемых девочек вычислил его, пытался отрезать член, но лишь надрезал. Я помнил, что пациент писал в бутылочку через трубку, выведенную из мочевого пузыря. В каком состоянии его член не ведал ни я, ни пользовавшие его медсестры. Это абсолютно соответствовало истине. Врать мне не пришлось. Свидетель, надрезавший насильнику член и отсидевший три года, пытался обвинить меня в пособничестве. Судья отвергла нападки. Меня отпустили, и более на суд не вызывали. Надежда горячо поблагодарила меня за содействие. Я пожал плечами, оставшись в полном недоумении.
Мы встретились с ней еще раз, теперь на набережной Москвы-реки. Надежда пришла с головы до пят в черном. Плакала, гладила мне руки и говорила, что собирается уйти в монастырь ортодоксов, поскольку ей “все надоело”. В монастыре она сначала мыла полы в библиотеке, теперь ее взяли послушницей. Вклад в монастырь она уже сделала. О Грише и Юре она говорить отказывалась. Кажется, те нашли половины душ. Я понял смысл тех иконок, что видел на ее кухне. Она верила или пыталась верить. Я полагал ее решение старомодным. Мы попрощались, будто бы навсегда. Мои чувства к Надежде изрядно остыли. Я устал от нее.
23
Небытие побеждало, как ни старалось человечество напряжением научной воли и материальных ресурсов остановить его, сохранить гомеостаз прежнего. Беженцы запрудили Европу и Россию под давлением двойников, тройников, множественных личностей. Никто уже не знал знакомый ли перед ним или майя небытия. Сомневались в себе, не перенесены ли мы в Южную Америку или Африку, ни иллюзия ли мы сами, данные в ощущениях. Когда паника охватила столицу, мне пришлось вывозить в Сибирь в капсуле-универсале Надежду, ее спутника – молодого монаха, с которым последние годы она ходила, Юру, Агриппину, их ребенка, своего ребенка от Агриппины, свою жену, с которой я снова сошелся, ребенка от нее, двух ученых – гомосексуалистов, афрокитайцев, один из которых тяжело болел, и Линду Майер.
Мы сделали короткую остановку в лесу предгорья Урала. Напившийся Юра в Линде Майер признал Милу. Он уверял, что от архитектуры зданий она обратилась к архитектуре виртуального скелета небытия. Линда не отрицала, что она – Мила, сменившая идентификацию, и вспоминала мелкие подробности их встреч, не позволявшие засомневаться в новой правде. Она рассказывала и мне, как в былые годы мы ездили “разоблачать” Юру, недостойно ведшего себя, как встретили в подъезде Юрину преходящую пассию и тому подобное. Я слушал ее, смотря на безучастную Гришу. Агриппина не выдавала интереса ко мне. Разноцветными перышками волосы, близоруко прищуренные зеленые кошачьи глаза. На левом предплечье поверх татуировок, имевших целью скрыть предыдущие, алели свежие самопорезы.
Вечером у дымного костра гермафродит Ю положил мою голову себе на колени, и, переживая моей усталости вести капсулу, посоветовал поделиться травмами детства. Я засыпал, чувствовал биение его члена через одежду под моей головой, а он назойливо спрашивал: признайся, ведь тебя бросили в шесть месяцев, и ты рос с приемными родителями, не видя до трех лет биологической матери, не так ли? Так, - отвечал я из вежливости.
Искусственное солнце светило нам, и мы не знали, за что нам все это. Надежда подсела к нам и оперлась о плечо Ю. Линзы ее глаз блистали перламутром. Она не старела. Называла небытие смертью, иронизировала над всесилием приведений Эмпуса, гекатонхейров, плакальщиц и ламий, заполонившими планету, провозглашала бессмертие средь последних дней, наступивших
30
не позавчера. Я упивался близостью Надежды, и любил ее воскрешенной изуродованной
кастрированной любовью. Если веришь и гребешь и в ведро, и бурю, то сбудется. Челн устоит. Дочь Юры и Гриши, девочка Кубера, играла у наших ног.
Когда пришло небытие, и мы услышали диалоги внутри головы, увидели устрашающих сторуких пятидесятиголовых великанов, ощутили огненное дыхание псов Гекаты от гор Урала до леса убежища, плакали только дети. Потеря крови – небытие. Надежда улыбалась мне, других я не видел.
24
А потом начался бой. Нам раздали симулякры и раскидали по подразделениям. Объявили ежеминутную готовность. Юрку выслали вперед с санитарной разведкой. Он не передавал инфо и долго не возвращался, меня отправили на его поиски. Новобранцы – провинциалы, многие - неразвитые, полагавшие, например, что народный диктатор – человек, передавали они и другие глупости, сохранили эмоциональную зоркость. Я обходился с ними по-доброму, делился обеденной наркотой, и тому подобное. Они считывали во мне отзывчивость, ошибочно, поскольку за ее фальш-поверхностью скрывались пятьдесят степеней блокады подсознания – дань урбанизации. Провожая, как в последний путь, рекруты снимали перчатки, протягивали мне теплые клешни. Я улыбался и жал, ощущая трепет боящихся разрушения ногтей по ладони. Некоторые плакали.
Капсула скользнула вдоль обрывка леса. За заброшенной топливной стоянкой я заметил серебристую машину Юрки, при приземлении задевшую повапленные цифровые экраны, на одном из которых мелькала реклама суицидов, а на другом обучали различным способам терактов. Антенна передатчика просела, вот почему Юрка не выходил на связь. Существовала и иная причина. Сделав низкий круг, я разглядел картину. Передняя дверца минивайса косо откинута. На кресле пассажира на коленках стоит одетая, с вывалившимися из лифа грудями, проститутка. Торчащие наружу сапоги ее подрагивают в такт движениям головы. Дорожная проститутка делает Юрке минет. Юрка никак не может кончить от пресыщения половой жизнью. Его яйца не успевают выработать семя, как уже новый акт. Тонкий нос проститутки заложен. Заглатывая воздух, она поворачивает складчатую шею и поглядывает в предусмотрительно повернутое боковое зеркало, где видна шестилетняя неряха – дочь, лижущая мороженное, купленная на Юрину предоплату. Страдая мозаичной консервативностью, Юра платил альткоинами. Достойная плата проститутке с глазами стрекозы.
Непростительная для войны неосторожность. Не исключено, что проститутка и ее дочь – небытие. Скользнув обок, я посадил минивайс в трех метрах от юриного. Прыжок, и я вытащил проститутку за выкрашенные в белый цвет волосы из салона. Юрку успел кончить. Глупо мигнул мне. Я несильно съездил дурака по шлему. Ведь я не ошибся. Проститутка и дочь ее обернулись иссиня – черными гюрзами и исчезли в шипах электронной травы.
Помимо запросов центра, в анализатор лез неявный волновой шум. Впереди из подлеска вышли наши, и, приветливо махая, быстро приближались. Не верь никому. Я включил определитель небытия, мгновенно установивший, что это засада. Не успел я вернуться в капсулу, как удар из базуки разрушил вэн Юры. Метнувшись назад, я вытащил его из горящей, шипящей выходящим газом машины. Поволок в противоположную от леса сторону. Солдаты небытия открыли безжалостный и бесполезный огонь. Я волок Юру, сохраняя дым и пламя горевшего фалькона меж собой и врагами. Боковые клешни Юры разбиты напрочь. Экзоскелет сильно поврежден – передаю на базу, заказывая поддержку своих.
