3
Пираты, ковбои, драчливые отшельники, “Всадник без головы” – любить бы мне их поменьше, жизнь по-другому бы сложилась. Ты еще вспомни дочь капитана. Да, дочь речного капитана, караулившая меня в областной библиотеке. Как она втюрилась в меня, как умоляла жениться! Просила ребёнка. Бросилась в подготовленную кому-то пустую могилу рядом с могилой отца. Требовалось поклясться, оставив мыли о творчестве, продолжать учиться в меде, стать и быть врачом. И корабль ее покойного отца несравним с Веркиной квартирой. Трехпалубный речной круизный красавец. Белый как снег. Пятьдесят человек команды. Комфортабельные каюты, в одной из которых мы целовались. Квартира капитанской дочки располагалась в центре областного, а не районного центра. Я испугался. Мне едва исполнилось восемнадцать. А капитанской дочке свербело – замуж и детей. В честности ей не откажешь. Скоро вышла за другого. Дурак я, дурак!
Меня бесило, когда Верка, не найдя ходу другим направленьям беседы, начинала заводить шарманку про то, готовлюсь ли я к поступлению в мединститут. Я отрицал. Нет, она точно знает, что я готовлюсь. Кем мне ещё не становиться, как врачом, вот и приемный отец мой – врач. А Вера уже готовится. Следует обратить особое внимание на биологию и химию. От корней золотых в искусственном свете волос до сточенных
Хопёрским песком пяток Вера сияла знанием меня. Тут deus ex machina появлялась мать. Её явление происходило столь скоро, что не оставалось сомнения – она подслушивала за дверью. Печёное яблоко полувекового лица расправлялось в любезной улыбке. Под Верину шарманку мать запевала песнь, как хорошо врачу жить с врачом. Вот она гармония брака. Она, учительница, замужем за врачом. Не всегда поговоришь. Темы подчас сугубо профессиональные. А вот врачи, муж и жена, могут и дома обсудить чью-нибудь терапию. Водовозы о конях, а они об уколах и таблетках. Ты ему что назначил? То-то и то-то, а мог другую схему подобрать. Друг другу помогают, подсказывают, чем не застольные беседы?!
И долго ты встречался с этой Верой? – спросил, позёвывая, Юра.
Четыре года. Одиннадцать лет я с ней учился. Она просто преследовала меня. Когда по утрам я делал зарядку на школьном дворе, она выглядывала из-за забора, их частный дом соседствовал с площадкой, и затевала разговор. Приходилось переносить занятия на футбольное поле у озера. Туда она прибегала в спортивной форме, заявляя, что тоже решила начать бегать.
Не ставил ей ультиматум?
Ставил. В десятом классе. Она мне отказала. На выпускном опять было сближение. Родители повезли нас поступать в мединститут вместе. Я поступил с первого раза, она – нет.
Что ты заладил про эту Верку?
Я вчера её встретил. Она всё-таки поступила в мед.
Тебе одному ненавидеть врачей. Не ценишь, что досталось легко. Для кого-то это мечта. Я и сам большего не вижу.
Поступила с шестого раза. И я подозреваю, кто ей помог. Кемаль.
Наш однокурсник.
Негр. Суданец.
Во-первых, он чернокожий араб. Высокий худой изящный. Мусульманин и коммунист в одном флаконе. В твоих словах, Сашок, тлеет расизм.
Но почему меня променять на негра. Я и негр – всё равно.
Ты не занимался девушкой шесть лет, путался с капитанской дочкой, и ещё твой член знает с кем, а теперь в претензии. Ты что смерти её ждал? Наклонности девушки носили неопределённый характер. Поток источника выбирал русло. Верно Кемель, с которым Вера познакомилась волей случая, оказался внимательнее, чутче тебя. Как старший товарищ, он подготовил девушку к институту. Подсказал. Вот она и поступила. Он сделал то, чего не захотел или не смог сделать ты.
4
Я и негр. Ей всё равно? Ни один белый уже на её прыщи не соблазнялся?
Не ты и негр, а негр и ничто. Потому что ты хотя и нехотя положил глаз на Веру, но ничего для ее завоевания не сделал. Не взяв сам, ты не предназначал её никому. А теперь расстроен, что она досталась другому человеку, с благородным цветом кожи, умному, и наверняка – состоятельному.
Из Южного Судана.
Пусть из северного Никарагуа. Не удивлюсь, если Веру и Кэмала связывает любовь.
Что же такое, по – твоему, любовь?
Любовь – это предпочтение.
Ребята, водка ещё осталась или вылакали без нас? – хором прокричали возвращавшиеся из кустов по исправлении малой нужды наши Наташки.
А это похоть,- усмехнулся в щетку пшеничных усов Юрка. Не дожидаясь девчонок, он залпом выпил стопку и полез в палатку.
Старшая Наташка симпатизировала мне. Ей исполнилось восемнадцать. Она стояла за прилавком хлебного отдела булочной, где мы с ней и познакомились. Ясноглазая, пышногрудая, с русыми волосами до попы, она встретила совершеннолетие алкоголичкой. Мать её спилась. Отца она не знала. Наташка жила с матерью и семьей брата. Месяц назад Наташка пригласила меня на день рождения. Я явился с букетом из восемнадцати роз, чем произвел фурор. В подъезде Наташка встретила меня с восемью курящими подругами-продавщицами. За столом сидела толстая колода-мать, загодя пьяная в рухлядь. Пойдя помыть руки, я увидел на трубе полотенце сушилки промытые использованные презервативы, подготавливаемые семьей брата к вторичному применению. Для Наташки я скакал принцем. У меня не иссякала водка, что свидетельствовало о достатке. До меня парни с ней не водились без поставленной бутылки. А зря. Полноватая тороватость её вызывала у меня неизбежный стояк. Я вонзал в неё пику как в нераздолбанный диван. Без регистрации Наташка хотела от меня девчонку. Алкоголизм в их семье передавался по женской линии. Особый психологический интерес представляла Наташкина подруга – Наташка младшая. Миниатюрная, черноголовая, кареглазая. Ей нравились мужчины младше. Она желала заботиться, ухаживать. Такой нашелся. Они познакомились во дворе. Мальчишке стукнуло тринадцать. Наташка-младшая тратила на Микитку зарплату официантки непроходного ресторана. Мальчик любил жвачку, сладости и монотранспорт на батарейках. Не без моего вялого участия, девчонки не остановились, пока водка не кончилась. Наташку-младшую не интересовал “старый” двадцатилетний Юра. Она залезла в палатку и, не раздеваясь, легла с ним, давно спящим, рядом. Выпивая, Юра не любил тянуть. Спешил, пока не вырубится. Наташка-старшая предложила купаться. Мы залезли в ослизлый ил. Желтизна полумесяца окрасила майскую зелень папоротника коричневой акварелью. Я скорее понимал, чем чувствовал, что температура воды градусов восемь.
Далеко не заходи, - негромко сказала Наташка. Я присел. Она обняла меня бёдрами, свободной рукой сдвинув трусы в сторону. Я впился губами в большой слюнявый рот, густо пышущий водочным перегаром. Наташкина сигарета едва не обожгла спину.
2
