- Я бы женился на Сааковой, - рассуждал Глеб. – Барышня, бесспорно, избалованная.  Вышла за следователя Митрохина из-за его внешней привлекательности. Познакомилась, когда по заказу конкурентов, он бизнес ее отца – Гундермана – чистил.

 прокуратуре?

- Какая разница?! Митрохин Анне надоел. Совместных детей у них нет. Девочка у нее от Саакова.  К девочке она, как королева: “приведите, уведите”. Нянька с ней сидит. Я как-то к дому на Николиной горе подъезжал, мы с Сааковой соседи, видел, как ее нянька в приоткрытое окошко курит.

- Где Саааков?

- В Германии от “новичка” лечится.

- Хорошо, что Аня от политики отошла.

- Папа мог вставил… К Гудерману хорошо бы через дочку подобраться. Банк его куда моего круче!

- Ты с Анкой спал?

- Кто с ней не спал? Ленивый?

- Как она в постели?

- Как резиновая, гуттаперчевая, что ли. Ей все равно с кем. Она в постели сосредоточена на своих ощущениях. Кончить любым путем. Но, когда Анна трезвеет от секса, то есть, удовлетворяется, немедленно включается ее тщеславие – желание делать карьеру, стремиться все выше, оставаясь в центре максимального внимания.  Опять же – мужчин. Она страшно жадна до мужчин. Станет дочь постарше, она и ее к своим мужикам приревнует.

- И все – таки, Анна – опасный и одновременно - лакомый кусочек.

- Отец ей не очень доверяет.

- В этом и интрига.

- С ней спать, как с черной вдовой тарантула. С Анной не расслабишься. Жениться на ней, жить с ней – это работа и работа тяжелая. Позволь третье сравнение: с ней в постели, как со шпионкой или серийной себялюбивой убийцей, готовой на все ради эгоизма и удовольствия убийства.

- Страшный человек! Убийственная женщина! Она гордится, когда мужиков, как мертвых бабочек, в альбом собирает.!

                                                             24

        Мертвого младенца Серафимы заподозрили среди детей, лежавших в морге больницы. Но она отказалась его признать. С ее слов, “не хватало любимых родинок “.                  24

        Глеб с сочувственным лицом повернулся к Константину:

- А эта операционистка, Станислава Ходченко, у тебя в банке еще работает?

- Твой персональный менеджер? Конечно, работает. Ты предпочитаешь по финансовым вопросам ко мне на прямую обращаться, а так, конечно, можешь и через нее бизнес – вопросы решать. Твое право.

- Она смешно репрезентуется в соцсетях. Все фрифольнее и фривольнее позы принимает. Сфоткалась в три четверти, будто по мобильному телефону говорит, а попку в брюках игриво оттопырила.

- Каждый презентуется на Whats Upе, как хочет.

- Я ее в купальнике видел. У нее на крестце над трусиками какой-то слоган на санскрите. Надо бы перевести, для интереса.

- Глеб, тебе персонального менеджера не заменить?

- Оставь. Она все равно ничего не делает. Как – нибудь приеду к тебе в банк, приглашу Станиславу на чай.

- Приезжай. Наши операционистки и менаджеры любят за состоятельных клиентов замуж выходить. Решишь матримониальный вопрос. Перед выборами политическую партию не меняешь?

- Шутишь? На переправе коней не меняют. Я – в партии власти. Глядишь, с твоими кредитами в двенадцать “бессмертных “ войду. В благодарность за три – четыре сессии деньги твои отобью. Пролоббирую.

         Вышли из морга. Серафима отстранялась от Пантелея.

         Через некоторое время, гуляя в одиночестве по парку около  дома, Серафима столкнулась с мужчиной, гулявшим с собакой и ребенком в коляске. Ребенка звали Яночка. Собаку звали  Джек, а мужчину – Арнольд… Оскарович.                                                    24

         Арнольд Оскарович жил с семьей неподалеку. Арнольд Оскарович  пригласил бывшую пациентку к себе, когда жена была на работе. Младенец спал в соседней комнате, пес – на коврике у двери.  Серафима отдалась Арнольду Оскаровичу, испытывая болезненное удовольствие воскресшей памяти. Серафима пыталась забыться несчастий.   Как женщина она готова была по сто раз входить в одну воду.

                                                                  25

         Глеб и Пантелей приехали на заснеженное кладбище проконтролировать установку надгробного памятника родителям – двух скорбящих ангелов. Целый год их вытачивал модный скульптор. По периметру стояли охранники. Малый кран поднимал памятник. Около надгробного памятника суетились рабочие.

- Неправильно, Пантелей, мы живем! – сказал Глеб.

- Почему неправильно? Воруем? – усмехнулся Пантелей.

- Дело не в том, что воруем, а вообще – неправильно. Это глубже и проникновеннее. Вот мы стоим на кладбище, а мне кажется, что сама земля источает неправильность.

- Становишься сентиментальным, Глеб… Как твоя предвыборная кампания?

- Выходит, нельзя ее вести по-другому, чес ведется. Помнишь, мы как – то с тобой вздумали ради моих выборов  в Гольяново по квартирам ходить. Так это невозможно: зазывают в квартиры, усаживают за столы, угощают, наливают. Задают сотни вопросов. А ты, как уж на сковородке.. Обещаешь, обещаешь, зная, что не выполнишь, а если выполнишь, убыток случится в другом месте. Они слепые, не понимают. Им крикни: воруют! И они поверят. А громче кричит обманщик и вор. За два часа один подъезд обошли. Ходить по квартирам избирателей – абсолютно не эффективно. Нужны телевизор, реклама и обязательно – скандал.

        Пантелей поморщился, показав рукой, как развернуть скорбящих ангелов над могилой.

- Все плохо тебе. Везде грязь. Но для цветов нужен навоз. Когда было, по – твоему, хорошо?

В детской скудости? Когда куртка была велика и подпоясывали?  Когда бегали на лыжах с мягким креплением? Играли в снежки?

- Хотя бы и так. Но точно не сейчас. В прошлом или будущем.

- Или когда яблоки мы с тобой воровали, а сестра, Оксана, за соседским забором на тасе стояла? – продолжал ёрничать Пантелей.

         По заснеженной дорожке бежала припоздавшая Оксана с мужем Олегом и “детьми “ – Константином и Денисом.

         Глеб жестом указал оператору “заснять “  торопящуюся родню. Глеб с детства увлекался видеосъемкой. Когда-то мечтал стать режиссером. В детстве он снимал на подаренную дядькой крошечную видеокамеру, напоминавшую авторегистратор. Потом перешел на телефон. Теперь за ним ходил оператор. Если к депутату подходил гражданин с вопросом или за автографом, оператор снимал. Кадры, при необходимости, можно было передать на телевидение или использовать в рекламных роликах при переизбрании. Особенно оператору следовало стараться, если депутат делал что – нибудь “полезное “ для народа, решал вопрос.

Пантелей Звир считал съемкой целесообразной. При покушении на жизнь или здоровье в кадр могли попасть нападавшие.

                Позже сидели в загородном доме Глеба. Поминали родителей. На большом экране смотрели видеокадры детских шалостей, домашней работы родителей, семейный досуг. Собравшиеся умилялись. Ольга плакала, вспоминая детство.

- Если ты так сниматься любишь, чего во ВГИК не пошел? – подкалывал Пантелей.

- В кино просто так не пробьешься. Нужны связи, деньги?

- А у нас денег нет?!. Ты – Глеб, человек талантливый, пробивной. Стал бы режиссером, руководителем кинообъединения. Меня бы продвинул возглавить Госкино, ФК. Я бы тебе призы за фильмы давал, финансировал. Как у нас и принято, брат брату.

- Тебе в Госкино нельзя. Не только непотизм, коррупцию разведешь.

- А в Роскосмос мне можно… Нет, я хочу, чтобы за роли мне артистки отдавались…

- Пантелей! – остановила брата Оксана. Она подняла полную рюмку: - Давайте родителей помянем.

              Выпили. Пантелей посмотрел на пылавший камин:

- Меня соседка беспокоит. Совсем с панталыку сбилась.

- Серафима Ангелантьевна?

- Она.

- Малолеток к себе водит. От вкусов Анны Сааковой не отличишь.