– Вилла сдана какой-то скульпторше, – заявил он. – Она заплатила арендную плату за месяц вперед; хотела убедиться, сможет ли она там работать. Она собиралась сама отливать там свои работы или что-то вроде этого. Я был бы рад, если бы эта старая рухлядь пошла на слом. Она приносит больше хлопот, чем дохода.

– Эта дама представила вам какие-нибудь рекомендации? – спросил я.

– Я не требовал рекомендаций. Я рад был, что могу сдать эту виллу. Кроме того, она уплатила вперед.

– Я имею некоторый опыт в подобного рода историях: я инспектор Скотленд-Ярда, Ремингтон, и я советовал бы вам быть осторожней при сдаче внаем этой старой виллы. Может быть, вас заинтересует сообщение – что маленькая печь в ателье виллы, служившая до сих пор для отливки бронзовых бюстов, на этот раз была использована для того, чтобы расплавить золото.

– Возможно ли это? Золото Горти и Мецгера?

– Так точно, – подтвердил Ремингтон. – Они успели расплавить и увезти лишь незначительную часть его; но сделанные ими приготовления свидетельствуют, что они намеревались в ближайшие дни работать в большем масштабе.

Мы поехали в Лондон, и я проводил своего друга на его квартиру. Я увидел, каким серьезным и бледным сделалось его лицо, когда он выслушал доклад ожидавшего его сыщика. Потом он обратился ко мне.

– Квартира на Адамс-стрит пуста. Стенфилда сегодня не было в Британском музее. Он опять ускользнул. Не следовало откладывать ареста ни на минуту.

– А женщина? – спросил я с некоторой тревогой.

Ремингтон покачал головой.

– На что она нам? Она приманка, которая когда-нибудь наведет нас на след. Это тяжелый удар для нас, Грэй. Мы не поймали ни де Мигуэля, ни его жену, ни Майкла Сэйра!

– Но у нас золото!

– К черту золото!

Но Горти, как и оправившийся Мецгер, был другого мнения.

Письмо, которое я получила в тот достопамятный день, 3 марта, было следующего содержания:

Никто не мог бы себе представить, что означали для меня эти деньги. В продолжение многих месяцев я работала в Кенсингтоне, в маленькой мастерской детских платьев, и едва зарабатывала себе на жизнь. По утрам, крадучись, я шла на работу и по вечерам, крадучись, возвращалась домой, в вечном страхе перед Майклом, которого я когда-то любила, и перед Норманом Грэем, который, не прилагая к тому никаких стараний, так странно и властно подчинил мою душу своему влиянию. И вдруг мне на некоторое время улыбнулась свобода. С этой суммой я могла бежать из Лондона и где-нибудь спрятаться. Меня не тянуло в шумные и людные места. После долгих размышлений я заказала для себя под именем Дженет Соул каюту первого класса на самом медленном пароходе линии Р. и О., идущем в Марсель.

Я потратила значительную сумму на приведение в порядок своего туалета, зашила в платье стофунтовый билет и отправилась в дорогу. Первые дни путешествия были очаровательны. Я нашла в новой обстановке все, по чему тосковала, и была свободна от тягостной необходимости ежедневно работать. Неописуемое чувство восторга охватило меня при виде моря. Пахнущий солью ветер и брызги волн освежали меня и возбуждали во мне бодрость. Когда солнце озаряло серый канал, я испытывала глубокую радость. Чем синей становилось небо и янтарнее светило солнце над Бискайским заливом, тем светлей и спокойней становилось у меня на душе. На свете было так много прекрасного, еще незнакомого мне, и меня охватило жадное желание все это испытать и увидеть.

Я не хлопотала о том, чтобы получить в столовой особенно хорошее место, и мне пришлось сидеть где-то в отдаленном углу. Мои соседи за столом принадлежали к тому типу лишних людей, которые кажутся созданными только для того, чтобы разгуливать по палубам пароходов и указывать своим спутникам на чаек, дельфинов, на проходящие мимо пароходы, которые и сам каждый видит. В конце путешествия их словно сметает с лица земли, – качество, которое мне в них более всего симпатично. Проходил день за днем, я вдыхала ароматный воздух и чувствовала себя все лучше. Во мне снова проснулась жажда жизни. Я была молода и здорова. Солнце, здоровый воздух, новый образ жизни очень быстро оказали на меня благотворное влияние. Однажды вечером я надела одно из моих самых красивых платьев, и тотчас меня под различными предлогами окружили около полудюжины мужчин. И когда мы на следующий день остановились в Гибралтаре, целая толпа предложила сопровождать меня осматривать город. Но я предпочла примкнуть к маленькой группе, состоящей преимущественно из моих соседей по столу.

Мы осматривали достопримечательности города, которому смесь зданий в мавританском и современном стилях придавала оригинальный вид. На улицах встречались арабы в бурнусах и слишком рано увядшие испанки. Мы осматривали рынок и закупали на память разные мелочи, фабрикуемые специально для иностранцев.

На мгновение мне стало грустно. Мне некому было послать открытки с видом города. Никому в целом мире не было дела до меня. Казалось, несчастье преследовало меня по пятам – дружба со мной не предвещала ничего хорошего.

После прогулки мы пошли в отель и велели принести чаю в комнату, отделанную в восточном стиле. Потолок был сделан из пестрого стекла, не было окон, бархатная мебель стояла вокруг маленьких мраморных столиков, на которых находились медные вазы с искусственными цветами. Вся эта безвкусица не производила на меня никакого впечатления, так как мое внимание было привлечено одной женщиной. Придя в отель, мы уже застали ее в этой комнате. Она была еще довольно молода, одета в простое, но очень дорогое платье. Небольшого роста, с миловидным лицом и огромными черными глазами – но все это не произвело бы на меня особого впечатления, если бы я не заметила, что она пристально смотрела на меня из угла полутемной комнаты полными ненависти глазами. Я не могла вспомнить, чтобы видела ее когда-либо раньше. Но не было никаких сомнений в том, что я внезапно встретила здесь в отеле женщину, ненавидевшую меня.

Мы все сели за один стол. Рядом со мной сидел пожилой американец, который раза два заговаривал со мной во время путешествия. По-видимому, он искал знакомства с человеком, который, как и он, ликвидировал свои дела. Он сказал мне, что имел когда-то фабрику обуви. Его имя было Фрэнк Поупл.

– Вы знакомы с женщиной, сидящей там в углу? – с любопытством спросил он.

– Я ее никогда в жизни не встречала.

– Возможно ли это? В таком случае она, вероятно, не выносит незнакомцев. Заметили ли вы, как злобно она на вас смотрит?

– Вероятно, она принимает меня за кого-нибудь.

Поупл нашел это возможным.

– Очень темпераментные люди эти испанцы, – пробормотал он.

Я была немало удивлена, когда через час после этого увидела ее в углу моторной лодки, отвозившей нас обратно на пароход. Возле нее стояли два чемодана, картонка для шляп и другие дорожные женские принадлежности. Когда мы поднялись на пароход, она взглянула на меня хмуро, почти угрожающе.

Повинуясь внезапному импульсу, я подошла к ней.

– Я вас чем-нибудь обидела? – спросила я. – Мне кажется, что мы с вами никогда раньше не встречались.

Она пристально поглядела на меня. Ее лицо, обычно несомненно красивое и нежное, сделалось холодным и замкнутым, глаза по-прежнему сверкали ненавистью.

– Вы Дженет Стенфилд, не так ли?

– Да, это мое имя. Откуда вы его знаете?