— Умоляю вас, спасите меня от этой ужасной политики, — проворковала Наденька ему на ухо. — Всюду только и разговоров, что о ней. Все наперебой спасают родину и революцию, а живые люди никого не волнуют!

Максим обернулся к девушке и обомлел. Какая же она оказалась хорошенькая без сестринского платка, в приоткрывающем ключицы нежно-зеленом платье! Рыжие кудряшки собраны в высокую прическу, в глазах искорки, стройная фигурка не скрыта больше мешковатой униформой. Вот только макияж неудачный — помада на губах слишком темная, на длинных ресницах комочки дешевой туши — но это лишь делает ее еще более трогательной.

— Спасибо, что нашли меня, Наденька, — выдохнул Максим. — Я не знал, как отыскать вас в этой толпе…

— Да нет же, это вы простите, Максим Сергеевич, что опоздала, — серьезно ответила Надя. — Тяжелая смена выдалась.

— Вы устали? Желаете присесть?

— Отнюдь! — оркестр заиграл новую мелодию, и на первых тактах Надя вскинула голову, тряхнув кудряшками. — Ах, «Дунайские волны», мой любимый вальс!

Максим широко улыбнулся, привычно выпрямился, втянул живот, согнул в локте правую руку и легко поклонился, приглашая девушку. Эту мелодию он знал, хотя и в другой аранжировке. Что-что, а вальс на девяносто тактов в минуту Максим танцевал превосходно — пять лет прозанимался в студии спортивного бального танца. Такой спорт нравился ему куда больше, чем однообразное тягание железа в качалке, и вдобавок позволял легко знакомиться с девушками — нередко вечеринка заканчивалась one night stand. Тут, конечно, другой случай… хотя… ладно, потом разберемся. Сейчас время танцевать! Максим поймал ритм и увлек девушку в круг танцующих. Подвернутая левая нога уже неделю не напоминала о себе — до чего же хорошо не чувствовать себя инвалидом!

Наденька двигалась неуверенно и несколько скованно, но велась неплохо, потому они держали ритм. Лицо девушки раскраснелось, кудряшки забавно хлопали по щекам, губки сложились в изумленное «О». Максим чувствовал, что Наденька получает от танца такое же удовольствие, как и он сам, потому едва успел остановиться, когда она вдруг резко разомкнула стойку и обеими руками оттолкнула его. Пришлось придержать Надю за спину, иначе она под действием инерции отлетела бы к стене. Но едва он ее выпустил, девушка повернулась и, словно Золушка, стремительно побежала к выходу из бального зала, а там и из здания. Максим растерянно поспешил за ней.

Вокруг городской думы был высажен куцый садик. Надя забежала туда и замерла между двух ив. Ее плечи вздрагивали под тонким платьем.

— Простите, Надя, я не знаю, чем обидел вас, но не имел такого намерения, клянусь…

Девушка резко обернулась к нему:

— Это у вас в Петрограде, да? Танцуют… так?

— Как — так? — не понял Максим.

Надя вспыхнула:

— Так… близко.

Максим едва не хлопнул себя по лбу от досады. Похоже, навык спортивного танцора сыграл с ним злую шутку. Только теперь он вспомнил о существовании того, что в его время называлось «исторической стойкой», и в ней между бедрами партнеров полагалось расстояние сантиметров в тридцать. В студиях, где он занимался, ее не практиковали — так же дико неудобно вести. Почему он не сообразил, что «историческое» — это и есть современное для него теперь! Ладно, авось удастся, как обычно, выдать анахронизм за региональное различие.

— Действительно, в Петрограде в последние годы принята близкая стойка в вальсе, — врать Наденьке было неприятно, но другого выхода не оставалось. — Французская, знаете ли, мода… Я бесконечно виноват, Надя. Не подумал, что вам это новшество незнакомо… Вы, верно, мерзнете? Нам лучше бы пройти в дом.

Ночь выдалась ясная и лунная, и Максим явственно видел на веснушчатом личике Нади слезы.

— Да божечки, это вы меня извините, провинциальную дурочку. Смешалась, опозорила вас перед обществом… — девушка шмыгнула носом, робко улыбнулась и неожиданно брякнула: — Не меня вам надо было приглашать, а Марью Викторовну.

— Надя, о чем вы? При чем тут Мария Викторовна?

— Она… подходит вам, — грустно сказала девушка. — Вашего полета птица. Не глупенькая дурочка, как я… Я ведь совсем не то, чем вы меня полагаете, вы сильно ошибаетесь во мне…

— Да полно, Надя! О чем ты только думаешь? — Максим отметил, что перешел на «ты», и, кажется, это было уместно. — Ты — чудесная, нежная, искренняя! Не представляешь, как я рад провести с тобой этот вечер! А с Марией Викторовной меня связывали исключительно служебные дела, и они, слава богу, окончены. Ты же знаешь, верно, я даже вещи ей с курьером передал! Кстати, она их получила?

Личные вещи Маруси, изъятые при аресте и обыске, Максиму чуть ли не швырнул в лицо тот самый следователь во время очередного рабочего посещения тюрьмы; после пусть и условного, но все же освобождения ей полагалось получить назад свое имущество. Максим оставил у себя маленький дамский браунинг и черновики рабочих бумаг — проекты листовок о профилактике заразных болезней. Неплохой, кстати, проект, стоит пустить его в работу от имени ВУСО… то есть скорее уже от Временного правительства Северной области. Одежду и гигиенические принадлежности Максим с грехом пополам увязал в узелок — как же здесь не хватало такой доступной в его времени вещи, как пластиковые пакеты.

Среди вещей Маруси нашелся сложенный вчетверо тетрадный листок. Максим, чуть поколебавшись, развернул его и вздрогнул, увидев наверху выведенное изящным Марусиным почерком: «Для М. Р. — если я не вернусь». Дальше шли переписанные от руки стихи:

Не узнавай, куда я путь склонила,

В какой предел из мира перешла…

О друг, я всё земное совершила,

Я на земле любила и жила.

Нашла ли их? Сбылись ли ожиданья?

Без страха верь; обмана сердцу нет;

Сбылося всё; я в стороне свиданья;

Я знаю здесь, сколь ваш прекрасен свет.

Друг, на земле великое не тщетно;

Будь твёрд, а здесь тебе не изменят;

О милый, здесь не будет безответно

Ничто, ничто; ни мысль, ни вздох, ни взгляд.

Не унывай; минувшее с тобою;

Незрима я, но в мире мы одном;

Будь верен мне прекрасною душою;

Сверши один начатое вдвоём.

Не сама же Маруся это сочинила? Как не хватало возможности элементарно загуглить!

— Да, ей все передали, спасибо, — сказала Надя.

Максим тряхнул головой. Зачем он думает о той, другой женщине, когда рядом — эта, такая притягательная? И никакое туманное прошлое с Надей его не связывает, а только самое что ни на есть настоящее.

— Значит, ни к чему нам теперь о ней вспоминать, — улыбнулся Максим и ступил вперед, сокращая дистанцию. — Наденька, милая, тебе, должно быть, холодно в таком легком платье…

— Рядом с тобой — не холодно, — тихо ответила девушка и теперь уже сама шагнула навстречу.

Он чувствовал, как вздымается ее изящная грудь под тонкой тканью. Мелькнула мысль, что все может оказаться не так просто… ведь он не в родном времени с его сексуальной революцией, тут и средств контрацепции толком нет… но потом руки сами собой легли на талию девушки, привлекли ее ближе, чем в вальсе, и мысли куда-то испарились. Лицо Нади было запрокинуто, губы распахнуты, такие мягкие, теплые губы…

— А, Максимко, в-вот где т-ты прячешься! Ик! Насилу тебя с-сыскал! Ой, зд-драсьти, барышня!