Хотя при деньгах это будет делать комфортнее, что уж там.

Глава 13

Всякие грехи легко излечимы

Сентябрь 1918 года

— ВУСО планирует объявить о самороспуске, — с порога обрадовал Максима Гуковский. — Пришло время признать, что правительство в имеющемся составе не справляется со своими задачами. Нужно новое правительство, более сильное и при том компромиссное. Состоящее из представителей разных политических сил и обязательно включающее местных деятелей.

— И кто же его возглавит?

— По всей видимости, по-прежнему Чайковский. Он, конечно, некомпетентен, это все понимают, даже он сам. Но у него есть авторитет и статус члена Учредительного Собрания, так что он устраивает всех, в особенности союзников. И его хотя бы номинальное главенство сделает смену власти по виду более гладкой. В остальном… Лихача лучше бы от греха подальше услать куда-нибудь, в Уфу, например.

— А вы, Александр Исаевич?

— Мне предложили баллотироваться на пост городского головы Архангельска, — Гуковский поправил очки. — Полагаю, в этой роли я смогу принести области больше пользы — если местные жители мне ее доверят, конечно. Но это уже им решать.

— А кто из местных войдет в новое правительство? Мефодиев?

— Его кандидатура рассматривается. Он видный земский деятель, хорошо знает проблемы области, пользуется уважением… У вас есть возражения?

— Полагаю, он поддерживал попытку военного переворота.

— Этого мы теперь доказать не сможем, Чаплин уже на фронте, да и в любом случае ни на какие вопросы он отвечать не станет. Да и… нужны ли доказательства? Обстановка меняется стремительно, нам надо оставлять прошлое в прошлом… иногда очень быстро.

— Раз вы полагаете, что прошлое можно оставлять в прошлом, — медленно сказал Максим, — то я хотел бы внести залог за арестантку Марию Донову.

— Смелый шаг, — Гуковский вскинул брови. — Она выступала на стороне большевиков, сотрудничала с их Чрезвычайкой. Это серьезные обвинения. Я закрывал глаза на то, что вы перевели ее в госпиталь… ей место в тюрьме, но оставлять там барышню с такой биографией было бы провокацией для персонала, у которого и без того проблемы с дисциплиной. Получить однажды рапорт о смерти арестантки от какой-то совершенно случайной причины… Понимаю, вы не стали брать грех на душу. Но освобождать ее… Я слышал, Донова — очень красивая женщина?

— Да при чем тут это? — смутился Максим. — Она не опасна, а в будущем может оказаться даже полезна нам…

— Вы вполне осознаете, что, становясь ее поручителем, рискуете карьерой и репутацией, а если она натворит что-то серьезное — то и свободой?

— Да, вполне.

— Что же, — Гуковский побарабанил пальцами по столу. — Знаете, после восемнадцати часов в том утлом суденышке, в промозглом холоде, с моими-то переломанными костями… я утратил иллюзию, будто доподлинно знаю, кто может оказаться врагом, а кто — другом. В конце концов, эта женщина приняла на себя обязанности санитарки добровольно, даже не получая жалованья. Должно быть, она еще не совсем пропащая. И все равно мы не сможем ни к чему ее приговорить, ближайшая женская каторжная тюрьма в Вологде, занятой большевиками. Так что если вы готовы рискнуть, я возражать не стану.

— Какую назначите сумму залога?

— Никакой. Если что-то удержит эту женщину от возвращения на прежний путь, то точно не деньги, тем более — ваши. Так что оставьте их себе. Закажите уже приличный костюм, а то ходите в британской форме… нас и так считают марионетками Антанты, не нужно лишний раз подпитывать эти слухи. И вообще, Максим Сергеевич, не следует жить одной только службой… Вот, на следующей неделе состоится большой прием, будут сливки местного общества, послы и офицеры, наши и союзные. Где-то у меня тут были пригласительные билеты… — Гуковский порылся в ящике стола. — Никаких отговорок, считайте, что это по службе, ради налаживания отношений с обществом. А то мы возненавидим друг друга, если станем встречаться только в кабинетах и на заседаниях. Вот, возьмите два билета, выведите в свет какую-нибудь барышню… Вообще — живите больше, Максим Сергеевич. Покуда это еще возможно.

* * *

Максим решил внять совету Гуковского и заказал костюм-тройку, три белых сорочки и лакированные штиблеты. Приобрел солидный портфель коричневой кожи, застегивающийся на два ремешка, белый шарф и мягкую фетровую шляпу. Хотя с комиссарского жалованья он не мог бы себе позволить обновки, тем не менее должность обязывала соответствовать — в новом правительстве его полномочия должны стать шире.

Но более важной покупкой стали три пачки патронов к нагану. В последних событиях Максим дважды едва не пустил оружие в ход и хотя надеялся, что в дальнейшем до такого не дойдет, однако счел за благо пристрелять револьвер. Он всегда считал себя человеком мирным, даже страйкбол не любил, дрался в последний раз в студенческие годы и то по пьяной лавочке. Стрелял как-то в тире из любопытства — и никакого желания продолжить это занятие не испытал. Но теперь обстановка изменилась. Почти целую пачку патронов Максим расстрелял на заднем дворе — и не зря. Отдача у нагана оказалась такая, словно пытаешься удержать на поводке крупную злую собаку. Да и чтобы на автопилоте взводить курок перед каждым выстрелом, пришлось потренироваться. Для перезарядки надо было по одной извлечь из барабана стреляные гильзы и вставить патроны. Но понемногу Максим приноровился.

Нога болеть почти перестала — может, местная мазь сработала, а может, стресс наконец-то отпустил. И все же некоторые дела в госпитале накопились, потому Максим заодно зашел и к женщине-врачу. Она на этот раз осталась его состоянием вполне довольна, хотя и дала совет беречься — совершенно бесполезный. Уже во дворе Максим понял, что забыл в кабинете врача трость, но возвращаться не стал. Вместо этого попросил сторожа разыскать Марию Донову и сообщить, что он ждет на скамейке, и это официальный запрос.

Маруся, обычно прямая и собранная, подошла расслабленной шаркающей походкой. Села на дальний конец скамьи и старательно уставилась в сторону, на доски госпитального забора. Максим не стал тратить время на приветствия и small talk, просто достал из портфеля постановление об освобождении под поручительство. Маруся взяла бумагу и принялась читать, не меняясь и лице.

— Ты не имеешь права покидать Архангельск, — пояснил Максим. — Но по городу можешь перемещаться свободно. Главврач согласился оформить тебя санитаркой — по сути то же, что ты делаешь сейчас, только за жалованье. Если захочешь сменить работу и место жительства, надо будет известить полицию. Ты не можешь занимать должности на государственной службе, только в частных предприятиях…

— Читать я умею, — процедила Маруся. — И тут это все написано.

— Вот и ладненько, — кротко согласился Максим. — Один экземпляр остается у тебя. Предъявляй его полиции, если возникнут любые вопросы. Подпиши здесь и здесь….

— Сейчас схожу к старшей сестре, попрошу перо и чернила.

— Не нужно, у меня с собой авторучка.

Пенал с американской авторучкой Waterman хранился в особом кармашке портфеля. Маруся взяла у Максима ручку за самый кончик — наверно, боялась, что их пальцы случайно соприкоснутся. Рассмотрела, однако, с интересом — дорогая вещица и модная. Положила лист на скамейку между ними. Поставила роспись, сложную и изящную. Впервые подняла глаза на Максима:

— Ты установишь за мной слежку, да?

— По-хорошему, надо бы, — Максим дружелюбно ухмыльнулся. — Но ты переоцениваешь наши ресурсы. И — не обижайся, пожалуйста — собственную значимость. У нас и на самую необходимую работу людей не хватает, какая еще слежка за не самым ключевым объектом…

Это было правдой лишь отчасти. У правительства действительно не хватало людей и средств, но одному из госпитальных сторожей Максим заплатил из собственных денег, чтобы тот сообщал, куда Маруся станет ходить и с кем встречаться. Едва ли эта мера окажется эффективной, но все же лучше, чем ничего.