Двое суток Максим носился по городу: переводил, уговаривал, успокаивал, налаживал сотрудничество… Американцы в самом деле запустили электростанцию и сами принялись водить по городу трамваи. Люди могли добраться до работы, и многие постепенно начали это делать, тем более что проезд в эти дни был бесплатный — кондуктора забастовали вместе с вагоновожатыми. Сейчас все с грехом пополам вернулось на круги своя.
Это едва ли произошло бы, если бы не Миха Бечин. В первую встречу Максим удивился, как легко и просто Миха сделался ему приятелем; похоже, так же коротко он знал десятки, если не сотни людей по всему городу. Не кончавший никаких курсов менеджмента мужик безошибочно умел снять агрессию, валидировать негатив и шуткой разрядить самую напряженную обстановку.
И вот теперь это горделивое выражение на лице Чайковского, величественная поза, скрещенные на груди руки… И это еще Лихач не показывается, вот уж кому Максим начистил бы сейчас рыло. Он понимал, что уничтожает свою карьеру, но было уже все равно.
— Вы понимаете, что держите область обещанием Земельного кодекса, к работе над которым еще не приступали⁈ — орал Максим. — Что вы не смогли договориться с земством, потому Чаплин и рассчитывал на поддержку местных? Да, он оказался еще хуже вас, потому союзники не поддержали его, но никакой вашей заслуги в этом нет!
Чайковский не стал орать в ответ, наоборот, улыбнулся мягко:
— Вы, вероятно, правы, Максим Сергеевич. Я и сам много размышлял… Похоже, здесь у нас не получится воплотить в жизнь наши идеи. Я подумываю об отъезде в Уфу или, быть может, в Самару. Следует начать с чистого листа…
— Даже и думать не смейте! — Максим ударил по столу кулаком. — Это что вам, игрушки? Поле экспериментов какое-то? Здесь люди, вы понимаете это? Они верят вам, надеются на вас! Это важнее, чем вы со всеми вашими расчудесными идеями и великой исторической ролью!
Чайковский смиренно покачал головой:
— Вы, верно, переутомились, Максим Сергеевич. Отчего бы вам не взять отпуск дня на три? Отдохните, озаботьтесь своим здоровьем, придите в себя… А мы тем временем займемся всей той работой, о которой вы говорите, так что у вас не будет причин сердиться. Хорошо?
Дома Максим жадно принялся хлебать жидкий холодный суп прямо из чугунка. Хозяйка принесла запеченную в молоке рыбу с картофелем, хотя обыкновенно такая щедрость была ей не свойственна. Села напротив постояльца и принялась смотреть на него, по-бабьи подперев лицо ладонью. Вскоре, впрочем, причина подобной душевности раскрылась.
— Квартирную плату бы прибавить, Максим Сергеич… Простите, инфляция.
— Вы знаете, что такое инфляция? — удивился Максим.
— Что поделать, пришлось узнать… Хочешь жить — умей вертеться. А скажите, царь все-таки не вернется?
— Не вернется.
— Жаль…
Любопытство пересилило усталость, и Максим спросил:
— Отчего же вам жаль?
— Красивый мужчина был царь, — вздохнула вдова. — Хоть газеты о нем и писали всякую дрянь, а все одно, как глянешь на портрет — хорошо становится, надежно…
Подивившись такому народному проявлению монархизма, Максим ушел к себе и проспал часов двенадцать. Проснулся словно бы другим человеком, вот только чертова нога не желала приходить в норму. Придется, похоже, тащиться в госпиталь…
До госпиталя было четыре остановки на трамвае. Вагоновожатый сегодня был самый обычный, русский, и молоденькая кондукторша в форменном берете с бляхой исправно собирала плату за проезд. Жизнь возвращалась в колею. Максим подумал, что приятно будет повидать рыженькую сестричку Наденьку. От остановки сделал небольшой крюк и зашел в съестную лавку. Квартирная хозяйка не соврала — цены выросли с последнего раза, когда он покупал продукты. С учетом увеличения квартплаты денег хватило только на бумажный пакетик с карамельками, конфеты в красивых жестяных баночках оказались дороговаты.
Пока Максим дожидался врача на скамейке, из хозяйственной постройки вышла Маруся со стопкой накрахмаленных простыней в руках. Увидела его, отвернулась, ускорила шаг и скрылась за дверью одного из корпусов. Максим подумал, что мог бы, конечно, вызвать ее на допрос, принудить к общению. Но ни к чему — вот так… Он хотел бы как-нибудь поговорить с Марусей, узнать об унаследованном прошлом, которое еще может выйти боком… да и просто, быть может, поболтать без какой-то особой цели. Еще одна причина заработать наконец денег и внести за Марусю залог — самому, не хватало еще, чтобы она была обязана чем-то этому мутному Мефодиеву. Хотя даже если Максим перестанет быть для нее тюремщиком, предателем-то останется… ладно, проблемы стоит решать поэтапно.
Доктором неожиданно оказалась среднего возраста дама в очках — Максим полагал, что эта профессия женщинам все еще недоступна. Она долго мяла ногу, ругала за несоблюдение постельного режима и припугнула, что повреждение связок может оказаться серьезным. Наложила повязку — мазь на этот раз пахла мятой и болотной тиной — велела оставаться в постели и прийти снова через три дня. Максим вручил ей кулек карамелек, она поколебалась, но приняла, пояснив, что гостинец пойдет к общему столу. Наденька, похоже, была сегодня не на дежурстве, повидать ее не удалось.
Валяться в койке не хотелось, да и некогда было. Идея насчет заработка у Максима уже была. Пару недель назад британцы арестовали за нарушение комендантского часа сына одного из местных фабрикантов, засидевшегося в портовом кабачке. Максим оформил его освобождение, не обнаружив состава преступления в юношеской тяге к гулянкам, а на другой день счастливый папаша пришел отблагодарить его с конвертиком. Взятку Максим принимать не стал, однако по профессиональной привычке фабриканта разговорил. Тот принялся жаловаться, что хотя спрос на продукцию огромный, предприятие почти не приносит дохода, и Максим быстро догадался, почему. В прошлой жизни он три года проработал аудитором, а потом сталкивался с аудитом уже как менеджер, потому всяческие левые схемы утаивания средств и воровства прибыли у хозяина знал куда лучше, чем хотелось бы. Уже через полчаса беседы с фабрикантом стало ясно, на что следует обратить внимание… Максим обещал при случае зайти и посмотреть, чем возможно помочь, а после прикупил в книжной лавке пару пособий по бухгалтерскому учету и нашел время их полистать.
Самым сложным оказалось узнать, как добраться до нужной конторы. В тот район ходил не трамвай, а самый настоящий рейсовый автобус — здесь его называли бензомоторный автомобиль-омнибус. На борту красовались немецкие надписи — Максим слышал, что автобусы были закуплены на Всемирной выставке в Париже в 1901 году. По сравнению с комфортными городами двадцать первого века Архангельск казался богом забытой дырой, а, пожалуй, по меркам своего времени это был богатый край — в лесной промышленности крутились большие деньги. Салон омнибуса был разделен на два класса, с мягкими и с жесткими сиденьями, так что состоятельные граждане могли ездить в комфорте.
Максим добрался до нужного заводоуправления. Заводчик встретил его приветливо, предлагал чаю, но Максим предпочел сразу ознакомиться с документами. Схемы, по которым бухгалтера, начальники цехов и управляющие выводили средства, оказались довольно примитивны; не сразу удалось поверить, что эти детские уловки действительно работают. Вечером Максим в подробностях рассказал фабриканту, где тонкие места в его бизнесе и как можно с минимальными затратами увеличить эффективность. Гонорар за неполный рабочий день составил сумму трехмесячного жалованья за собачью комиссарскую службу в ВУСО.
По такому случаю Максим решил вознаградить себя за месяцы аскезы и зашел в «Пур-Наволок» — ресторан при самой дорогой в городе гостинице. Впервые в новой жизни поел с кайфом — закуска из трех видов рыбы, крепкий говяжий бульон с крутонами, запеченная куропатка, свежие овощи, французское вино. Кипенно-белые скатерти, хрусталь, столовое серебро, любезная улыбка официанта… А ведь в Архангельске три десятка крупных предприятий, и у каждого, должно быть, найдутся проблемы, которые Максим сможет решить. Пожалуй, за годик можно без особого напряга сколотить состояние. Максим мог бы в этом времени жить красиво, если бы в этом состояла его цель. Правда, после победы большевиков бизнеса больше не будет… но можно же перебраться за границу. Вот только рестораны, путешествия, женщины — все это было доступно ему и в прошлой жизни, а в этой появилось то единственное, что было нужно по-настоящему: надежда сыграть свою роль в истории, изменить судьбу своей страны к лучшему.
