Предвкушая не до конца остывшую уху, Максим направился к дому, но… замер на полушаге. Он ведь так и не завизировал сегодняшние списки на досудебное освобождение — комиссия слишком долго их готовила, вот он и не дождался. Можно, конечно, подмахнуть их и утром, но тогда арестованных продержат взаперти почти на сутки дольше — тюремная машина неповоротлива. Невиновные люди, запертые в сырых переполненных камерах… Нет, положительно так нельзя. Вздохнув, Максим повернулся на каблуках и потащился назад на службу.

В коридоре он встретил Чайковского в халате и поспешно отвел взгляд, чтобы не видеть бледные стариковские ноги. Черт бы побрал эту их манеру жить прямо на рабочем месте… коммуна, едрить ее налево! Гуковский работал в кабинете управления юстиции — по счастью, никакого дезабилье, пиджак застегнут на все пуговицы, воротник-стойка безупречно накрахмален.

— Товарищ Ростиславцев, посмотрите-ка процедуру утверждения присяжных, — сказал Гуковский. — Как полагаете, это будет работать? Она завтра уже должна вступить в действие, десятки людей ждут суда…

Максим с тоской подумал про суп, дожидающийся его на печке. Зря он хотя бы чаю не выпил с симпатичной рыжей сестричкой. За весь день только краюху хлеба и успел проглотить на бегу. Московскому менеджеру трудно было к этому привыкнуть, но просто кислый ржаной хлеб без ничего здесь считался полноценной едой, а пшеничная булка с хрустящей корочкой — и вовсе роскошью.

Однако промедление недопустимо, суд присяжных должен приступить к работе как можно скорее… Гуковский просек сильные стороны своего помощника и всегда давал ему на вычитку проекты различных процедур. Максим сразу видел проблемные моменты — например, этапы, на которых попросту ничего не произойдет, потому что не проставлены сроки или за исполнение не отвечает никто.

Из-за тонкой стенки доносились голоса, иногда смех — там находилось помещение, которое члены ВУСО использовали как общую гостиную. Максима шум сперва раздражал, потом он погрузился в работу и перестал обращать внимание. Гуковский шуршал бумагами напротив. За окном, выходящим на задний двор, совершенно стемнело — в сентябре наконец начались нормальные человеческие ночи.

Ближе к полуночи гомон за стеной утих — министры улеглись спать. Однако не успел Максим порадоваться тишине, резко стукнула входная дверь. Тонкая стенка дрогнула. Следом послышался топот ног, лязг оружия и неразборчивые команды. Максим вскочил, рука сама легла на рукоять нагана. Нападение большевиков? Красные в городе?

Гуковский приложил палец к губам.

— Подъем, господа! — Максим с изумлением узнал голос Чаплина. — Немедленно собирайтесь.

— Что такое? — чей-то хриплый спросонья голос. — На нас напали?

— Вы арестованы. За саботаж управления вверенной вам областью.

Максим не мог видеть лица Чаплина, но по голосу понял, что сейчас он презрительно кривит нижнюю губу.

— На каком основании?

— По законам военного времени.

Раздался шум — кажется, упало что-то из мебели… Судя по шагам, захватчиков человек семь… скорее десять. Максим крепче сжал рукоять нагана. Побледневший Гуковский помотал головой.

— Вы не имеете права! — возмущенный голос Чайковского. — Мы неприкосновенны! Мы — действующие члены всенародно избранного Учредительного Собрания!

— Шайка социалистов, вот вы кто! — Чаплин явно потерял самообладание. — Только тем и отличаетесь от большевиков, что не понимаете духа времени! Вы ни на что не способны! Вами недовольны все — командование, союзники, промышленники, коммерсанты, да даже и простое население!

— Это вы вынуждали нас принимать непопулярные решения!

— Ваша задача была в том, чтобы эти решения становились популярными! Вы управляли областью месяц, но положительно ничего не достигли! Демагогия, истерики и пустые обещания — вот и все, что мы от вас видим!

Пока явно уже несостоявшиеся Минин и Пожарский орали друг на друга, Максим, стараясь ступать как можно тише, подошел к окну и распахнул его. Черт, всего-то второй этаж, а как высоко! Дровяной сарай и невнятная не то клумба, не то грядка проступали из мрака далеко внизу.

— Это военный переворот! — голос Чайковского дрожал от негодования. — Вы что же, Чаплин, в диктаторы метите?

— Да хоть бы и так! Область должна управляться твердой рукой! Все лучше хаоса, который вы тут устроили!

— Это вы устраиваете хаос, оставляя область без правительства!

— Так, в самом деле, довольно хаоса, — судя по голосу, Чаплин резко успокоился. — Господа, среди вас есть пожилые люди. Я предпочел бы обойтись без применения силы. Даю вам четверть часа, чтобы успокоиться, одеться и собрать вещи.

— Вы отправите нас в тюрьму?

— Ну к чему такие страсти? На остров. Да не надо хвататься за сердце, не на Мудьюг. На Соловки. Древний монастырь, дивная природа… Монахи гостеприимны, так что бедствовать вы не будете. Отдохнёте там, а то перетрудились, защищая свою проклятую революцию. И о душе помолитесь, вам не повредит, господа социалисты. Время пошло. Обыскать здание!

Последняя фраза явно была адресована кому-то другому.

Максим вскочил на подоконник и протянул Гуковскому руку. Тот приложил ладонь к изувеченному бедру и снова помотал головой. Из коридора раздались тяжелые шаги. Максим спрыгнул во влажную ночь.

Падения на крышу постройки удалось избежать, но левую лодыжку пронзила острая боль. Матерясь сквозь стиснутые зубы, Максим откатился под укрытие куцых кустов.

— Почему окно открыто? — раздался сердитый голос сверху.

Надо было сразу прыгать, тогда Гуковский успел бы закрыть окно! Какого черта он столько тянул? Надеялся, что Чаплин с Чайковским договорятся и все закончится миром? Новые Минин и Пожарский, едрить их налево! Кабаре-дуэт, блин…

— Очень уж было душно перед вашим приходом, — ответил невозмутимый, как обычно, Гуковский.

— Вы ведь лжете… вечно вы, социалисты, лжете. Обыскать двор!

Максим вскочил и рванулся было к калитке, но травмированная нога подломилась, и он упал в грязь. Огляделся, выдернул палку, к которой был подвязан куст, и заковылял, опираясь на нее. Истошно лаяла собака — кажется, все же на соседнем дворе. За спиной, возле черного входа, вспыхнули электрические фонарики. Максим упал, откатился с тропы за грядку, всем телом вжался в липкую грязь. Луч фонарика зашарил по калитке и выхватил пару стоящих возле нее караульных. Мда, а ведь если бы Максим бежал, как раз в них бы и врезался. Не было бы счастья… Вот только сточная канава воняла отвратительно.

— Видели кого-нибудь? — человек с фонарем прошел в двух шагах от Максима и обратился к часовым.

— Никак нет, вашбродь, не было никого! У нас мышь не проскочит!

— Мы осмотрим двор.

Они принялись методично прочесывать пространство лучами света.

Максим панически огляделся. Никаких укрытий, а если б и были, там в первую очередь будут искать… Забор высокий, и со здоровой ногой не перелезть.

Остается… сточная канава. Она глубокая, Максим однажды случайно оступился и съехал в нее по раскисшему краю — едва голенищами сапог вонючую жижу не зачерпнул. Недавно прошли дожди, так что воды в канаве было почти до верха.

Но это же какой-то абсурд, сказал себе Максим. Чаплин, он упертый сукин сын, но все же свой. Арест правительства… в голове не укладывается. А хоть бы и так… Ну что ему сделают? Не расстреляют же… Соловки — не такое плохое место, он видел фоточки… А тут — сточная канава.

Лучи света уже прочесали дальнюю часть двора и приближались к грядкам, где залег Максим. Тогда он перекатился и упал в канаву спиной вперед. На поверхности оставил только лицо, чтобы дышать. Собака снова зашлась в истерическом лае. Авось из-за нее офицеры не услышат его движение. Холодная вонючая грязь мгновенно наполнила сапоги, пробралась под одежду, облепила тело. Свет медленно приближался. Когда он уже почти ударил в глаза, Максим набрал полную грудь воздуха и опустил затылок. Мерзкая жижа поглотила его целиком.

По ощущениям, прошло полчаса, не меньше, хотя едва ли больше полутора минут. Максим нашарил руками какие-то корни и судорожно сжал их, словно это могло помочь дольше задерживать дыхание. В легких словно бы разгорелся огонек, и когда жжение стало невыносимым, Максим поднял лицо над водой.