Четвёртая печать освобождала автодому путь от растительности, пятая – от снега. Эти две заметно отличались от первых трёх и друг от друга.
– Откуда они у тебя? – обернувшись на Мишу, спросил Чтец, и тот, не потребовав уточнения, ответил:
– Дед Мирки помогал нам достать и обустроить автодом, он же написал для нас это.
Макс покосился в сторону зелёной занавески.
– Один человек? Я почти уверен, что их было три.
– Один. – Миша невесело усмехнулся. – Он сильно болел, скакало настроение, иногда месяцами не мог работать. У него где-то полгода ушло на это всё. Но дед был настоящим гением. – Слово «был» отдалось в голове Макса медным гулом. – У него каждая печать была уникальна, не похожа на другие, и он никогда не повторял свои работы.
– Его уже нет? – обречённо спросил Чтец, и Миша скорбно опустил голову.
– Умер в прошлом году.
– Это связано с… – Макс кивнул на зелёную занавеску, и Миша отрицательно покачал головой.
– Мирка пострадала раньше, но, конечно, смерть её деда сделала ещё хуже. Он был единственный Миркин родственник, и они были очень близки. Но дед хорошо умер, дома, во сне, не страдая.
Чтец вновь осмотрел печати, задержав взгляд на камуфляжной. Мира была права: такое не каталогизируешь. Она знала, о чём говорила, ведь её вырастил гениальный мастер, создававший невероятные шедевры. И всё же, когда она попала в беду, способной помочь ей печати не нашлось. Странная девушка вдруг стала понятнее, даже захотелось поговорить с ней, узнать больше о её деде и его невероятных творениях. Но не сейчас, утром. Быть может, она уже спит?
Мира наверняка спала, ведь она не подала ни единого признака жизни, пока они делили спальные места и готовились ко сну. Но ничего. Им предстояло провести вместе, пожалуй, не меньше месяца, а за это время он точно сможет её расспросить.
За прошедшие с потери книги недели привычка Макса просыпаться раз в полтора часа никуда не делась, хотя и заметно сбилась. Этой ночью он проснулся всего трижды, и каждое пробуждение сопровождалось неприятным осознанием: обновлять охранную печать больше не нужно. Её больше нет.
В четвёртый раз Макс проснулся, уловив движение той вечно тревожной частью своего сознания, что не знала покоя даже во сне и всегда была настороже. Краем глаза он успел заметить покачивание зелёной занавески, наверху послышался шорох, впрочем, сразу же стихший. Лучи раннего солнца пробивались в неплотно занавешенные окна, снаружи щебетали лесные птицы, а внутри пахло яичницей. На полу между спальными местами дрых Слава, поджав одну ногу и вытянув на всю длину вторую; в передней части автодома Миша аккуратно складывал постель.
Макс медленно сел, удивляясь непривычной лёгкости в голове. Он выспался так, как, пожалуй, не высыпался уже давно, и, ещё не поднявшись с постели, почувствовал голод. Переступив через Кота, Макс приветственно кивнул Мише и направился в ванную. Вернувшись, он обнаружил Бессмертного, возящегося с чайником. На столе стояли четыре пустые чашки и четыре тарелки с яичницей, рядом на отдельном блюдце лежали хлеб и сыр для кикиморы. Мира приготовила завтрак, и теперь он остывал. Почему? Зачем? Временно смиряясь с полным отсутствием понимания причин и мотивов действий спутницы Бессмертного, Макс громко объявил:
– Подъём!
Из-за занавески послышались возня, глухой удар и вскрик Рады. Держась за голову, растяпа-сестра выбралась наружу, кинула обиженный взгляд на низкий потолок её спального места и наступила на Кота. Охнув, Слава отшатнулся и стукнулся затылком о кровать Макса.
– Доброе утро, – тяжело вздохнув, проговорил Макс.
Как оказалось потом, беспокоиться о температуре завтрака не стоило.
– Смотри. – Миша показал другу одну из вплетённых в настенный узор печать. – Греет еду.
– Серьёзно?
– Ага.
Печать действительно грела еду. Она была странной: содержала в себе слишком много мелких деталей, существовала исключительно ради нагрева еды до определённой температуры и, учитывая её общую нагруженность, была сложна для применения.
– Ты можешь этим пользоваться? – Макс не был уверен, что сможет сам.
– Легче лёгкого. Попробуй.
– Попробую.
Получилось в самом деле легко. Слишком легко. Печать заслуживала детального изучения, и Макс поклялся себе обязательно заняться этим после завтрака.
Завтрак удался: яичница с хлебом и сыром показалась удивительно вкусной. Макс скинул бы это на голод, но вчерашние бутерброды, оставленные Мирой, тоже были вполне хороши для их простоты.
– Дай угадаю, Мира обменяла своё колдовство в обмен на способность готовить, – прочавкал Слава, собирая куском хлеба растёкшийся по тарелке желток.
– У неё всегда были золотые руки, – не скрывая гордости, ответил ему Миша.
Откинувшись на спинку дивана, Макс, как смог, вытянул ноги. Он чувствовал бодрость, сытость и приятное послевкусие, в голове было чисто и ясно. Рада и Кот собирали постели, Миша отправился мыть посуду. Под его ногами сновала кикимора.
– Она тебе не мешает? – поинтересовался Макс, и Миша, выключив воду, недоумённо осведомился:
– Кто?
– Кикимора.
Бессмертный опустил взгляд, как будто только сейчас заметив вьющуюся вокруг него нечисть.
– Да нет, не мешает, – удивлённо ответил охотник, а прибежавшая на слово «кикимора» Рада полезла с вопросами:
– Ночка что-то сделала не так?
Кикимора прижалась к её ноге, и Рада опустилась на корточки.
– Она хочет помочь, – сообщила новоявленная повязанная, – но не знает чем, потому что она грязная.
– Если хочет помочь, пусть не мешает, – посоветовал Макс, но Миша вновь повторил:
– Она не мешает.
Второй раз Ночка дала о себе знать, когда они собрались в задней части автодома, чтобы обсудить, что делать дальше.
– Нужно найти Раде место, – напомнил Макс.
– Я знаю много поселений, – серьёзно заверил Бессмертный. – Какого рода место мы ищем?
Как оказалось несколько минут спустя, поиски грозили затянуться. Ситуация оказалась куда хуже, чем Макс мог представить: Рада понятия не имела, чего, кроме возможности оставить себе кикимору, она хочет от нового дома.
– Чем бы ты хотела заниматься? – несколько растерянно спросил её Миша.
– Не знаю.
– Что тебе нравится делать?
– Э-э-э…
– Что ты вообще умеешь?
– Ну, если честно, ничего…
– А в школе что нравилось?
– Мне вообще школа не нравилась.
Именно тогда в повисшей неловкой тишине кикимора и оказалась между ними. Рада вгляделась в нечисть и вдруг заявила:
– Ночка благодарит за то, что ей позволили войти в дом хороших людей.
– Во, я тоже! – обрадовался Кот, и Рада поспешила поддакнуть.
Макс обернулся к Мише. Друг выглядел растерянным, он смущённо улыбался и как-то странно двигал плечами, как будто пытаясь развести их и сжать одновременно.
– Как ты понимаешь, что говорит нечисть? – вопрос пришёл в голову внезапно, и Макс удивился, почему не задал его раньше.
– Как? – Рада беспомощно покосилась на Ночку. – Ну…
– Ты слышишь голос в голове?
– Нет, голос не слышу. – Повязанная решительно затрясла головой. – Я просто не знаю, как сказать. Это, ну… У меня просто появляется в голове знание, вот.
У неё в голове просто появляется знание. Макс замер, старательно обрабатывая услышанное, запрещая себе поверить, что одна из основных зацепок в его поисках всё это время могла быть так близко.
– Как во время Разлома?
Тонкая рука с длинными пальцами, вытянутая вперёд шея, лицо, скрытое за длинными грязными спутанными волосами. Тихий, лишённый эмоций голос, озвучивший мысли Макса раньше него самого. Он почти отшатнулся, почти заподозрив, что в автодом Миши проникла ещё какая-то нечисть. Почти.
– Не знаю… – Рада подняла глаза к потолку автодома и нахмурила лоб. – Я не помню.
Иногда Макс думал, что тоже хотел бы не помнить, но он помнил так, как будто бы всё случилось вчера. Как потемнело перед глазами, земля содрогнулась и он упал на колени, расцарапав ладони об асфальт. Ещё мгновение он чувствовал боль, но потом она исчезла, а вместе с ней – ощущение собственного тела. Ощущение мира вокруг.