«Нет, нет, только не вспоминать то, что было!» – запретила себя Анна.

Он подобрал свою накидку монаха, чтобы не замочить её, проходя через небольшой ручеёк, который вытекал из водохранилища Западный Барай. Салот Сар уже год как принял обеты Винаи и прилежно изучал буддизм в монастыре Ват Ботум Ваддей. Изучение буддизма – один из лучших способов вырваться из той крайней нищеты, в которую была погружена его семья на протяжении нескольких десятилетий. Только в монастыре можно было получить образование, которое позволило бы зарабатывать чуть больше, чем просто на кусок хлеба. Салот Сар, как и все дети, любил мечтать. В своих мечтаниях он представлял, как утирает нос тем мальчишкам, которые издевались над ним изо дня в день на протяжении всей его маленькой жизни. Они называли его оборванцем, не забыв при этом запустить в него куском сухого коровьего помёта, а то бывало и камнем. Дети из обеспеченных семей всегда смотрели на него свысока и даже не утруждали себя броском коровьей лепёшки, что для Салота Сара было ещё обиднее.

В свои десять лет он впервые увидел величественные храмы Ангкора: вот уже целая неделя, как они небольшой общиной монахов прибыли на территорию этого грандиозного храмового комплекса, и теперь им представилась возможность насладиться этой рукотворной красотой, а заодно и пройти обучение у лучших учителей.

Хоть он и служил монахом, но в первую очередь всё же был неугомонным мальчишкой, спешащим навстречу приключениям. Пока его товарищи практиковали медитацию, Салот Сар тихо проскользнул меж их рядов и скрылся за стенами одного из храмов. Он любил гулять в одиночестве, рассматривать искусную резьбу древних строений, изучать закоулки и хитросплетения коридоров внутри них.

До заката оставалось ещё целых три часа и Салот Сар целенаправленно пошёл в сторону храма Байон, который ещё ни разу не обследовал внутри, что было для него крайне серьёзным упущением. Он полюбил этот храм за то, что тот смотрел на него своими двумястами шестнадцатью ликами Будды, с какой бы стороны света он ни подошёл к нему. Днём эти лики умиротворённо улыбались, но с наступлением ночи умиротворённость сменялась загадочностью, а иногда даже чем-то зловещим.

Сало Сар прошёл мимо беседки, где местный монах принимал страждущих, читая вместе с ними мантры. Дым благовоний разносился по всей округе. Опавшие листья предательски хрустнули под ногами мальчика, выдавая нарушителя распорядка. Он сделал три акробатических прыжка и в мгновение ока очутился на широкой поляне, где в тени деревьев прохлаждались обезьяны, что-то бурно обсуждая на своём обезьяньем языке, как заядлые торговцы на рынке. Одна из них рьяно бросилась в сторону мальчика, но тот развёл руки в стороны, показав, что они пусты. Обезьяна, увидев, что у человека нечем поживиться, дёрнула хвостом и вернулась к сородичам, продолжив горячий спор.

Салот Сар хохотнул: «Ну до чего же эти создания похожи на людей!»

До входа в храм оставалось метров сто, когда его остановил один из монахов:

– Ты чего тут слоняешься без дела?

– Я… я…

Не найдясь с ответом, Салот Сар припустил что было сил и скрылся за первым поворотом.

Монах неодобрительно покачал головой, отправив укоризненный взгляд в спину мальчишки, и побрёл дальше по своим делам, задумчиво теребя сандаловые чётки.

Коридоры разветвлялись, петляли и всё дальше уводили Салота Сара от входа. Когда он осматривал этот храм снаружи несколько дней назад, то увидел, что в него можно попасть через несколько входов, главное – запомнить, через какой вход заходил, иначе можно навёрстывать километры в попытке найти нужный, чтобы выйти отсюда.

Салот Сар шёл по коридору, касаясь пальцами его резных стен, словно впитывая его историю и предания, засекреченные древним ваятелем. Он жадно вдыхал воздух, пытаясь слиться с этим местом в одно целое. Этот храм пах так же, как и многие другие в Ангкоре, – запах сандала и сырости. Мальчик старался не попадаться на глаза другим монахам, чтобы те не прервали его волнующее путешествие. Провести три ночи в практике чтения мантр в виде наказания не очень прельщало, да и родителям могли донести о его бунтарском поведении, даже выгнать из монастыря.

После двенадцатой залы Салот Сар сбился со счёта: он обнаружил несколько типов залов в этом храме, которые, как ему показалось, повторялись в хаотичном порядке. Мальчик помнил, что храм симметричен с юга на север и с востока на запад, однако эта стройная симметрия, хорошо прослеживаемая снаружи, внутри храма создавала настоящий лабиринт, выбраться из которого было не так-то просто для человека, оказавшегося здесь впервые. Только ему начинало казаться, что вот теперь-то он точно движется в сторону выхода, как снова оказывался в зале, из которой вышел минут пять назад.

Когда солнце стало тонуть в предзакатной дымке, Салот Сар начал нервничать хотя бы потому, что не очень хотел пропускать свой и без того скромный ужин монаха. Он решил, что теперь, выйдя из залы, повернёт не направо, как это делал в прошлые разы, а налево. Зала с прямоугольным потолком ждала его, приглашая пройти в следующие два коридора.

«Правый или левый? Раз я решил двигаться то налево, то направо, значит, теперь правый…» – размышлял он.

Следующей его встретила зала с куполообразным потолком и обезглавленной статуей Будды – свидетельницей лихих событий на территории Ангкора. Свернув налево, мальчик попал в широкую залу, где потолок совсем отсутствовал. Салот Сар уже давно перестал скрываться от монахов по той простой причине, что они больше не попадались ему на пути. Сердце мальчишки забилось в тревоге. Он не ожидал, что вот так просто можно потеряться в этом храме, ведь все остальные он излазил вдоль и поперёк и всегда с лёгкостью находил выход. Сделав ещё пару неверных поворотов, Салот Сар понял, что дальше ему предстоит двигаться в полной темноте: солнце уже село.

Мысли о пропущенном ужине заставили желудок свернуться в тугой узел. Вдалеке раздался крик ночной птицы, такой жалобный, словно она попала в капкан, из которого никак не могла выбраться. После ещё четырёх коридоров, пройденных в кромешной темноте и на ощупь, Салот Сар больше не смог сдерживать ком в горле, сел на пол, обняв руками колени и заплакал. Тьма давила на него со всех сторон: справа, слева, спереди, сзади, сверху и даже снизу. Над головой раздался шелест крыльев – летучие мыши открыли ночную охоту. Где-то в отдалении завыл ветер, огибая неудачно поставленные на его пути стены и камни. Выл так протяжно и злобно, что по телу мальчика побежали мурашки.

– Это всего лишь ветер. Просто ветер, – сказал он себе.

Словно в ответ на его слова что-то грохнуло на расстоянии трёх залов. Салот Сар нервно сглотнул.

– Это летучие мыши. Всего лишь летучие мыши…

В отдалении, как овца, заблеял геккон и снова раздался жалобный птичий крик. Снова что-то грохнуло, но теперь уже гораздо ближе. Салот Сар в ужасе кинулся бежать. Не преодолев и двух метров, он со всего размаху налетел на каменный постамент, ударившись голенью. Упал на пол и стал кататься по нему, корчась от боли. Слёзы брызнули из глаз.

Рык пумы где-то в перелеске вблизи храма привёл Салота Сара в чувство. Теперь он сидел на полу, едва дыша и прислушиваясь ко всем звукам. Ушибленная нога ныла, на ней уже вздулась огромная шишка. Шелест пролетающих над ним крыльев заставил биться сердце ещё чаще. Затем что-то проползло прямо рядом с ним. Какой-то скрежет чуть правее, словно кто-то скребётся в стену. Если днём здесь правили монахи, то ночью заправляли обитатели джунглей. Мальчика била мелкая дрожь.

«Зачем я полез в этот храм? Выберусь ли вообще отсюда живым?»

Салот Сар представил, как рано утром, когда монахи вернутся в храм после утренней медитации и похода за рисом, его найдут здесь, растерзанного дикими животными. Как будет плакать его мать и молча переживать отец, но вскоре все быстро успокоятся: одним ртом меньше.