— Я так по тебе скучала, — сказала она. Флосс была в похожем на саван платье цвета моха из какой-то холстины. — С ума сойти, да? — спросила она, заметив удивленный взгляд Орлы. — Как будто его шили сорок слепых монахинь.

— Ух ты, — отозвалась Орла. — На Бали, судя по всему, неплохо?

— Я просто ожила. — Флосс покружилась по комнате и снова хлопнулась на диван. — Тебе тоже надо съездить. У тебя будет повод, потому что я почти уже решила туда переехать.

Орла поставила пакет с едой от матери на кухонный стол. Всю дорогу от метро его пришлось нести прижимая к себе, поскольку полиэтиленовые ручки вытянулись и порвались.

— Сняли что-нибудь интересное? — поинтересовалась она.

Флосс пожала плечами.

— Ну, типа того. Я притворялась, будто потеряла на пляже кулон. Мейсон заставил меня заплакать. Но когда это попало в эфир, никто не поверил, потому что выглядело все очень меркантильно, и после этой поездки, говорю тебе, я презираю всяческий вещизм. — Тут Флосс широко распахнула глаза и удивленно раскрыла рот. — Фигасе, что случилось?

Орла вдруг поняла, что плачет, — слезы быстро падали на футболку с логотипом футбольного клуба Миффлина. Она прижала ладони к глазам, а когда отвела их, увидела, что Флосс, замерев на месте, смотрит на нее.

— Я беременна, — объяснила ей Орла. — Черт бы все это подрал.

Флосс без колебаний обняла Орлу за талию и позволила выплакаться в произведение сорока слепых монахинь.

— Что-нибудь придумаем, — пообещала она. — Как всегда.

* * *

Орла представляла, что на приеме у врача ей намажут живот гелем и покажут на экране что-то вроде мерцающего головастика. Но не было ни геля, ни головастика — не было даже врача. Только медсестра с шершавым голосом заставила ее подписать дюжину бланков и, когда Орла закончила, сложила их ровной стопкой. Потом она вручила Орле папку с плохими ксерокопиями страниц, изображающих задумчивых женщин и аистов, попросила назвать дату начала последних месячных и покрутила маленькое картонное колесо; с помощью подобного приспособления школьный психолог определял, кем Орле следует стать, когда она вырастет. («Что-то имеющее отношение к лесничеству, распространению или к другому роду занятий, предполагающему показатели и всякое такое», — сказала тогда психолог. «Всякое какое?» — переспросила Орла.)

Медсестра поднесла колесо к очкам и произнесла:

— Одиннадцать недель. Уже почти три месяца. Родите к Рождеству!

Орла подняла руку, как ученица, и спросила:

— А еще не поздно…

Сестра взглянула на нее, сняла очки и протерла их подолом медицинского халата.

— Нет, — ответила она. — Время еще есть. Я могу… — Она покопалась в ящике, нашла еще какую-то черно-белую распечатку и передвинула ее по столу к Орле: — Вот. Тут указано, как это сделать.

Орла кивнула и встала, собирая все бумаги.

— Если вы приняли такое решение, то остальное вам не нужно, — сказала сестра.

Орла положила бумаги на стол.

На обратном пути миссис Сальгадо, сидевшая в другом конце вагона метро, явно недоумевала, где они сейчас были. Одна за другой они подошли к дому. Орла, ошеломленная визитом в клинику, забыла об осторожности и, подойдя к двери, встретилась с преследовательницей глазами.

— До встречи, — пробормотала она.

Миссис Сальгадо кивнула и впервые заговорила с ней с характерным акцентом Статен-Айленда.

— До свидания, Орла, — произнесла она.

* * *

Вечером накануне аборта, как только село солнце, в комнату Орлы ворвалась Флосс, громко постучав по перегородке.

— Полюбуйся. Вот дерьмо! — Она показала свой телефон.

Усевшись вместе на кровати Орлы, они стали смотреть, как Астон плачет в прямом эфире на глазах у миллионной аудитории. Он сидел где-то на коврике и смотрел в высоко расположенную камеру.

«Я вложил сюда все свои деньги до последнего пенса, — говорил он. — В память об Анне. Ну, мне и правда нужно где-то пожить в ближайшее время. Наши с отелем „Бауэри“ пути действительно разошлись. Но я не собираюсь задерживаться здесь надолго. Я намерен отдать эту квартиру семье Анны. Хотят — пусть живут здесь, а нет — могут продать, или проводить тут отпуск и что там еще, не знаю. — Астон пожевал губу. — Я не получил от них ответа. Подозреваю, что сейчас они меня смертельно ненавидят».

Астон встал и пропал из кадра. Камера дрогнула, затем обвела квартиру. Орла поднесла экран ближе к глазам. Квартира была пуста, если не считать десятков — нет, сотен — зажженных свечей, стоящих прямо на полу; воск стекал по ним и собирался лужицами вокруг. Позади пламенеющих фитилей Орла увидела вид на Мидтаун с его зубчатым силуэтом, от которого захватывало дух.

— Он купил квартиру на Сто пятьдесят седьмой улице, — сухо произнесла Флосс, словно прочитав мысли Орлы. — Совсем спятил.

Орла знала это здание — недавняя постройка из стекла у Центрального парка, дерзко взмывающая на головокружительную высоту.

Астон снова сел перед камерой и уставился в нее.

«Видите? — сказал он. — По одной свече на каждого из вас, мерзавцы, кому понравился комментарий по поводу самоубийства Анны. — Голос у него задрожал. — Всего двести восемь штук. Монстры». — Он сорвал с себя рубашку и, отшвырнув ее за кадр, прижал колени к груди и зарыдал.

Флосс резко бросила телефон на покрывало.

— Не могу здесь находиться, — проговорила она.

И Орла, мучившая себя вопросом, не порожден ли трепет в ее животе отчаявшимся зародышем, посылающим сигнал бедствия, почувствовала то же самое. Когда Флосс направилась к двери, не объясняя, куда идет, Орла встала и пошла вместе с ней.

* * *

В итоге они завернули в бар на крыше, куда раньше ходили на второй завтрак, пока не стали посещать более престижные заведения, и сели за свой прежний столик. Обе надели новые бейсболки с логотипом «Янкис» — оказалось, что у Флосс тоже была такая кепка, хотя она и не натягивала ее на глаза, как велела Мелисса. Девушки заказали напитки у официанта, который кипел праведным гневом в тот день, когда они просидели здесь целую вечность, а потом сбежали, не заплатив.

— Он не помнит нас, — заметила Орла, когда молодой человек с улыбкой принял заказ.

— И не узнаёт, — добавила Флосс. — Но вот они узнают. Эти кепки ни хрена не защищают. — Она кивнула на компанию привлекательных парней со Среднего Востока. Самый высокий из них указывал на Флосс и Орлу группе светловолосых девушек-южанок. Голос одной из них донесся до ушей Орлы:

— Никогда бы не подумала, что они появляются на людях. Они ведь теперь, типа, злодейки, да?

Официант вернулся с напитками, и Флосс подняла свою рюмку текилы.

— Что ж, за злодеек, — без выражения произнесла она.

Орла чокнулась с Флосс, но не могла собраться с силами отхлебнуть джин с тоником и наблюдала, как восточные мужчины флиртовали с блондинками. Одна из них, в перевязи с надписью «#ПодружкиНевесты», возбужденно указывала куда-то на улицу, и все остальные девушки сгрудились вокруг нее, желая увидеть, что привлекло ее внимание. Парни последовали их примеру, прижимаясь к красоткам.

— Это девичник, — сказала Орла Флосс. — Кто из них выходит замуж?

Флосс не ответила. Она окаменела, чуть приоткрыв рот, и следила за направлением взглядов девушек и парней, покупавших им напитки. Она повернулась. Все в баре теперь смотрели туда, куда указывал палец девицы с перевязью, — на расположенное далеко к северу здание. Тонкая стеклянная башня почти сливалась с сумеречным небом. Большинство этажей были темными, так что небо просвечивало сквозь комнаты и кухни, придавая голубовато-серый оттенок всему зданию сверху донизу — почти всему. Прямо под пентхаусом в башне зияла рана — ярко-оранжевое окно. Внутри бушевал, то затихая, то снова разгораясь, огонь.

Флосс вдруг встала, ударив своим стулом стул за спиной.

— Это же… — Она диким взглядом посмотрела на Орлу и простерла руку в сторону горящего здания.