Она убедила себя, что камеры не работают. Иначе и быть не может — сеть не оставила бы ее в беде. Там ценили драматические повороты, но обычно не рисковали актерами. Вещание на ее канале должны были прервать, заявив о технических проблемах, а в это время придумать, как ей помочь.

Вдруг над головой раздался глухой звук — на крышу опустился какой-то предмет.

Остальные пошевелились, но не проснулись. Марлоу прислушалась. Что-то ползло по машине. Сколько ног? Две? Четыре? Нет, пять. Она подняла глаза, как раз когда неизвестное существо прижалось серебристым животом к стеклянному люку. Послышалось звяканье стекла о стекло, и вдруг Марлоу увидела глаз с чернильным зрачком, который наблюдал за ними.

Внезапно вспыхнул ослепительный свет. Марлоу разглядела то, чего не видела в темноте: спутанные блестящие волосы Тейлора и Хани, почти одного светлого оттенка. Покрасневшее лицо Грейс с коричневыми разводами, словно она проплакала много часов. «Ежик» Энджела, топорщившийся над спинкой кресла.

То, что сидело на крыше, имело голос, пророкотавший через стекло:

— Эта машина числится в угоне. Выходите с поднятыми руками.

Остальные зашевелились, побледнели и стали потягиваться. Но Хани в ужасе застыла.

— Что-это-что-это? — кричала она, закрывая глаза.

— Полицейский дрон, — снова и снова повторял Тейлор и в конце концов перешел на бешеный крик. Объяснение, казалось, напугало Хани еще больше.

Дрон соскользнул к окну у водительского кресла, ища виновника, и Хани вдруг бросилась на заднее сиденье и, трясясь, съежилась около Марлоу.

— Отвали от меня на хер, — сказала Марлоу. Выругавшись, она почувствовала, что стало легче, напряжение ослабло, и позволила себе еще одно запретное словцо — настолько была уверена, что ее не снимают. — Развяжи меня, сука, — рявкнула она Хани, толкнула ее плечом, но та только визжала и сильнее прижималась к ней.

Остальные по команде дрона неуверенно вылезли из машины и побрели, подняв руки, к направлявшимся к ним живым копам с ружьями наизготовку. Еще больше полицейских бороздили песок на броневике, утюжа гусеницами пляж. Позади них еле-еле тащился по берегу красный «порше» Астона с низким днищем. Наконец машина стала буксовать и сдалась. Не выключая ни мотора, ни фар, отец выбрался из салона. Морской бриз и ветер, поднятый пропеллером дрона, трепали ему волосы. Через мгновение пассажирская дверца открылась, несколько раз осторожно подергалась, и из машины вышла женщина. Марлоу не могла ее разглядеть, но заметила, что она стройная и ни во что не вмешивается. А значит, это определенно не мама.

Вода стала просачиваться в «лендровер» через плохо закрытую Грейс дверцу. Марлоу посмотрела, как вокруг их ног собирается лужа, и с презрением процедила, обращаясь к Хани:

— Ты что, никогда полицейских дронов не видела?

Шваль деревенская. Ей не пришлось произносить эти слова — тона оказалось достаточно. И Марлоу почувствовала: Хани поняла, что именно ей хотелось добавить.

— Нет, — тихо ответила Хани, и в этот миг она казалась ничуть не старше остальных. Но потом девушка долгим и заинтересованным взглядом посмотрела в окно и повернулась к Марлоу, словно дуло пистолета, в котором осталась одна пуля. — А что это за женщина с твоим отцом? — Она наклонилась так близко, что коснулась своим носом носа Марлоу. На нижнюю губу Марлоу брызнула ее слюна, а связанная девушка не могла ее стереть.

Два копа бежали к машине, лучи фонариков просвечивали золотым светом сквозь кудри Хани.

Прямо в ухо Марлоу она прошептала:

— Интересно, а Астон, вообще-то, тебе отец или кто? Ты на него нисколько не похожа, а твоя мать всегда была еще та шлюха.

Марлоу напрягла руки и ноги, снова стараясь избавиться от ремней. В душе у нее что-то забурлило. Это напомнило ей тот случай, когда через щель в полу подвала в их доме стали подниматься нечистоты. Астон висел над водопроводчиком и говорил: «А нельзя просто закрыть дырку?» Сантехник, прищурившись, посмотрел на него, одним взглядом оценив клиента: богатый, бестолковый, беспомощный в житейских делах, и сказал: «Можно. Но говно найдет другую дорогу».

Кожаные браслеты на запястьях и лодыжках не поддались, и Хани с хохотом откинулась на спинку.

— Еще та шлюха, — повторила она, отодвигаясь.

Марлоу открыла рот, словно хотела закричать, и, схватив зубами щеку Хани, остервенело стиснула их. Зубы погрузились в мягкую плоть между скулой, намазанной румянами, и длинным изгибом челюсти. Хани ахнула, потом дернулась и застыла. Она визжала, выкрикивала что-то невнятное, словно это у нее был занят рот.

— Марлоу, дрянь, прекрати!

Когда она вырвалась, во рту у Марлоу что-то осталось. Все еще стискивая зубы, Марлоу увидела искаженное ужасом лицо Хани, карабкающейся на другую сторону сиденья. На лице у нее выделялось маслянистое розовое пятно с рваными, неровными краями. Кровь не просто текла, а хлестала из него.

Марлоу еще не выплюнула кусок кожи, когда полицейские подошли к машине и стали вытаскивать Хани. Марлоу ждала своей очереди. Окровавленный лоскут в ее зубах тоже ждал, когда она выплюнет его или уж проглотит.

* * *

Выяснилось, что большинство камер в машине не работали. По мере того как Хани увозила их далеко от Созвездия, они теряли сигнал и отключались от Сети. Но в приборной панели была аварийная камера, с низким разрешением и без записи звука, которая все еще передавала изображение. Угол ее обзора не позволял видеть, как жестоко связывали Марлоу. В кадр попала только ее голова, лежащая на коленях у Грейс, — без звука казалось, что подружки просто дурачатся. Однако камера не была так же слепа в тот момент, когда Марлоу накинулась на Хани. Она зафиксировала, как Хани испугалась полицейского дрона, задрожала и прижалась к Марлоу. Потом — как Марлоу в диком порыве, словно в фильмах про живую природу, напала на нее и вцепилась зубами в щеку, а затем укушенная Хани упала назад. Даже Марлоу слегка подташнивало, когда сотрудница Отдела безопасности показывала ей эту запись. Она еще никогда не видела себя на экране — актерам Созвездия запрещалось смотреть производимый ими контент, — так что поначалу Марлоу почти убедила себя, что это другая девушка, просто похожая на нее, посягнула на лицо Хани. Но глубоко в душе она знала, что сама сделала это: она помнила вкус.

«Вышвырнуть ее из эфира! — написал негодующий зритель. — Я смотрю свои каналы после долгого дня НАСТОЯЩЕЙ работы в НАСТОЯЩЕЙ Америке. Я включаю их, чтобы посмеяться, а не любоваться маленькой извращенкой-психопаткой».

«Слышала какая-то девушка ела другую перед камерой ужасно разочарована это было ЛОЛ», — высказалась еще одна представительница возмущенной общественности.

Кто-то просто прокомментировал: «Ты монстр».

Все хотели выгнать семью Марлоу из Созвездия. На следующей неделе Марлоу не пустили в школу. Родители выстроились на парковке в шеренгу, преграждая ей путь в здание.

— Завистливые ничтожества! — кричала им Флосс с багровым лицом, давая обратный ход, тогда как Марлоу сгорбилась на заднем сиденье. Астон в тот день был в городской администрации, где ему устроили головомойку.

— Переедем куда-нибудь в другое место, — сказал он, вернувшись домой. — В Лос-Анджелес или в Нью-Йорк, и…

— И будем искать работу? — спросила Флосс.

Марлоу сидела за кухонным столом, опустив голову. Она слышала, как Флосс произнесла слово «работу» — густым от неуверенности голосом; так же она говорила, когда притворялась, что знает французский. Потом мать встала и вышла из дома.

Много дней после этого Марлоу сидела у себя в комнате и думала о том разговоре родителей. Из-за этого к ней неожиданно пришли самые ранние воспоминания — смутные картины жизни до Созвездия. Заглянув в туманное прошлое, она увидела отели, в которых они жили, когда она была маленькой: сначала престижные, где Флосс все узнавали и ей это нравилось, потом затрапезные, где люди подходили к ней, а она делала вид, что ее с кем-то спутали. Марлоу вспомнила игры в прятки, как Астон набрасывался на нее из-за автомата со льдом, как поздно ночью она сидела у Флосс на руках на ржавом шезлонге. Флосс пела Марлоу, чтобы та скорее уснула, — но, когда девочка засыпала, как будто обижалась. «Я пою только тебе, учти это, — говорила она. — Ты не считаешь, что у мамы очень хороший голос?» Марлоу нравился голос матери, но тогда она не знала, что он особенный. Она думала, что у всех мам красивые голоса — ради чего же тогда не спать? И потому клевала носом под мамино пение, а потом под ее бормотание — Флосс пыталась уговорить себя продолжать. «Посмотри на эту девочку у тебя на руках, — шептала она. — Она такая симпатичная, и она твоя. — Хэштег „благословенная“. Так что соберись ради нее, Флосс. Черт тебя дери, соберись».