Как я понял, ничего у нас в питании не поменяется. Сейчас генерала покормят, как в ресторане «Метрополь» и скажут, что так кормят всех. Борису Ивановичу бы пообщаться с солдатами, которые выживают здесь.

Вечером следующего дня, когда уже было достаточно позднее время для бесед, к нам пришёл сам Хреков в сопровождении Бажаняна и командира штурмовиков. Чтобы все были в курсе, к нам набились в палатку вертолётчики и лётчики Су-25х. Генерал хотел переговорить со всеми сразу, чтобы не было сарафанного радио. Вместить такое количество народа было очень тяжело, поэтому пришлось задействовать и второй ярус кроватей.

– Так, циркачи, по итогам предварительного разбирательства сделали вывод, что имела место быть диверсия. Толковая и очень результативная, как показали итоги осмотра аэродрома, – подытожил генерал, присаживаясь на табуретку, но его резко остановил Гусько.

– Нет! Это очень хрупкий стул, – сказал Савельевич, выдирая из-под задницы генерала табурет. – Вот этот будет более надёжный, – предложил он стоявший рядом.

– А с чего он решил, что этот выдержит? С него вчера Гнетов шандарахнулся, – шепнул мне на ухо Марк.

– Сложно починить? Или образование не позволяет? – грубо сказал генерал, на что Гусько ответить было нечего. – Теперь по тебе, Григорий Максимович. Сегодня мы послушали ваше донесение. Сразу скажу, что бред полнейший и не соответствующий мыслям командования.

– Разрешите уточнить… – поднялся со своего места Гнётов, но генерал не дал ему продолжить.

– Не разрешаю, но уточню. Какой к чёрту предатель? В каких рядах? Вы уверены, что этот покойный афганский товарищ именно это сказал? – спросил Хреков, и я встал со своего места.

Слово, которое я не смог сразу перевести, означало предатель. Афганец намекал, что предатель среди нас – советских. Своего бы предателя он назвал шайтаном и добавил что-то из Корана.

– Товарищ генерал, я отчётливо слышал всё, что говорил этот афганец. Переводил тоже я…

– Ну, вот и два балла тебе за перевод! – крикнул Хреков, показывая мне жестом, чтобы я сел. – Забудьте этот бред на смертном одре. Теперь к делу.

Генерал рассказал, что под афганскими самолётами были установлены мины с часовым механизмом. В назначенное время они начали взрываться. Одновременно с этим заработали установки РСЗО.

– Откуда-то у этих ребят появились реактивные установки Тип-63 на УАЗах или просто на колёсной базе, – сказал Хреков, покачиваясь на стуле.

Этот момент вызывал уже обеспокоенность. Не так страшны Тип-63, как гнев Хрекова, если он сейчас свалится со стула.

– Били очень кучно. Работа расчётов была очень быстрой. Где их так натаскали догадаться несложно, – сказал генерал, и очень сильно отклонился назад.

Стул слегка хрустнул, но Хреков продолжал говорить, не обращая на это внимание. Лицо Гусько было бледным от волнения. Савельевич уже был на самом краю гибели. Не представляю, за счёт чего сейчас держится этот стул. Кто-то попробовал перебить генерала, чтобы предупредить о нарушении целостности стула. Хреков был непреклонен. Он продолжал рассказывать.

– Командующий армией сегодня официально доложил в Москву, что мы рано похоронили спецназ духов «Чёрный аист». Так, что… где он у меня… Ален, мать его, Делон! Вот он, – увидел Барсова генерал и улыбнулся. – Не всех ты похоронил тогда отборных воинов в том здании, когда сбросил бомбу на бывшую школу.

– Товарищ генерал, так значит и полевые командиры… – начал говорить я, но Хреков меня перебил, встав со стула.

В этот момент он и развалился на части. Андрей Константинович пару секунд не сводил глаз с разрушившейся конструкции и чесал затылок.

– Вы мне весь вечер про это хотели сказать? – спросил генерал, указывая на обломки.

– Ага! – хором ответили все.

– Ладно, – махнул Хреков. – Так, о чём это я… верно, говоришь, Родин! Живой наш Масуд, лев этот плешивый. Перевёлся сюда и готовит набеги на Герат, Шинданд, Кандагар и так далее. Как видите, с нашей базой у него получилось.

– Есть уже планы, товарищ генерал? – спросил Гусько.

– Есть. У нас есть всё. Как только восстановят полосу, начинаем работать с «туполями».

Полосу латали очень быстро. В Шинданде базировался отдельный батальон аэродромно-технического обеспечения ОБАТО, которому пришлось выполнить очень тяжёлую работу. Восстанавливать аэродром после таких повреждений нужно было как можно быстрее. Из афганских союзников работники никакие.

Так что потребовалось усиление. Занимались ремонтом полосы аэродромщики как с нашей базы, так и прибывшие им на подмогу специалисты из Союза.

Материалы притащила целая эскадрилья вертолётов Ми-6 и Ми-26, совершавших рейсы почти всю ночь. Не знаю, как можно оценить труд людей, которые в жару меняют покрытие, заливают специальным составом швы между плитами, а также латают бетон буквально на глазах.

Обиднее всего было наблюдать, что начальник всё того же тыла с интересной фамилией Хватов, «кормивший» командующего армией хорошей едой, вёл себя с прибывшими специалистами и нашими БАТОшниками очень уж некрасиво.

Один из эпизодов меня просто убил морально.

Мы с Дубком проводили работы на самолёте, поскольку помощников у него не осталось, а на «усиление» ребята прилетят только завтра. Несколько солдат во главе с прапорщиком заливали швы прямо напротив нас. Тут подъехал этот товарищ на «служебном» РАФике. Тот самый микроавтобус с зазнавшимся водителем, которого мы с Валерой встретили в самый первый день прилёта в Шинданд.

– Так, прапорщик, я у тебя солдат забираю. Они по моему плану будут заниматься, – сказал полковник Хватов с видом настоящего помещика.

Что же это за стратегическая задача, что прямо сейчас ему нужны бойцы.

– Товарищ полковник, это не военнослужащие местного БАТО. Они прибыли по указанию вышестоящего штаба, а именно ТуркВО, – начал объяснять седой прапорщик. – Забирать их нельзя.

– Ты меня не понял? Они пойдут сейчас работать по моему плану, а ты тут сам как-нибудь, – повысил голос полковник.

Вид у солдат был потерянный. Кажется, им совсем не хотелось уходить с полковником. Я решил, что нужно вылезти из кабины и пойти оказать какую-то помощь прапорщику. Хотя, чем может ему сейчас помочь простой лейтенант, как я. Лейтенант КГБ мог бы.

– Ты у меня сегодня под арест пойдёшь, воин седовласый, – грозил полковник.

– Товарищ полковник, лейтенант Родин, разрешите обратиться? – спросил я.

– Лейтенант, ты чего пришёл? Сидел в своей кабине, вот и сиди, – гаркнул на меня Хватов.

– Я просто хотел бы быть свидетелем того, как вы отдаёте приказ товарищу прапорщику переподчинить вам этих бойцов. А вы, куда их отправляете? – спросил я.

– Слушай, лётчик, иди отсюда. Пока я тебя вместе с ним на губу не отправил, – выругался Хватов. – Были бы в моём подчинении, я вас всех лодырей авиационных заставил бы лес рубить.

– Как нам повезло, что в Афганистане лес не такой густой, – вздохнул я.

Тут полковника понесло. Во всём у него виноваты все, только не он. В первые ряды он меня и прапорщика записал.

В конце концов, бойцов пришлось с ним отпустить, поскольку полковник отдал приказ, приложив руку к голове.

– Против такого не попрёшь, сынок, – тихо сказал прапорщик. – Разрешите идти, товарищ полковник? – спросил он у Хватова и тот указал ему вернуться к заделыванию скола на магистральной рулёжке.

– А ты лейтенант чересчур разговорчивый, – подошёл полковник ко мне ближе. – Доложу куда надо, чтобы с тобой провели беседу.

– Зачем же? Готов лично доложить о сделанных мне замечаниях своему командованию, – сказал я, после чего глаза Хватова вылезли из орбит. – А не уточните, когда будет выдача обмундирования?

– Пошёл вон! – крикнул полковник и указал мне на самолёт.

Кажется, теперь заточил на меня зуб тыловик. Эх, а с Гороняном в Баграме лучше было. Тот был более хозяйственным, чем этот полковник.

Хватов являлся старшим оперативной группы управления тылом на направлении Кушка – Герат – Шинданд – Кандагар. Всё «хозяйство» было на нём. Трудился он и, правда, очень много. Вот только в наших желудках это не чувствовалось. И не только в наших.