Смотря на коллег, я видела людей, которые особо не чувствовали себя и окружающий мир, мало во что верили, утратили надежды и чаяния. Это пугало. Но пугало почему-то только меня, а им было нормально – или они притворялись? Иногда я думала, что они счастливее меня, потому что не видят, как скучна и пуста такая жизнь, а я вижу и мучаюсь. Но что, если они счастливы? Может, они мудрее меня, и для счастья им нужно только терпимая работа, хоть какие-то деньги, муж, который не особо пьет и даже не бьет, да чашка чая с подружками на выходных?

Лучше бы я не понимала ничего, как и они.

Днем я работала на нелюбимой работе, вечером моя жизнь бессмысленно тлела в интернете, а ночью, перед сном, меня окутывала страшная пустота. В эти моменты я начинала ценить работу и интернет, ведь они спасали меня от пустоты. Я висела над пропастью, и бездна молча смотрела на меня. Что это, если не пытка?

Однажды я разбила чашку с нарисованным тортом.

Однажды, оставшись одна в кабинете, я проколола кожу на руке ножницами и смотрела, как течет кровь, чтобы почувствовать хоть что-то. Чтобы мир вокруг снова стал реальным. Коллегам сказала, что случайно порезалась.

Как-то в парке я наткнулась на ларек с сахарной ватой. Там работала уже немолодая женщина, для которой, очевидно, продавать сахарную вату в парке за копеечную зарплату не могло быть пределом мечтаний. Но она буквально наслаждалась работой. Когда подходили покупатели, она ласково общалась с ними. Если рядом оказывались маленькие дети, она сюсюкала с ними и развлекала. Я долго наблюдала за этой женщиной издали. Когда покупатели разошлись, она стала делать заготовки ваты, которые продаст следующим сладкоежкам. Она трудилась с любовью, и, кажется, ей было просто в радость наматывать вату на палочку, смешивать вкусы, изобретать разные цвета. Если при покупателях она могла притворяться, то наедине с собой расслабилась бы – меня она точно не замечала. Улыбка слетела бы с ее лица, она тяжело посмотрела бы вдаль, думая о том, как жестокая судьба привела ее в эту точку, где она простая продавщица. Но этого не случалось.

Я еще несколько раз приходила в парк, однажды купила у нее вату. Она была так же спокойна и радостна. Мне хотелось заговорить с ней и спросить, как ей удается быть такой. Искусство, недоступное мне. Я не спросила. Отошла к фонтану и ела вату, пока в ней не запутались две осы – пришлось выкинуть.

Подобно Сизифу, каждый день я вкатывала огромный невкусный торт своей жизни на вершину горы, наблюдала, как он катится вниз, собирая по пути всю грязь, и снова катила его наверх. Я с ужасом представляла себе будущую жизнь. То же плюс старение. То же плюс чудовищная изуродованная шея.

Самый подлый вариант несчастья: когда объективно никаких мучений нет, но человек все равно несчастен.

Иногда закрадывалось подозрение: что, если все эти «нормальные» люди, у которых все получилось, тоже не без изъяна? Что, если каждый человек на свете о чем-то страдает и хочет совсем не того, что имеет? Может, даже моя сестра в глубине души мечтает, чтобы ее оставили в покое родители, боится остаться наедине со своей пустотой и забивает пространство и время людьми, которые на самом деле не нужны ей, а блог и курс помогают ей чувствовать себя нужной и значимой, но не делают ее такой на самом деле?

Что, если в каждом человеке есть дыра, маленькая темная пещера, полная боли и обид, несбывшихся ожиданий и надежд, невстреченных людей, нерожденных детей, неслучившихся проектов, неснятых фильмов, ненаписанных книг? Что, если каждый человек живет, изо дня в день отравляемый гниением всего этого в пещере? Может, это и есть истинная причина старения и смертей, а так человек бессмертен?

В жизни человека должно быть что-то большое и важное. Или много маленького, пусть и менее важного. В моей не было ничего, я дрейфовала в вакууме, сама будучи абсолютно пустой. Мне хотелось, чтобы снаружи появилось нечто весомое, чья гравитация притягивала бы и удерживала меня, или хотя бы привязать себя к чему-то канатом, и так сойдет. Но, кажется, проблема в том, что должно быть что-то весомое и во мне. Гравитация не работает с невесомыми сущностями. Не было ничего весомого во мне, не было вокруг меня. Хотелось обязанностей, ценностей, важного, значимого, что притягивало бы меня к земле. Драма жизни: кто-то не привязан к земле и неустойчив, кто-то насмерть и накрепко привязан и хочет вырваться.

Со временем я начала отказываться от желаний, снижать свою планку. Пусть не великая любовь, но хотя бы какие-то отношения. Не работа мечты, но хотя бы то, от чего не слишком тошнит и где платят. Не те поездки, когда я буду забираться на вулканы, плавать в океане, а хотя бы самый дешевый отель – пусть далеко от моря, но хоть что-то, хоть какая-то связь с мечтой. Но чем сильнее я снижала планку, тем меньше мне давалось. Стать великим писателем и найти настоящую любовь. Быть журналистом и встретить хорошего человека. Работать хоть кем-то, чтобы денег хватало на еду и базовые потребности, и быть хоть с кем-то.

Снижение планки – катастрофа, кажущаяся компромиссом. Постепенно, по крупинке человек отказывается от мечты. Потом от нее остается лишь пустота. Человек сидит посреди нее и старается не оглядываться на то, что предал. Потому что от этого вида может разорваться сердце, и тогда пустота затечет в него. А дальше останется только сжать себя изнутри, крепко закрыть глаза и жить не свою жизнь. Терпеть, пока она не кончится и не перестанет быть так мучительно стыдно. Хотя, кто знает – может быть, дальше, после смерти, будет не тьма, а суд. Что ты почувствуешь, когда светящееся существо перед тобой покажет, как ты боялся, стоял на месте, отказывался, уменьшал свою душу – хотя мог бы прыгнуть в перламутровую пропасть мечты? Что ты почувствуешь, когда поймешь, сколько упустил?

Меня постоянно подташнивало. Врачи сказали, что я здорова: стало понятно, что подташнивает от жизни. Утром – от очередного скучного дня, который мне не удастся превратить в кусочек прекрасной жизни. Днем – от работы. Вечером – от бессмысленного времяпрепровождения. Ночью я забывалась.

Втягиваться в забытье не хотелось, но это происходило само собой. Так было менее больно жить. Постепенно я засыпала и забывала об огне, который двигал мной когда-то. Сквозь тусклую темную пелену я чувствовала, что должно быть что-то еще. Мир не может быть только таким. Я не верила в это.

Но годы шли, и уверенность таяла. Унылые будни планомерно разъедали ее. Вместо платья – джинсы, краситься лень, учеба казалась глупостью, а не интересом и путем к цели. Усталость плесенью захватывала тело. Та самая усталость, которая захватила большинство людей на свете, и люди не понимали, что что-то не так.

А я понимала. Но не знала, что с этим делать.

Наслаждение стали доставлять такие мелкие, жалкие вещи. Нет ничего плохого в том, чтобы наслаждаться красивой мягкой одеждой, но иногда покупка становится пошлой, единственной радостью – вот тогда это страшно. Я выцепляла из мира крохи удовольствий, чтобы было не так больно.

Моя жизнь изо всех сил пыталась выродиться во что-то стоящее. Но чего-то не хватало – то ли топлива, то ли огня.

Стена из стекла прочно встала посреди моей жизни.

Утро четверга выдалось туманным и прохладным. Я проснулась куда раньше обычного.

Сегодня мой день рождения. Никогда их не любила.

Где-то за неделю до дня рождения мне становится не по себе. Подташнивает, убывают силы, портится настроение. Наваливаются неприятности. Однажды перед днем рождения воспалился аппендицит, и я встретила очередной год на больничной койке со швом на животе. В другой раз щуплый человек с колючими и злыми глазами вырвал у меня сумку с паспортом, банковской картой, телефоном и еще кучей нужных вещей прямо возле дома.

Больше всего я не любила дни рождения на работе. Нужно было угощать всех тортами нашего производства и соками (как вообще можно запивать приторный торт сладким соком?). Все собирались вокруг и поздравляли. Я ненавидела эту традицию.