— Я от тебя ухожу.
Кит что-то протестующе пробормотала.
— Лучше убраться сейчас, пока я еще не совсем упал в собственных глазах. Но не волнуйся. Первым делом я увижусь с адвокатом и составлю дарственную на твое имя. Получишь свою «Райзен глори» и больше можешь не волноваться, что драгоценную плантацию снова у тебя отберут.
Сердце Кит беспомощно трепыхалось пойманной птицей.
— Я тебе не верю. Ты не можешь вот так просто взять и уйти. А прядильня?
— Теперь с ней и ребенок справится. А может, я ее продам. У меня уже есть предложение. — Вслед за рубашкой в саквояж полетели щетки. — Я устал бороться с тобой, Кит. Оставляю тебе поле боя.
— Но я не хочу, чтобы ты уезжал! — вырвалось у нее, прежде чем она успела опомниться. И, поняв, что это правда, не захотела брать слова назад.
Кейн наконец соизволил вскинуть голову. Губы сложились в привычную издевательскую ухмылку.
— Неужели? Это ведь ты изо всех сил старалась избавиться от меня любым способом все эти годы.
— Но это совсем другое. «Райзен глори»…
Кейн ударил ладонью по кроватному столбику с такой силой, что тяжелое сооружение закачалось.
— Я больше не желаю слышать о «Райзен глори»! Никогда, понятно? Черт возьми, Кит, это всего лишь плантация! Не святыня и не храм!
— Ты не понимаешь! И никогда не понимал! «Райзен глори» — это все, что у меня есть!
— Да, ты уже это говорила, и не раз, — спокойно кивнул он. — Может, хоть сейчас попытаешься понять, в чем тут дело?
— Что ты хочешь сказать? — ахнула Кит и, пошатнувшись, схватилась за спинку кровати.
— Что ты не умеешь отдавать. Совсем как моя мамаша. Присасываешься к мужчине, пока не выкачаешь из него всю кровь. Но будь я проклят, если кончу, как мой отец. Поэтому и ухожу, пока не поздно.
— Между мной и Розмари нет ничего общего! Ты просто не в силах смириться с тем, что я не сгибаюсь перед тобой. И не позволяю диктовать, как мне жить.
— Я никогда не хотел этого, — вздохнул Кейн. — Если бы мне была нужна жена, которую можно растоптать, я давно нашел бы такую. Я не старался заставить тебя плясать под мою дудку. Но и под твою плясать не желаю. — Он закрыл саквояж и принялся застегивать кожаные ремни. — Когда мы поженились… после той, первой ночи… я отчего-то вообразил, что между нами все будет хорошо. И ошибся. Решил, что был дураком и что больше не коснусь тебя. Но ты пришла сама, в — этом черном неглиже, такая испуганная и полная решимости настоять на своем, что я забыл о собственной глупости и позволил тебе завладеть моими мыслями.
Он поднял саквояж, выпрямился и шагнул к Кит. Его глаза были полны боли, пронзившей Кит, словно собственная боль. Ставшей ее собственной болью.
Кейн коснулся ее щеки.
— Когда мы занимались любовью, — хрипло пробормотал он, — сразу становились единым целым. Ты никогда ничего не таила. Отдавала мне свое исступление, нежность и сладость. Но утром все менялось. Между нами не было ни доверия, ни понимания… поэтому все так и кончилось. — Он легонько провел пальцем по ее пересохшим губам и прошептал едва слышно: — Иногда, вонзаясь в твое лоно, я хотел наказать тебя. Причинить боль. И ненавидел себя за это. Но последнее время часто просыпался в холодном поту, опасаясь, что когда-нибудь не выдержу и сорвусь. Сегодня, увидев тебя в этом платье, наблюдая, как ты флиртуешь со всеми этими мужчинами, я понял, что пора убираться. Мы все равно не сможем ужиться. Начали плохо и кончили плохо. У нас не было ни единого шанса.
Кит стиснула его руку и подняла полные слез глаза. Влага расплывалась, мешала ясно видеть, но ей было все равно.
— Не уходи. Еще не поздно. Если мы оба попробуем…
Кейн покачал головой.
— Во мне ничего не осталось. Я весь изранен, Кит. И душа. И сердце.
Нагнувшись, он прижался губами к ее лбу и вышел из комнаты.
Верный своему слову, Кейн исчез еще до ее возвращения в «Райзен глори», и весь следующий месяц Кит бродила по дому как сомнамбула. Она потеряла счет времени, забывала о еде и часто запиралась в спальне, которую когда-то делила с мужем. Вскоре приехал молодой адвокат с приятным лицом и скромными манерами и привез с собой груду документов: дарственную на право владения «Райзен глори» и разрешение, дающее ей право контроля над трастовым фондом. Она получила все, что хотела, но никогда еще не была так несчастна.
«Он отдает книги и лошадей, прежде чем успевает привязаться к ним…»
Поверенный объяснил, что деньги, взятые Кейном из фонда на ремонт прядильни, полностью возмещены. Кит внимательно слушала, но ей было все равно.
Магнуса, явившегося за приказаниями, она отослала. Софрония пыталась заставить ее поесть, но Кит молча отворачивалась. Она даже ухитрилась игнорировать кудахтанье мисс Долли.
Как-то в унылый февральский полдень, когда Кит сидела в спальне, делая вид, что читает, Люси объявила о приезде Вероники Гэмбл.
— Скажи, что я себя неважно чувствую, — обронила Кит.
Но оказалось, что от Вероники не так-то легко отделаться. Протиснувшись мимо горничной, она взлетела по ступенькам и без стука вторглась в спальню. Окинув взглядом бледное лицо и всклокоченные волосы Кит, Вероника презрительно покачала головой.
— Совершенно в духе лорда Байрона, — уничтожающе фыркнула она. — Дева вянет, как сорванная роза, и с каждым днем становится все прозрачнее. Отказывается есть и прячется от людей. И что это вы, спрашивается, вытворяете?
— Я хочу, чтобы меня оставили в покое.
Вместо ответа Вероника сбросила элегантный плащ из розоватого бархата и швырнула на кровать.
— Если не заботитесь о себе, могли бы по крайней мере пожалеть ребенка, которого носите.
Кит так и вскинулась:
— Откуда вы знаете?!
— На прошлой неделе встретила в городе Софронию. Она все рассказала, вот я и решила убедиться сама.
— Софрония не знает. Никто не знает.
— Неужели вы воображаете, что столь важное событие могло пройти мимо Софронии?
— Ей не стоило болтать направо и налево.
— Вы ничего не сказали Бэрону, верно?
Кит собралась с духом и чопорно выпрямилась.
— Если соблаговолите пройти в гостиную, я попрошу, чтобы принесли чай.
Однако Вероника упрямо шла к цели.
— Ну разумеется, не сказали. Для этого вы слишком горды.
Из Кит словно воздух выкачали. Она бессильно опустилась на стул.
— Дело не в гордости. Просто не сообразила. Странно, правда? Так была ошеломлена, когда он сказал, что бросает меня… и обо всем позабыла.
Вероника медленно подошла к окну, откинула занавеску и выглянула наружу.
— Боюсь, вы не слишком спешите стать женщиной. Вам это слишком тяжело дается. Впрочем, вероятно, как любой из нас. Мужчинам легче становиться взрослыми — может, потому, что правила проще. Они проявляют чудеса храбрости на поле боя или доказывают, что достигли зрелости, зарабатывая на жизнь физическим или умственным трудом. Женщинам куда сложнее. У нас нет таких определенных законов. Когда мы превращаемся в женщин? Когда первый раз ложимся в постель с мужчиной? Если это так, почему об этом говорят как о потере девственности? Означает ли слово «потеря», что раньше нам было лучше и спокойнее? Мне ненавистна мысль о том, что мы становимся женщинами только после чисто физического акта, зависящего от мужчины! Нет, думаю, что зрелость для нас наступает в тот момент, когда мы начинаем осознавать, что именно играет самую важную роль в нашей жизни. Когда учимся брать и отдавать с открытым любящим сердцем.
Каждое слово Вероники ложилось на душу Кит.
— Дорогая, — мягко заметила та, подходя к постели и поднимая плащ, — вам в самом деле пора переступить порог, за которым начинается истинная женственность. Некоторые вещи в нашем существовании временны, другие — вечны. Вы никогда не найдете покоя, пока не отделите зерна от плевел.
С этими словами она исчезла — так же быстро, как появилась. Исчезла, дав Кит пищу для размышлений. Услышав скрип колес по гравию, Кит схватила жакет от амазонки, накинула его поверх измятого платья, выскользнула из дома и направилась к старой невольничьей церкви.
